Глава XVI
Записная книжка Сережи Андреева. Первая ссора. Рост комсомольских организаций.
На следующий день после возвращения из Красного Яра меня вызвали в губисполком и вручили мандат, уполномочивающий составить списки семей красноармейцев по Бузулукскому уезду, Самарской губернии, для выдачи им пособий. Вместе со мной такие мандаты получили 12 человек, но из комсомольцев я был один.
В Бузулукский уезд было направлено четыре человека, каждому из нас отвели определенный район, который мы должны были объехать и в установленный срок с участием сельсовета составить списки. Телефонной и телеграфной связи с сельсоветами не было. В уезде, особенно в районе, в котором мне приходилось проводить работу, было не совсем спокойно: орудовали казачьи банды.
Приезжая в сельсовет, я предъявлял свой мандат, и ко мне вызывали всех солдаток. Обычно после того как нарочный сельсовета оповещал население, проходило два, а иногда и три томительных часа.
Я располагался на улице, выносил стол, лавку и ждал солдаток. Они подходили, становились тесным кольцом вокруг стола и с нескрываемым любопытством рассматривали меня, отпуская всякие шуточки.
— Ба, какого нам молодого цыгана прислали. А ты, случаем, не женат? Оставайся у нас, мы тебя мигом оженим. У нас девок хороших много, а парней, почитай, что всех угнали, только завалящие да недоростки вроде тебя и остались.
Эти и подобные шутки заставляли меня краснеть до корней волос. Вскоре я к ним привык и научился отшучиваться. Когда я просил солдаток записывать имя, отчество и фамилию, имя и возраст детей, они начинали перешептываться между собой, подталкивали то одну, то другую молодуху вперед, но те упрямо лезли обратно в круг, не желая быть первыми.
Не знаю, что их останавливало, но проходило много времени, пока кто-нибудь из них решался назвать себя. Стоило, однако, первой подойти к столу и записаться, как все остальные лезли уже наперебой, мешая работать.
Некоторые из наиболее разбитных солдаток подходили ко мне вплотную, упирались грудью в мою спину и, заглядывая через плечо в список, говорили: «Пиши меня!» Я не видел выражения лица диктовавшей мне озорницы, но догадывался о нем по веселым, насмешливым искрам, вспыхивавшим в глазах стоявших напротив меня молодух.
Пожилые женщины, старики и старухи одергивали молодых, глаза их, полные тоски, смотрели на меня с надеждой. Я знал, с какими вопросами обратятся они ко мне. Их задавали в каждом селе: иногда прямо на сходке, а чаще вечером, в избе, в которой я оставался ночевать. Приходили женщины, в большинстве случаев обремененные большой семьей. Их мужья так и не возвратились домой с империалистической войны, вступив в Красную гвардию там, где их застала революция. В Красной Армии многие из них командовали уже крупными военными соединениями: полками, бригадами и даже дивизиями.
Часто кто-нибудь с добродушной улыбкой, не без гордости, представлял мне: «Познакомьтесь, это наша Дарья-генеральша». Я смотрел на изможденную тяжким трудом женщину, на ее большие руки со вздувшимися от непосильного мужского труда венами, в ее глаза, полные скорби и надежды, и думал о тяжкой доле русской крестьянки. Женщины предъявляли мне оправки о том, что муж командует в Красной Армии полком или бригадой, подсаживались ко мне на лавку и тихо, как бы по секрету, опрашивали:
— Ты скажи мне, товарищ, когда же, наконец, эта проклятущая война кончится. Мой-то ушел с 1914 года и ни разу на побывку не приезжал, два раза раненый был. Я к нему в лазарет ездила, а ребят он не видел с начала войны. Пятерых без него ращу, разве это мыслимо?
И торопливо, не обращая внимания на окружающих, старалась выложить мне свою горькую нужду. Многие из этих женщин, мужья которых уцелели в империалистической бойне, так и не дождались своих кормильцев.
Беседы мне приходилось проводить в каждом селе. В это время колчаковские полчища были разгромлены под Уфой, их гнали сейчас за Урал, и тогда мне казалось, что разгромом Колчака закончится гражданская война. И, каюсь, я довольно смело определял сроки. Счастливые улыбки и слезы радости были мне наградой за эту невольную ложь.
Командировка моя кончилась неожиданно. Рано утром я приехал в одно село. Когда подошел к сельсовету, то увидел, что несколько человек вынесли из избы какой-то длинный сундук и, погрузив его на подводу, быстро пошли обратно. Не понимая, что здесь происходит,- я спросил, кто председатель. Мне указали его, и я предъявил мандат, но он даже не взглянул на него и, посмотрев на меня, сказал:
— Тикай отсюда, пока не поздно. В соседнем селе казаки, каждую минуту могут сюда нагрянуть.
Я сказал об этом своему вознице, и он, не дав отдохнуть и поесть лошади, погнал ее во весь дух по обратной дороге.
— Казаки лошадей отбирают, — пояснил он мне, — доедем до хутора, там лошадь покормим.
Когда я вернулся в Бузулук и сдал составленные мной списки в уездный отдел социального обеспечения, заведующий уставился на меня, как на привидение. Оказывается, из Самары пришла телеграмма, в которой, учитывая положение, создавшееся в уезде, предлагали временно приостановить работу по составлению списков и всех нас вернуть обратно. Меня об этом забыли предупредить.
В Бузулуке я встретил Сережу Андреева, он тоже выполнял какое-то задание. Мы поделились впечатлениями. Решили на следующий же день вместе ехать в Самару. Утром, когда он пошел отмечаться в уком партии, я в поисках какой-либо книги для чтения обнаружил на столе тетрадку, на обложке которой прочел надпись «Галерея моих друзей». Раскрыв ее, на первой странице увидел свою фамилию. Ниже строчкой следовала далеко не лестная характеристика: «Некрасивый, но симпатичный парень. Очень начитан, но малограмотен, остроумен, но совершенно невоспитан, не умеет держать себя. Не понимает и не чувствует границ дозволенного и недозволенного. Его характер, да и он сам требуют большой шлифовки».
Все это я запомнил почти дословно и смертельно обиделся на Сергея. Впоследствии я понял, что Сережа был прав. Но тогда с острой критикой я столкнулся впервые, а главное, на этой же странице куда более лестно Сережа отзывался о неизвестном мне Андронике Осепяне! Он называл его близким другом детства, а мне никогда ничего не рассказывал о нем! Я ведь был убежден, что у Сережи нет более близких друзей, чем я.
Дожидаясь его прихода, я обдумывал тысячи способов страшной мести, но ничего путного не придумал. Наконец, вернулся Сережа. Не понимая, что чужие записки читать нехорошо, я начал издеваться над его записной книжкой, называя это «интеллигентской затеей» и прочими словами. Сначала он с любопытством слушал меня, спокойно опровергая мои неразумные высказывания. Потом, когда, распалясь и не умея спорить, я вместо аргументов стал говорить всякую чушь, он довольно резко оборвал меня, заявив, что не считает нужным отдавать мне отчет в своих поступках, а тем более в мыслях, и считает свинством чтение без позволения чужих тетрадей и писем.
Это была наша первая ссора. Через несколько дней в Самаре мы встретились, как будто между нами ничего не было. Я понял, что был неправ. Он же ни разу не напомнил о нашем неприятном разговоре.
Мы занялись работой в комсомоле. Уход большинства ребят на колчаковский фронт на короткое время ослабил организацию, но скоро в комсомол пришли новые люди, они энергично взялись за дело. В это время были созданы 2-й Городской, 3-й Трубочный, 4-й Железнодорожный районы.
Организаторами 2-го района были Сергей и Евгений Ильины, Борис Галкин, Лиза Булушева, Борис и Николай Кулаковы, Саша Лгунов, Григорий и Николай Матякины, Костя Ивлев и Павел Кузьмин.
Борис Галкин
Первоначально райком разместился в бывшей чайной Кулагина, но там было тесно, и вскоре он перебрался в здание кинотеатра «Арс» на Воскресенской, ныне Самарской площади.
С первых же дней создания райкома комсомольцы приступили к организации ячеек комсомола на предприятиях, в учреждениях и в детских домах. Вскоре были созданы ячейки РКСМ на Лебедевском чугунолитейном заводе, спичечной фабрике, свечном заводе, в детском доме для беспризорных, в Молоканском саду. На собрания молодежи мы ходили иногда большим коллективом. Соберемся человек 15—20 и пойдем. Само наше появление в таком составе вызывало интерес у ребят. На собраниях рассаживаемся в разные углы. Один выступает, а другие ведут индивидуальные беседы. К концу собрания все перезнакомятся, и, когда открывалась запись в комсомол, почти каждый приводил своего «крестника».
В организации 2-го района комсомола большую помощь оказывали старые члены партии — члены бюро райкома И. Я. Кузьмин, М. И. Мартынов и особенно прикрепленная к комсомолу от бюро райкома партии Евдокия Ануфриева, или, как ее многие звали, тетя Дуся. Простая работница, она всей душой привязалась к молодежи. Мы это чувствовали, очень любили ее и во всем всегда советовались с ней.
В этом районе было мало предприятий, большинство их носило полукустарный характер, поэтому росла комсомольская организация здесь сравнительно медленно. Более бурно росла организация комсомола
3-го Трубочного района, организаторами которого были: Николай Чистяков, Саша Шверник, Ваня Борисов, Николай и Григорий Кокорины, Михаил и Кирилл Хо- даковы и Миша Самарин.
Этот райком комсомола был создан в апреле 1919 года. Находился он в бывшем трактире «Отрада», у Ананьевского озера. В районе были такие предприятия, как Трубочный завод, насчитывавший свыше 20 тысяч рабочих, крупные мастерские Артиллерийского управления, лесопильный и дрожжевой заводы и многие другие. Здесь база для роста комсомола за счет рабочей молодежи была неисчерпаема. Одной из первых была создана крупная ячейка комсомола на Трубочном заводе. Первыми ее секретарями были Коля Чистяков, затем Саша Шверник, а позднее Миша Самарин. Ячейка стала основным костяком района и кузницей комсомольских кадров для всей Самарской организации комсомола.
Организаторами 4-го Железнодорожного района были Петя Белов, Петя Плакитин, Николай Кривоше- ин, Циля Линдова и Кондаков. Размещался райком РКСМ в одном здании с Железнодорожным райкомом партии. В 4-м районе было также много рабочей молодежи, но она была разбросана по службам железной дороги. Вскоре крупные ячейки комсомола были созданы в паровозном депо, в вагонных мастерских и в службе пути.
За исключением нескольких старых комсомольцев, организаторами новых районов были комсомольцы второго призыва, т. е. недавно вступившие в организацию РКСМ.
Членом 4-го Железнодорожного райкома комсомола был Николай Кривошеин — рабочий службы пути. Рослый 20-летний юноша, уже много лет работающий, он не получил никакого образования; писал такими каракулями, что с трудом можно было разобрать. Не разговорчивый, застенчивый, он с огромной внутренней радостью работал в комсомоле. Как только кончался его тяжелый трудовой день, он приходил в райком и, смущенно улыбаясь, просил дать ему любое поручение.
Однажды Кривошеин сказал, что написал стихи. В них не было ни размера, ни рифмы, но, показывая их, он весь светился, чувствовалась в нем такая гордость от сознания, что он, простой рабочий, написал стихи!
В Железнодорожном районе была расположена, кажется, макаронная фабрика, где преимущественно работали девушки. Вскоре и там создали ячейку комсомола. Наиболее активными комсомолками в ней были Шура Соколовская и Нюра Маслова. Как-то на воскреснике, кажется, на реке Самаре, во время разгрузки баржи комсомольцы увидели прислонившуюся к столбу плачущую Маслову. Она почувствовала себя нехорошо: ей нельзя было таскать тяжести — у нее было больное сердце, но бросить работу, отстать от других она ни за что не хотела. И все попытки отправить ее домой ни к чему не привели. Чуть-чуть отдышавшись, она снова принялась за работу.
Важной в деятельности комсомола в этот период была экономическо-правовая работа.
В первые же дни после Великой Октябрьской революции по инициативе В. И. Ленина Советское правительство издало ряд декретов, направленных на защиту и охрану труда подростков. Они запрещали труд подростков до 16 лет, устанавливали 6-часовой рабочий день, вводили броню подростков. Каждое предприятие обязано было иметь к общему числу рабочих определенный процент учеников в возрасте 16—18 лет и обучать их квалифицированным профессиям. За проведением в жизнь этих ленинских декретов и наблюдали экономическо-правовые отделы комсомола. Кстати, больших усилий эта работа не требовала, так как во главе национализированных предприятий стояли только что выдвинутые с производства рабочие- большевики. Они, недавно еще работавшие у станка, прекрасно знали нужды рабочих-подростков и, видя в нас помощников, охотно шли навстречу нашим предложениям.
Миша Самарин вел экономическо-правовую работу в ячейке РКСМ Трубочного завода, а затем был заведующим экономическо-правовым отделом губкома комсомола. Он рассказывал, что проведение в жизнь ленинских декретов помогло в короткий срок почти полностью ликвидировать безработицу среди подростков, подготовить тысячи квалифицированных рабочих. Мише охотно помогали старые производственники, рабочие-большевики Трубочного завода тт. Кузьмичев, Скубченко, Пиянзин и другие.
Иное положение было на мелких и кустарных предприятиях, которыми владели еще частные предприниматели. С ними приходилось энергично бороться. Мелкие собственники не только нещадно эксплуатировали подростков, но и издевались над ребятами. Когда мы узнавали о таких фактах, то приходили к хозяйчику гурьбой и проводили там такую «экономическо-правовую работу», что хозяин сразу становился шелковым.
Во 2-м райкоме комсомола стало известно, что хозяин парикмахерской, находящейся недалеко от райкома, не только заставляет 15-летнего подростка работать по 14 часов в сутки, но еще часто колотит его. Комсомольцы немедленно пошли в парикмахерскую, чтобы поговорить с хозяином. Этот разговор открыл мальчику глаза. Он почувствовал, что у него есть надежная защита — комсомол. Мальчик — фамилия его была Володин — выбежал из парикмахерской и, придя в райком, заявил, что больше к хозяину не вернется. Несколько дней он прожил в райкоме. Ребята кормили его, принося из дому кто что мог, а потом райком устроил его на завод в счет брони подростков. Володин сразу же вступил в комсомол и скоро стал активным работником.
Во вновь созданных районах комсомольцы каждый вечер после работы обязательно собирались в своем клубе или в райкоме и проводили вместе долгие часы, беседуя на всевозможные темы. Каждого комсомольца притягивал коллектив, без которого он не мог обходиться ни одного дня.
В начале 1919 года при помощи партийных организаций были созданы организации комсомола и в уездах губернии: Николаевском, Бугурусланском, Балаковском, Ставропольском и других.
Так бурно росла и ширилась наша комсомольская организация. Временный организационный комитет не мог справиться с руководством городской и уездной организациями комсомола. Необходимо было выбрать губком, выдвинуть на руководящую работу новых товарищей, хорошо проявивших себя.
В это время мы получили извещение о подготовке к созыву II Всероссийского съезда комсомола. На I съезде Самарская организация не была представлена, она тогда была еще в зародыше. Необходимо было провести губернский съезд, районные, городские и уездные конференции. Начался самый бурный период в жизни нашей организации.
2-я городская конференция самарского комсомола состоялась летом 1919 года, она избрала городской комитет комсомола. Председателем избрали меня, секретарем — Петю Карасика.
Опыта у нас почти никакого не было, но в трудных случаях мы советовались с прикрепленными к нашей организации партийными работниками Костей Левитиным и Зиной Козловой, а если было необходимо, обращались к секретарям горкома или губкома партии. Они внимательно выслушивали нас, советовали, как следует поступить в том или ином случае, но сами никогда не вмешивались в нашу работу.
Такое товарищеское, можно сказать, дружеское руководство быстро приучало нас к самостоятельности, способствовало накоплению организационного и политического опыта. С каждым днем мы чувствовали себя уверенней.
Федор Пожитков
В подготовке I губернского съезда и всех предшествовавших ему конференций помог нам представитель ЦК РКСМ Костя Матвеев. Он раньше работал на Урале и имел опыт проведения районных, городских и губернских конференций. Кроме того, он был делега том I Всероссийского съезда комсомола.
Немногим раньше с продотрядом прибыл питерский рабочий комсомолец Федор Беляев. Потомственный пролетарий, он прошел отличную школу революционной борьбы в Питере. Федя пользовался у нас большим авторитетом. Он принимал активное участие в. работе губернского организационного комитета, но в Самаре бывал редко, разъезжал с продотрядом по деревням. В жестокой борьбе с кулачеством продотряд- ники извлекали запрятанный богатеями хлеб и отправляли его голодающим рабочим Петрограда и Москвы. В бойцов продотряда стреляли из-за угла, нападали врасплох ночью. Иногда бесследно исчезали целые продотряды. Почти ни одна поездка в деревню не обходилась без жертв.
Федя Беляев, когда появлялся среди нас, всегда был подтянут, энергичен, очень общителен. Чисто выбритый, с белоснежным подворотничком, в длинной, основательно поношенной шинели, в начищенных до блеска сапогах, он представлял образец аккуратности и подтянутости, ибо мы в те годы мало обращали внимания на свой внешний вид, а порой бывали просто неряшливы.
Федя Беляев дружил с Колей Мещеряковым. Они были ровесники, каждому из них было не меньше 20 лет. На Колю Мещерякова я всегда смотрел с жгучим любопытством. Он был болен неизлечимой болезнью, которая называлась в простонародье «костоед». Не только мы, но и сам Коля знал, что через 3—4 года он умрет. Я не мог представить себе, как можно спокойно жить, зная, что ты скоро умрешь и никакое чудо не спасет тебя. А Коля жил, и как жил! Никто никогда не замечал у него чувства обреченности. Деятельный, энергичный, оживленный и жизнерадостный — таким он остался в памяти. Коля любил жизнь, как, может быть, никто из нас не любил ее. Интересовался он буквально всем — искусством, литературой, философией. Он, пожалуй, даже больше, чем мы, любил говорить о светлом будущем, мечтать о том, как будут жить люди при коммунизме.
Как ни были мы молоды, но понимали уже тогда, что жизнь Коли Мещерякова — истинный образец мужества.
