Глава XXVI 

«Без языка». Школа восточных языков. Сын Г.Д. Линдова — Морис

 

В Туркестан из Самары я был направлен Чусоснабармом (Чрезвычайным уполномоченным по снабжению армии) Туркестанского фронта. Я думал, что, приехав в Ташкент, сразу же перейду целиком на комсомольскую работу, но там продолжалась гражданская война, и меня из Чусоснабарма не отпустили, пришлось совмещать работу в комсомоле со службой в армии. В Ташкенте комсомол использовал меня как докладчика на различных собраниях и митингах. К тому времени я основательно поднаторел в ораторском искусстве. Но здесь аудитория состояла из узбеков, не понимавших русскую речь, поэтому приходилось выступать с переводчиком.
Летом 1920 года в Ташкенте открылась краткосрочная школа восточных языков. Многие комсомольцы, приехавшие из России, в том числе и самарцы, поступили в эту школу. Мы хотели научиться говорить на языках народов, населявших Туркестан, чтобы обходиться без переводчиков. Но в школе преподавали только арабский, персидский и английский языки, поэтому многие из записавшихся скоро отсеялись. Из тех, кто не оставил школу, особенно больших успехов в изучении восточных языков (английский он знал в совершенстве раньше) достиг Морис Линдов. Это был очень одаренный юноша. Тогда он поражал нас своими исключительными лингвистическими способностями. Он свободно владел французским, немецким и английским языками, знал испанский, итальянский, шведский. Изучив персидский и арабский языки, он продолжал углублять свои знания, и, когда мы встретились с ним через некоторое время в Москве, я слышал, как он говорил на этих языках с делегатами Ирана и арабских стран, прибывшими на конгресс Коммунистического Интернационала молодежи.
В моей памяти сохранилась одна яркая картина. Это было в 1921 году. В Москве проходили тогда заседания конгресса КИМа. Вечером мы сидели в холле гостиницы «Люкс» (ныне «Центральная»), где остановились иностранные делегации. Не помню сейчас, что происходило там в этот вечер. Единственное, что до сих пор сохранилось в моей памяти, это ошеломляющее впечатление, которое произвел на меня Морис. Делегаты из разных стран входили группами, всех их он встречал и с каждой свободно говорил на ее родном языке.
Мне было известно и то, что, сидя в 1918 году в тюрьме в Финляндии, Морис и там ухитрился по случайно попавшему ему в руки словарю изучить финский язык. Морис говорил нам, что считает новый язык изученным только тогда, когда может думать на этом языке.

 

Морис Линдов (Лейтейзен)

Морис Линдов (Лейтейзен)

О Морисе Линдове как об исключительно талантливом человеке, продолжавшем дело отца и погибшем в расцвете сил, мне хотелось бы рассказать здесь подробней.

Впервые я познакомился с ним заочно в Самаре по рассказам его сестры. Это было в 1918 году. Помню, с каким захватывающим интересом самарские комсомольцы слушали ее рассказ о том, как они играли в детстве с Владимиром Ильичем Лениным.
В 1906—1907 годах Г. Д. Линдов с семьей жил недалеко от Петербурга, на станции Куоккала, на даче, которая называлась «Ваза». Там жил и находившийся на нелегальном положении В. И. Ленин.
«Ленин целыми днями работал в своей комнате. Нам, детям, — рассказывала сестра Мориса, — было строго запрещено мешать ему работать. Но в свободные минуты он иногда играл с нами, и мы с нетерпением ждали, когда «Иван Иваныч» (под таким именем Ленин жил на даче) кончит работать и выйдет из своей комнаты.
Особенно запомнилось нам, как мы втроем (я, брат и сестра) стремглав мчались к комнате «Ивана Иваныча», когда мать говорила, что обед готов и надо звать его к столу. Младшая сестра Маруся, которой тогда еще не исполнилось четырех лет, обычно оставалась позади и заливалась горькими слезами, а мы с братом у самой двери Владимира Ильича затевали ссору из-за того, кто постучит в дверь. Шум поднимался такой, что Владимиру Ильичу и без стука становилось ясно, в чем дело. Тогда он выходил и, видя в каком мы расстройстве, предлагал: «Стучите-ка все по очереди», — и уходил снова в свою комнату. И вот сначала стучал брат, Владимир Ильич выходил и снова скрывался за дверью, затем стучала я. Под конец все мы очень торжественно вели Владимира Ильича в столовую.
После обеда В. И. Ленин иногда играл с нами. Помню, мы, например, очень любили сажать его в кресло-качалку и раскачивать ее изо всех сил. Владимир Ильич делал испуганный вид, будто страшно боялся, что мы опрокинем его.
Каждое утро в Петербург с поручениями Владимира Ильича уезжала Надежда Константиновна, возвращавшаяся лишь к вечеру. Постоянно приезжала из Петербурга масса людей — партийные работники, большевики — депутаты Государственной думы. На даче происходили совещания, и в разговорах часто упоминалось имя Ленин.
Однажды за обедом (Ленин сидел тут же) брат, которому шел тогда одиннадцатый год, задумчиво произнес: «Как бы мне хотелось посмотреть на Ленина». И лишь много лет спустя мы узнали, что тот самый «Иван Иваныч», к которому мы так крепко привязались в Куоккала, и был Ленин».
«Благороднейший из революционеров, умный и тактичный Линдов...» — так писал об отце Мориса Дмитрий Фурманов в повести «Чапаев». Живя с отцом в эмиграции, Морис еще в детские годы не раз видел и слышал В. И. Ленина. Вот под каким исключительно счастливым влиянием формировались характер и сознание Мориса. Оно определило его жизненный путь. Так же, как и его отец, он с ранних лет посвятил всю свою жизнь делу освобождения рабочего класса. В партию он вступил в 1916 году. В Октябрьские дни участвовал в ожесточенных боях с юнкерами на улицах Москвы.
Зимой 1917/18 года Морис был командирован в составе комиссии, возглавлявшейся Я. Я. Березиным, в Швейцарию. Наша страна была тогда совершенно отрезана от внешнего мира. Это была первая миссия, посланная Советским правительством за границу.
После того как миссия была выслана из Швейцарии, Морис стал работать в Наркоминделе, возглавлявшемся тогда Г. В. Чичериным. В 1918 году Морис был командирован с каким-то поручением в Стокгольм, а на обратном пути в Гельсингфорсе его арестовало Финское правительство, обвинив в революционной пропаганде. Он просидел около года в Гельсингфорской тюрьме и, возможно, был бы расстрелян, если бы Владимир Ильич лично не принял меры к тому, чтобы добиться его освобождения.
В 24-м томе «Ленинского сборника» опубликована телеграмма В. И. Ленина, посланная им в Петропавловский Совет 13 февраля 1919 года:
«Как обстоит дело с освобождением финляндцами Мориса Лейтейзена? Надо добиваться во что бы то ни стало его освобождения. Поведение финляндцев возмутительно. Телеграфируйте. Ленин».
В 1919 году Наркоминдел командировал Мориса в Среднюю Азию. Он участвовал в борьбе против басмачества и в установлении Советской власти в Хиве и Бухаре.
После освобождения Хивы и Бухары Мориса командировали в Афганистан, куда в то время можно было добраться только верхом но горным тропам. Он немало поработал над установлением дружественных добрососедских отношений между Советской Республикой и Афганистаном — первой из азиатских стран, сбросивших с себя иго британского империализма. Осенью 1920 года Морис сопровождал из Кабула в Москву первого посла Афганистана, аккредитованного при Советском правительстве.
Вернувшись в Москву, Морис снова приступил к работе в Наркоминделе.
В 1924 году Морис стал слушателем военно-воздушной академии имени Жуковского. В 12-м номере журнала «Техника и жизнь» за 1924 год помещена фотография трех слушателей Академии Военно-Воздушного Флота — товарищей Лейтейзена, Каперского и Резунова — основателей общества межпланетных сообщений. Это общество, основанное в 1924 году, ставило перед собой задачи: объединения всей работы, ведущейся в СССР по изучению реактивного двигателя, и пропаганду идей межпланетных сообщений.
Сейчас это звучит обыденно, но перенеситесь мысленно почти на полвека назад, когда наша страна только начинала выкарабкиваться из жесточайшей разрухи, и вам станет ясно, как далеко вперед смотрели основатели общества. Секретарем и наиболее активным членом общества был Морис Лейтейзен.1
Морис вел регулярную переписку с Константином Эдуардовичем Циолковским (эта переписка хранится в архивах общества и Академии Наук СССР).
Он подробно сообщал великому ученому о каждом мероприятии общества. 
В ответ К. Э. Циолковский писал:
«Сорок лет я работал над реактивным двигателем, думал, что прогулка на Марс начнется через много сотен лет. Но сроки меняются. Я верю, что многие из вас будут свидетелями первого заатмосферного путешествия, и твердо уверен — первенство будет принадлежать Советскому Союзу».
Как бы радовался Морис, если бы дожил до наших дней, когда мечта о межпланетных сообщениях стала воплощаться в жизнь.
Совсем еще молодым человеком Морис увлекся идеей разоблачения идеологии империализма, крупнейшим представителем которой он считал Ницше. Прочитав на немецком языке все сочинения этого идеолога фашизма, Морис написал книгу «Ницше и финансовый капитал», которая была издана в 1928 году. Вот что писал об этом труде А. В. Луначарский:
«Автор настоящей книги обратился ко мне с просьбой сопроводить ее предисловием. Прочитав труд нашего молодого исследователя, я не могу не выразить ему благодарность за это его предложение. Книга тов. Лейтейзена представляет собой несомненно выдающееся произведение, за которым, надеюсь, последуют и новые его труды, способные обогатить наш анализ культурных сил и течений современности».
Через несколько лет такую же высокую оценку крупных специалистов получил его труд по вопросам авиационной техники. Окончив военно-воздушную академию имени Жуковского, Морис был направлен на научную работу в ЦАГИ. Здесь он защитил диссертацию и получил звание кандидата технических наук. Он был в числе первых советских инженеров, получивших это звание в Советском Союзе. Последнее время, вплоть до мая 1938 года, он возглавлял одну из научных групп ЦАГИ.
Учась в академии и впоследствии ведя научную работу, Морис часто выступал в советской печати. Тогда же он написал книгу о значении дирижаблестроения в экономическом освоении отдаленных районов Советского Союза. Книга называлась «Дирижабль в СССР». Я работал в то время в издательстве «Московский рабочий» и был редактором этой талантливо написанной книги. Один экземпляр ее с дарственной надписью — «Товарищу редактору на память о долгой совместной работе над книгой» — я храню как единственную память об этом исключительно ярком, щедро одаренном человеке.
Девятнадцатилетним юношей Морис вступил в большевистскую партию и с тех пор всю свою жизнь, до последнего дыхания, отдавал борьбе за торжество великих идей Маркса—Ленина, стремясь всегда быть там, где наиболее трудно и где, по его мнению, он может принести максимальную пользу.

 

 

Примечания

1. Подробно о работе общества межпланетных сообщений рассказано в брошюре бывшего председателя этого общества Г. Краморова «На заре космонавтики». Изд-во «Знание», 1965.