Я живу сейчас у подножия замка в добровольном изгнании…
Ярослав Гашек
В конце августа у вокзала Теснов Гашек столкнулся со своим старым приятелем художником Ярославом Панушкой.
— Куда ты с таким скарбом? — спросил Гашек, окинув взглядом рюкзак и этюдник Панушки.
— В Липницу, на этюды.
— Возьми меня с собой. Я никогда не был в Липнице, все как-то обходил её стороной.
Едем. Вдвоем будет веселее.
Панушка осмотрел Гашека с ног до головы. Тот был в послеобеденном неглиже: расстегнутая рубашка, домашние туфли, непокрытая голова, а в руке — кувшин для пива. Гашек понял, о чем думает Панушка, и сказал:
— Я сбегаю за пивом и переоденусь.
Гашек быстро вернулся, мало что изменив в своем туалете.
«Видно, нелегко ему живется», — подумал Панушка, а вслух произнес:
— Спешим. Нужно еще взять билеты.
Друзья купили билеты до станции Светла и поехали. За веселыми разговорами время летело незаметно. В седьмом часу они вышли на платформу и начали спорить, кому что нести.
— Ярда, — предложил художник, — давай поменяемся ролями. Я понесу твои инструменты, а ты — мои.
Гашек немного поломался, но согласился.
Панушка передал ему свой тяжелый этюдник и взял у Гашека блокнот и карандаш. Друзья пошли по дороге на Липницу.
Вдали, на горе, торчали развалины старинной крепости с готическим замком, построенным более пяти веков назад. Крепость сгорела, и ее стены с башней разрушались от дождя и ветра.
— Ярда, — сказал Гашек своему другу, — издали эти развалины смахивают на уродливый паровоз. Вон та часть башни, которая похожа на трубу, простирается к небесам и умоляет их ниспослать ураган, чтобы он повалил ее — она уже не в силах выслушивать пустые разговоры чиновников и постановления правительства Чехословакии об охране древних памятников.
До крепости было полтора часа ходьбы. Друзья не спешили, заходили в придорожные кабачки, где у Панушки всегда оказывались знакомые, пили пиво и прибыли на место в первом часу ночи. Огни горели только в липницком трактире «У чешской короны», но он уже был пуст, и хозяин закрывал свое заведение. Панушка представил трактирщику своего друга и попросился переночевать в трактире. Инвальд недоверчиво посмотрел на Гашека — ему казалось, что спутник Пануш- ки больше смахивает на бродягу, чем на известного писателя. Желая успокоить трактирщика, Панушка сказал:
— Мы будем спать в одной комнате.
Половина ночи прошла у них в разговорах.
Они проснулись, когда солнце было уже высоко, а пани Ружена Инвальдова совсем извелась от любопытства, желая своими глазами увидеть Гашека.
Перед завтраком Панушка поручился за писателя, который решил пожить некоторое время в Липнице, заплатив за него четыре тысячи крон — за еду и комнату наверху. Позавтракав, Панушка ушел писать пейзажи, а Гашек перезнакомился с клиентами пана Инвальда и угощал их за свой счет. Потом он вернулся в комнату и стал писать «Швейка», уже не думая о том, как и где поесть и переночевать.
Когда срок пребывания Гашека в этом раю кончился, Панушка вручил Инвальду новую сумму, и Гашек продолжал писать. Теперь работа шла у него менее успешно. Он чувствовал себя виноватым перед Шурой. Она жила у Франты Зауэра и ломала голову, куда пропал ее муж.
— Знает Шура, где ты? — спросил как-то Панушка.
— Нет. Пусть она думает, что меня волки съели, — ответил Гашек.
Гашек волновался. В его душе боролись желание писать «Швейка» в полном одиночестве и желание успокоить Шуру, сообщить ей о себе. Довольный успешным окончанием новой главы, Гашек взял листок и написал письмо Шуре. Хотя было очень поздно, он оделся и побежал на почту. Почта была закрыта. Гашек разбудил девушку, занимавшуюся отправкой писем, и потребовал, чтобы она немедленно послала его письмо в Прагу. Девушка с неудовольствием взглянула на него, взяла письмо и пообещала, что отправит его утром, с первым поездом.
Гашек вернулся домой и уснул сном праведника. Утром, едва открыв глаза, он сообразил, что выдал Шуре место своего пребывания. Быстро одевшись, он снова побежал на почту и попросил девушку вернуть ему письмо. Поведение клиента удивило ее:
— Я отправила ваше письмо, как обещала.
Это сообщение расстроило Гашека.
— Ничего, я еще поработаю. У Шуры нет никакого понятия, где я. Она не решится приехать сюда, — успокаивал себя он.
Писатель просчитался. Два дня спустя, когда Гашек возвращался из липницкого замка, в трактире его ждали Шура и Франта Зауэр.
— Хорошо, Шура, что ты приехала. А я уже нашел для нас новое жилье, — сказал Гашек. — Я решил не возвращаться в Прагу.
Гашек съездил в Прагу за вещами и поговорил кое с кем из издателей. Панушка попросил Инвальдов поместить Гашеков у себя наверху. Те согласились.
Писатель спокойно жил и писал роман прямо в пивном зале. Если Инвальды были чем-нибудь заняты, он помогал им — откладывал рукопись, шел к стойке, наливал пиво клиентам.
Гашек быстро освоился в Липнице. Неизменно сердечный, добрый товарищ, он легко сошелся с жителями городка, и не строил из себя пана. Часто сам угощал липницких друзей на свой счет, рассказывал им анекдоты, читал юморески, сочинял куплеты «к случаю». Трактир Инвальда стал чем-то вроде клуба, в нем вечно было полно клиентов. Теперь здесь не только пили пиво и сливовицу, но и весело проводили время. Гашек сделался гвоздем провинциального трактира. Клиенты Инвальда просили пана Гашека рассказать им о том, как он служил в Красной Армии, что он видел в Сибири, и почитать что-нибудь новенькое. Он не заставлял себя долго упрашивать.
В зале присутствовал «американец» — репатриант из Северо-Американских Соединенных штатов. Он хохотал вместе с другими гостями и над веселыми приключениями Гашека, и над похождениями его героев, но сказал, что такие рассказы писать нетрудно, их может сочинить любой человек. Слушатели возмутились и зашикали на «американца». Но его слова дошли до Гашека, и он вызвал «американца» на литературную дуэль.
— Сейчас мы с вами напишем по рассказу, — заявил Гашек. — Я дам вам свою тему, а вы мне — свою. Чтение рассказов через полтора часа. Проигравший угощает всех присутствующих.
Писатель сообщил «американцу» тему, но тот наотрез отказался дать ему свою. Тогда писатель объявил, что он напишет юмореску о пане Стршигале и его дождемере. Спустя полтора часа судьи и свидетели предложили «американцу» прочесть его творение. Он подал им лист чистой бумаги. Судьи обратились к Гашеку, а он прочел юмореску, которую назвал «Инспектор пражского дождемерного института». Писатель рассказал в ней о плотине, проектируемой неподалеку от Липницы, на реке Желивке, о пане Стршигале и его испорченном дождемере. Гости захлопали в ладоши и закричали:
— Браво, пан Гашек, браво!
В это время в трактир вошли двое полицейских с карабинами, и шум в трактире смолк. Полицейские посинели от холода и хотели только одного — побыстрее согреться. Они заказали две порции свинины с капустой и кнедликами.
— Пан американец, ждем пива! — кричали гости.
«Американец» начал считать присутствующих, чтобы заказать пиво. Заметив полицейских, он сказал:
— Пан Гашек, эти господа в счет не идут. Их не было, когда мы спорили.
— Я сам угощу их! — ответил писатель.
Инвальд, довольный тем, как идут его дела, еле успевал разносить кружки с пивом. Пани Ружена и Гашек помогали ему. Затем писатель поставил на поднос две порции сливовицы, и, подойдя к полицейским, почтительно подал им рюмки:
— Господа, сегодня у меня удачный день. Я выиграл пари у «американца» и угощаю вас.
Полицейские опрокинули рюмки за здоровье Гашека и заметно повеселели. Они совершенно забыли о своих служебных обязанностях и вместе со всеми клиентами запели: «Были когда-то чехи героями...» Гашек ходил по залу, подпевал и помогал Инвальду. Вдруг он помрачнел, суетливо осмотрел углы, стал что-то искать за печью и на полу. Гости заметили это и с интересом наблюдали за ним. А он подошел к полицейским и негромко спросил:
— Господа, где у вас третий карабин?
Полицейские вскочили, как ужаленные, сердито посмотрели друг на друга и бросились в угол, где оставили оружие. Там стояло два карабина. Третьего не было. Узнав об этом, клиенты повскакали со своих мест и стали искать карабин. Только после долгих поисков кто-то сообразил, что искать-то нечего. Зачем двум полицейским три карабина? Блюстители порядка отправились на мороз, оставив посетителей трактира в самом веселом настроении. Гашек проводил полицейских и вернулся в зал.
Лавочник Богумил Гавел разговорился с писателем, пожаловался на плохие торговые дела и сказал, что хотел бы избавиться от своего домишки. Услышав это, писатель оживился. Он знал домик Гавела — за него лавочник, конечно, не запросит много. Не купить ли? Гашек уже начал тяготиться жизнью на людях, отсутствием угла. Да и Шура порой — вздыхала о какой-нибудь комнатенке...
— Продай его мне, — предложил Гашек и, видя, что Гавел с сомнением смотрит на него, сказал: — Я не шучу. За сколько отдашь?
Гавел назвал сумму — двадцать пять тысяч крон.
— Покупаю! — согласился Гашек.
Они ударили по рукам.
