Петухи поют перед рассветом
В густом тумане, заполнившем долину Влтавы, по обоим ее берегам, спала Золотая Прага — мать чешских городов. Ночная мгла словно навсегда скрыла от глаз самые высокие горы и башни — исчезли Вышеград и Градчаны, Петршин и Витков, костелы и дворцы, доходные дома и лавки.
На Староместской площади, возле ратуши и Тынского храма, вцепившись когтями в Марианскую колонну, маячил австрийский двуглавый орел. Когда над площадью гремел гром и сверкали молнии, австрийский герб дрожал от страха и казался уже не грозным двуглавым орлом, а безобразным, неподвижно повисшим в воздухе нетопырем, на голове которого торчало что-то круглое — то ли императорская корона, то ли солдатская каска, то ли ночной горшок.
Ночью куда-то исчезали слуги черно-желтого орла — австрийские солдаты, австрийские полицейские, австрийские судьи, австрийские тюремщики, австрийские сыщики, австрийские чиновники, австрийские цензоры. Вместе с ними убирались восвояси и божьи слуги — римско-католические священники и иезуиты. Покидали свои посты корыстолюбивые, придирчивые таможенные чиновники, которые все еще собирали пошлину на влтавских мостах. Тогда, под покровом темноты, встречались сестры-судички и веселый парень Гонза — сказочные герои, перед которыми австрийские власти были бессильны.
Не спали и куранты Староместской ратуши, построенные и украшенные искусными мастерами. Неустанно, день и ночь, отсчитывали они время. Когда часы били, на башне ратуши совершалось маленькое представление. Фигурки на старинных курантах оживали. Скупец хватался за мошну, щеголь охорашивался перед зеркалом, турок, давний враг монархии Габсбургов, испуганно вертел головой, смерть дергала шнур. Над циферблатом открывалось окошечко, и в нем плавно двигались святые апостолы во главе с Христом. Появление последнего апостола, Иуды, сопровождалось адским грохотом. Под этот грохот предатель проваливался в преисподнюю. Окошко закрывалось, и петух, стоявший над ним, взмахивал крыльями и громким криком возвещал наступление нового часа.
Староместские куранты знают, что время течет то быстро, то медленно, и-никогда не останавливается. Кому же, как не им, знать это? Они были свидетелями великих событий и перемен на чешской земле. Они помнят и расцвет Золотой Праги, и ее упадок. Как быстро летело время при императоре Карле IV, чешском короле, когда рядом с пышным вельможным Старым Местом закладывалось и расцветало Новое Место, город нищих ремесленников и богатых купцов, когда был основан университет, ректором которого потом стал славный магистр Ян Гус; оно мчалось, как всадник на взмыленном скакуне в те годы, когда «божьи воины», предводительствуемые непобедимым Яном Жижкой, сражались с железными рыцарями императора Сигизмунда. И как медленно оно потекло после поражения чешских войск на Белой горе. С этого момента куранты отсчитывали столетия бедствий. Чешское государство было уничтожено, народ попал под власть Габсбургов, которые к титулу австрийского императора прибавили титул короля чешского.
Теперь бой пражских курантов напоминал похоронный звон. Тридцать лет завоеватели жгли и грабили чешскую землю. Ее народ едва не погиб — из четырех миллионов чехов уцелело около миллиона. Обезлюдели города и села. Пылали замки и усадьбы непокорных панов. Многие ученые, философы, писатели, художники, музыканты, педагоги, проповедники либо погибли, либо предпочли смирению перед завоевателями горестное изгнание за пределы родины. Иезуиты в черных сутанах первыми возвестили наступление тьмы — они разрушали памятники, ломали статуи, рвали картины, жгли старинные рукописи, книги, даже библии и деяния святых. Для них Чехия была «мятежной гидрой», страной еретиков-гуситов. Они хотели сжечь ее дотла. Чудовищный костер полыхал на чешской земле, и казалось, что на нем после Яна Гуса горел весь народ. Эту печальную годину в своей истории чехи окрестили эпохой ночи, тьмы, мракобесия, временем умирания, засыпания, погребения заживо.
Но свет светил во тьме, и тьма не объяла его...
На короткое время он забрезжил и над чешской землей. В начале XIX века в Чехии, Моравии и Словакии появилось целое созвездие филологов, философов, историков, этнографов, писателей, художников, музыкантов, артистов, собирателей древностей. Они знали, что носителями родной культуры остались крестьяне и ремесленники. Только в их семьях еще говорили на чешском языке, пели народные песни, по-старому одевались и плясали. Желая помочь своему народу, патриоты просвещали его и обогащали его культуру. Народ назвал их «будителями», а это время — эпохой пробуждения, возрождения, воскресения. Будители обратили свои взоры на славянский мир и особенно на Россию, в которой видели надежного друга и союзника.
Австрийские власти, чиновники, жандармы и иезуиты подавляли малейшее стремление чехов к свободе и независимости. Чешский народ не мог примириться со своей рабской судьбой. Против австрийских поработителей восставали гуситы, псоглавцы, моравские заговорщики, ремесленники, студенты, рабочие. Народ ненавидел как австрийских поработителей, так и их чешских прислужников. Для народа лоскутная Австро-Венгрия была мрачной тюрьмой, а старый император Франц- Иосиф I — главным тюремщиком и палачом. Одни чехи считали Австро-Венгрию черно-желтой Бастилией, Могилой народов, Ракоуском, «Раковией» — страной рака, животного, питающегося падалью; другие видели в Австро-Венгрии нетопыря, пугающего людей ночыо; третьи представляли ее в виде бездушного бюрократа, за которым маячил все тот же двуглавый орел с крыльями из штыков и лапами, сжатыми в когтистые кулаки.
Пражские куранты отсчитывали последние годы ветхому императору и его империи.
А пока была ночь, и Прага спала крепким сном.
