Обновление

В Москве Гашека приютил бывший чешский учитель гимназии Роман Якл, который держал на Арбате «Пражскую колбасную».
Ярослав подолгу бродил по улицам. Разбитые витрины магазинов, вместо швейцаров — часовые с винтовками у подъездов... Кругом длинные очереди женщин за хлебом. То и дело по мостовым быстрым шагом проходят вооруженные отряды красноармейцев, рабочих.
Куда ни глянешь — всюду следы недавних боев, разруха... На стенах домов — первые декреты Советской власти. Внимательно читает их Гашек, прислушивается к разговорам. Простые люди полны такого энтузиазма, такой неколебимой веры в свои дела, в новую жизнь, что невольно забываются мрачные картины настоящего.
«И в самом деле, кругом обновление, весна, — радостно думает Гашек. — И в природе, и в людях».
Как-то в один из первых дней пребывания в Москве Гашек явился в Московский военный комиссариат, чтобы встать на учет. В кабинете комиссара Штродаха находился еще один человек в папахе и потемневшей от порохового дыма шинели: видно, командир, хоть и очень молодой. Тот тоже обратил внимание на Гашека. «Странно, — подумалось ему, — вроде бы и военный, а шинель висит небрежно, движения какие-то медлительные... Да и взгляд уж очень задумчив».
Когда Гашек закончил разговор со Штродахом, человек в папахе подошел и представился:
— Бирюков Сергей, председатель хозяйственной комиссии Моссовета. Будем знакомы.
— Ярослав Гашек, чешский писатель, друг революционной России.
Они крепко пожали друг другу руки.
Вышли вместе.
— Я слышал, — начал Бирюков, — вы только что из Киева. Как там дела сейчас? Я ведь тоже недавно с Украины, месяца полтора назад. С гайдамаками рассчитывались. Может, слыхали отряд Знаменского?
Долго бродили по улицам Москвы, рассказывая каждый о себе. Уже через час, как часто это бывало в революционные годы, они считали себя закадычными друзьями, перешли на «ты».
Гашек рассказал о жизни в Киеве, работе в «Чехословане», в полковом комитете, о своих расхождениях с легионерами. Не очень-то легко ему было говорить об этом. Бирюков это почувствовал.
— Знаешь что, Ярослав, пошли-ка ко мне домой, там и договорим, что не успели, — предложил он.
И они зашагали к дому Бирюкова.
Сложное было тогда время. Повсюду велись горячие споры, дискуссии о Брестском мире, о будущем развитии революции. «Левые коммунисты», эсеры, меньшевики сеяли панику, пытались породить в народе сомнения в необходимости немедленного мира. «Советская власть погибнет, — кричали они на всех перекрестках, — если прекратим «революционную» войну с Германией. Иного пути нет».
И если прежде Гашек, наверное бы, согласился с этими доводами, то теперь... Теперь иное дело. Его окружали друзья-большевики. Частенько вечерами у Сергея Бирюкова собирались старые коммунисты — Андрей Знаменский, Роберт Пельше, Ян Пече. Они обсуждали острые проблемы, разъясняли Гашеку позиции большевиков о мире. Но особенно убедительными для Гашека были статьи, речи В. И. Ленина, которые печатались тогда в газетах. На многие вопросы, волновавшие и беспокоившие его, он находил там ответы.
— Эх, вот послушать бы самого Ленина, — не раз говорил Гашек.
— В Питер ехать надо, — улыбаясь, отвечал Бирюков. Впрочем, ему тоже очень хотелось, но как сделать это...
И однажды, а если точнее — 12 марта, молниеносно по всей Москве разлетелась радостная весть: «Ленин приехал!» Восторгам Гашека не было предела. Как и всегда, Ярослав и Сергей оказались рядом. Первым делом развернули свежий номер газеты. На этот раз — «Известия». Читали они и перечитывали статью Ленина «Главная задача наших дней».
— Посмотри, сколько бодрости, уверенности в нашей полной победе, — говорил возбужденный Сергей.
— И убедительно-то как!.. — отвечал Ярослав.
Неожиданно оба умолкли. А затем, посмотрев друг на друга, понимающе улыбнулись.
— Пойдем? — предложил Сергей.
— А что, попробуем, — ответил Ярослав.
Они вышли на улицу. Шли молча, каждый думал о своем, а скорее всего — об одном и том же...
Из Моссовета Бирюков вышел сияющий.
— Сегодня днем Ленин будет выступать на заседании Моссовета. И мы с тобой оба в составе военной делегации...
Огромный зал Политехнического музея бушевал. Депутаты, гости, среди которых преимущественно были рабочие, крестьяне, военные, — все в едином порыве встали и горячо аплодировали. Отовсюду неслись возгласы: «Да здравствует Ленин!», «Да здравствует мир!»
Когда наконец стало тихо, Владимир Ильич начал говорить. Твердо, спокойно звучал его голос. Уверенность Ленина передалась слушателям, захватила их. Чутко прислушивались они к каждому слову вождя.
Уж столько, кажется, Гашек ораторов перевидел и в Чехии, и в России, сам владел этим искусством, а вот такого впервые слушал. Не кричит, как другие, не провозглашает, а разговаривает спокойно, но каждое слово в душу западает. И все больше о трудностях говорит, что делать надо, а не то, что уже сделано.
— Мы никому не изменяем, мы никого не предаем, мы не отказываем в помощи своим собратьям, — говорил Ленин. — Но мы должны будем принять неслыханно тяжелый мир, мы должны будем принять ужасные условия, мы должны будем принять отступление, чтобы выиграть время...
Слова Ильича глубоко западали в сердце. Закроет на минуту Гашек глаза — и кажется, будто два человека говорят. Один вопрос задает, а другой тут же толково и понятно разъясняет.
— Как ни бесчинствуют теперь международные империалисты, видя наше поражение, — продолжал Ленин, — а внутри их стран зреют их враги и союзники для нас.
«Да чего же верно, — подумал Гашек, — точно мысли мои угадывает». Он повернул голову к Сергею. Молча переглянулись и, словно боясь нарушить тишину, осторожно повернули головы к сцене.
— ...Растет возмущение против империалистов, растет число союзников в нашей работе, и они придут к нам на помощь.
«Придут, обязательно придут, — хотелось крикнуть Гашеку, — уже много пришло, а будет еще больше. Нельзя быть в стороне от такой борьбы!»
— При этих условиях мы сумеем удержаться, пока союзный пролетариат придет к нам на помощь, а вместе с ним мы победим всех империалистов и всех капиталистов.
Буря аплодисментов всколыхнула тишину зала. Кажется, вот-вот стены рухнут, не выдержат грома рукоплесканий, возгласов одобрения. И вместе со всеми горячо, восторженно аплодирует Гашек, тот самый Гашек, который всего несколько месяцев назад был так далек от понимания большевистских идей и планов.
А спустя некоторое время два друга снова слушали выступление вождя. Около двух часов по сугробам сквозь бушевавшую метель пробирались они на окраину города, в Лефортово, к манежу бывшего Алексеевского военного училища. Замерзли очень, особенно продрог Гашек: на нем была легкая шинелька.
— Ничего, — отшучивался Ярослав, — у меня лагерная закалка. В Тоцком к мехам не приучали. Библией согревали...
Сильнейший мороз, поздний час, далекая рабочая окраина, нет транспорта... А людей около училища — тысячи. Но народ все идет и идет. Улица буквально гудит от людского потока.
Десятитысячный зал манежа не мог вместить всех желающих. Гашек поражен. Не видел он прежде, чтобы так относились простые люди к какому-либо человеку, пусть даже и очень популярному.
По залу пронеслось эхом: «Идет! Идет!» Все повскакали с мест, бурно зааплодировали. В этот момент военный оркестр заиграл «Интернационал». Весь манеж в едином порыве запел. Вместе со всеми пел и Ленин...
После митинга рабочие окружили Ленина. Гашек тут же стал пробираться сквозь толпу поближе к вождю, увлекая за собой Бирюкова. Уж очень велик соблазн послушать Ильича, посмотреть, как ведет себя в беседах с простым людом.
И вот он около вождя. Люди запросто, как со своим близким другом, говорят с Лениным, откровенно высказываются о недостатках. Но еще больше поражает писателя, что Владимир Ильич очень внимательно, без малейшей тени превосходства выслушивает замечания. А когда некоторые пожаловались на волокиту и саботаж в отдельных учреждениях, председатель Совнаркома попросил рабочих прийти в Кремль, и как можно скорее, чтобы там подробнее поговорить об этих фактах.
— Если бы я сам не видел, — говорил потом Гашек, — честное слово, не поверил бы этому. Так просто, так задушевно говорить с людьми! Наверное, в этом и есть подлинное величие. Такому нельзя не верить, он — свой, близкий.„
На улице — темнота непроглядная. До дома теперь и не добраться.
— Пойдем к Камкову, — сказал Сергей, — он тут рядом. И звал к себе.
Гостеприимный хозяин поставил самовар, угостил горячей картошкой. Друзья хорошо согрелись, и, конечно же, снова зашел разговор о только что виденном и слышанном.
— Знаете, друзья мои, — сказал Гашек, — хоть я и не коммунист, но без всяких колебаний готов идти за Лениным. Очень хочется работать для революции. Теперь я знаю: русская революция — это и наша революция!
Иван Георгиевич Камков, старейший коммунист, участник трех революций; член партии с 1902 года, молча подошел к Гашеку и крепко обнял его.
Все реже и реже стал бывать Ярослав у своего Друга. Много отнимала времени подготовка к выпуску чешской газеты, переписка с чехами, разбросанными по всей России. И радовался Сергей тому, что Ярослав занят активной работой, и огорчался, что не может, чаще, чем прежде, забегать к нему. Но и в те кратковременные «набеги» удавалось услышать много интересного.
— Встретился с поэтом Маяковским — рассказывал с восторгом Гашек. — Дома у него был. О чем только ни говорили. И об издании газеты — тоже. Очень хорошо говорили. Он шумный такой. А на прощанье сказал мне: «Валяй, чех, пиши — звони во все колокола!»
Внимательно слушал Бирюков и рассказы о спорах, происходящих в чешской колбасной на Арбате, где собирались чехи, русские, притом самых различных политических взглядов. Тут бывали и коммунисты, и эсеры, и меньшевики. Гашек с удовольствием наблюдал. Подчас, «выудив» у какого-нибудь бывшего монархиста, обывателя его истинные взгляды, тут же остро и зло высмеивал.
— Понимаешь, — рассказывал он как-то Сергею, — приметил я одного человека. Непонятно даже, старый ли он, молодой. Сдержанный, молчаливый. Не расстается со своей записной книжкой. Вроде бы профессор. Попытался подшутить над ним, а он не реагирует. И еще больше захотелось с ним познакомиться.
Однажды пришел Гашек к Сергею поздно вечером. Глаза радостно сияют, возбужден.
— Поздравь меня, товарищ Бирюков.
— С чем же?
— Несколько часов назад я принят в ряды Российской Коммунистической партии большевиков.
— Вот это молодец! Поздравляю!
Они обнялись.
— Между прочим, есть и еще одно важное сообщение. Помнишь, я рассказывал тебе о профессоре, над которым хотел подшутить в нашей колбасной?
— Так, так. Ну и что же? Добился своего?
— Совсем наоборот.
— Что, он тебя?
— Да нет. Оказывается, это Свердлов, председатель ВЦИКа. Мы были у него. Долго говорили о чешских организациях в Советской России. И конечно, об издании чешских газет, другой литературы. Помог он нам. Очень. Поддержал. А знаешь, и меня узнал. Сразу же. И улыбнулся.
В другой раз Гашек пришел к Бирюкову, когда у него в гостях был Роберт Пельше. Ярослав хотел уйти, чтобы не мешать, но друзья его задержали.
— Не с пустыми руками, наверное? — спросил Сергей.
— Есть кое-что, — лукаво улыбаясь, ответил Гашек. И ни слова больше не говоря, развернул большую газету. — «Прукопник», — прочитал Гашек название газеты. — Москва, 27 марта 1918 года, номер первый. Орган Чешско-Словацкой Социал-демократической Коммунистической Партии в России. Это вместо газеты «Походень», которая издавалась в Петрограде, — добавил Ярослав. — И выходить теперь она будет ежедневно.
Друзья сердечно поздравили Ярослава.
— А твое есть что-нибудь?
— «К чешскому войску, — начал переводить Гашек на русский язык свою статью. — Зачем ехать во Францию?»
Сергей и Роберт внимательно слушали.
— «Вы едете во Францию, — читал Гашек, обращаясь к легионерам, — вместо того чтобы здесь участвовать в русской революции и помогать русскому народу укрепить Республику Советов, от которой исходят лучи освобождения всего мира и нашего народа.
Мы должны остаться здесь! — Голос Гашека звучал торжественно и твердо. — Здесь должен остаться каждый из нас, кто знает, что мы — потомки таборитов, первых в Европе социалистов-коммунистов! А это знает каждый чех!.. Наш политический долг быть здесь, а ни в коем случае не на Западе. Мы должны помочь России!»
Много добрых, восторженных слов услышал Ярослав от своих друзей.
— А ведь знаешь, — сказал Пельше, — это очень важно, что именно ты выступил с такой статьей. Легионеры знают твои прошлые взгляды... Больше поверят, чем кому другому.
Гашек был очень доволен. При расставании сказал:
— Наверное, скоро мы надолго расстанемся. Меня посылают в Самару.
— Зачем?
— С той же целью, что и статья написана. Там будет много эшелонов с легионерами, военнопленными. Буду убеждать. Приятно снова побывать в тех краях, где был два года назад. Только совсем другим.
Через несколько дней Гашек расстался с Москвой, друзьями. Путь его лежал в самый центр Поволжья.