Смерть отца оказала неблагоприятное влияние на формирование характера Ярослава. В противоположность строгому отцу мать во всем потакала своему любимцу. Анчик считает, что благодаря материнскому потворству юный Гашек утратил всякий интерес к гимназии и, оставленный на второй год в 4 классе, с согласия матери к середине повторного учебного года ее покинул. Вообще, по мнению Анчика, такое отношение матери привело к тому, что у Ярослава не выработалось никакого чувства ответственности, что было причиной позднейших его неожиданных и непонятных решений и вытекающих из них всевозможных опрометчивых сумасбродных поступков.1
Есть и другая версия для объяснения причины оставления Ярославом гимназии. В 1917 году Гашек опубликовал юмореску «Двадцать лет тому назад». В ней рассказывается, как автор гимназистом в 1897 году, во время происходивших в Праге антинемецких демонстраций, принял участие в погроме полицейского участка и домов немецких богачей, был схвачен полицией и сумел избежать виселицы только благодаря своей сообразительности. Ему удалось доказать, что камни, заполнявшие его карманы, были предназначены совсем не для того, чтобы бросать их в окна полицейского участка или головы драгун, а составляли минералогическую коллекцию, приобретенную им по поручению учителя естествознания. Нужно, впрочем, отметить, что в этой юмореске сатирик, пользуясь известной недосказанностью (прием, к которому он не раз прибегал, в том числе и при обрисовке «Швейка»), дает возможность и читателю вместе с полицейскими чиновниками поверить в принадлежность камней, найденных в карманах юного бунтовщика, к закупленной минералогической коллекции. Основываясь на этой юмореске, некоторые биографы утверждают, что Гашек вынужден был уйти из гимназии под угрозой исключения (Людвик), или просто, что он был исключен из гимназии за участие в антиавстрийских выступлениях.
Обе эти версии не исключают, а дополняют друг друга.
После оставления гимназии мальчик пошел «в люди». Мать пыталась определить его в типографию, но это не удалось. Мальчугана взял учеником аптекарь Кокошка.
Пребывание Ярослава в аптеке Кокошки имело немаловажное значение для будущего писателя. Здесь постоянно бывали самые разнообразные посетители, преимущественно бедный люд Праги, а также и люди среднего достатка: ремесленники, торговцы, духовенство, низшие чиновники. Заходили сюда и крестьяне ближайших сел и деревень. Персонал аптеки был весьма общителен. Приказчики и ученики, в том числе и Ярослав, пускались со своими клиентами в пространные разговоры, выслушивая их сетования на болезни и разные горести, но иногда и хвастливую болтовню по поводу той или иной удачи. Ярослав, превратившийся к этому времени в подвижного мальчугана, охотно разговаривал с посетителями.
Запас наблюдений, сведений, откладываемых в тайниках памяти талантливого подростка, ежедневно пополнялся. Его внимание привлекали интересные истории, случаи из жизни, которые рассказывали приходящие. За разнообразными фактами, так красочно выступавшими во всех этих рассказах, все явственнее и явственнее проглядывали важные, серьезные черты. И в конце концов какой-нибудь особенно яркий, резкий факт прорезал клубящийся туман разрозненных впечатлений, чтобы определить в сознании понимание значительности этого явления. Возникало пока не осознанное представление о типичности явления. Сходным образом шел процесс выявления типических характеров: разновидности тех или других черт выявляли постепенно свою общность, пока эта общность не проявлялась в одной какой-нибудь личности особенно определенно и резко.
И Гашек впоследствии, вычерпывая для своего творчества из запасов бесчисленных фактов и фигур, запечатлевшихся в его памяти, не раз обращался к той полке этой драгоценной кладовой, которая была заполнена уже в аптеке Кокошки. Не считая целой серии юморесок под общим названием «В старой аптеке», непосредственное отражение этого периода жизни сатирика мы находим и в юмореске «Корни для коровушек» (1906), в которой под именем аптекаря Роужка, несомненно, выведен тот же Кокошка; не раз появляется он, его аптека и клиенты в швейковых рассказах «по поводу».
Невозможно определить, какие сюжеты и персонажи юморесок и «Швейка» были «освоены» из рассказов клиентов Кокошки и где эти клиенты выступают собственной персоной в присочиненных Гашеком ситуациях. Наблюдая, как выкристаллизовывающееся из многих разновидностей фактов и характеров их важное, существенное, как бы концентрируется, проявляется особенно отчетливо и резко в отдельных примечательных случаях и людях, талантливому мальчику могла прийти, конечно, весьма неосознанно, мысль о возможности по образцу типизации, осуществляемой а самой действительности, создавать в своем воображении из многих разрозненных черт, фактов и характеров такие, которые были так же интересны и примечательны, как и те, какие ему запоминались в самой жизни.
Так представляется процесс обращения к творчеству будущего сатирика на основе особенностей его произведений, отчетливо выражающих реалистические тенденции. Анчик в своей книге, очевидно, по воспоминаниям родных Гашека, пишет, что интенсивное общение с городским и сельским людом в аптеке Кокошки вызвало у Ярослава мысль описать жизнь этих людей, намерение стать писателем. Таким образом, первоначальный процесс освоения типического, который выше представлен, и обращение к творческой переработке накопленных впечатлений следует отнести к этому периоду жизни сатирика.
Цикл юморесок «В старой аптеке»2 многими эпизодами иллюстрирует, как шел в сознании Гашека процесс типизации, как художественно оформлялись и мотивировались осознанные им как типические, т.е. существенно важные, социально обусловленные, черты его персонажей.
Хотя этот цикл по времени его появления из-под пера Гашека несколько выходит за рамки рассматриваемого периода, тем не менее очевидный автобиографический характер, отражение в нем еще свежих детских воспоминаний дают возможность пользоваться им для выявления складывающихся у Гашека приемов типизации.
Молодой практикант по своей аптеке и другим торговым учреждениям, с которыми ему приходилось сталкиваться, узнает «тайны» коммерции — подмену дорогих материалов дешевыми, разбавку водой ценных жидкостей — спирта, эфира и проч.
В юмореске «Общество аптеки» — целая галерея ярких портретов посетителей, нарисованных одним, двумя штрихами или короткой сценкой.
Вот два таких портрета.
Приходила за спиртом старуха-еврейка из соседнего кабачка: водка изготовлялась в нем простым добавлением в спирт воды.
«Хотя бы раз в неделю; особенно если в аптеке был еще кто-нибудь посторонний, она обязательно рассказывала историю, обычную в кабачках, где кабатчик приготовляющий водку, бывает нередко бит пьяницами, пропившимися у него в пух и прах.
«А у него, покойника, — прибавляла скорбно, — было такое доброе сердце, ein goldenes Herz (немец. — золотое сердце), водку никогда не разбавлял водой, а они его, беднягу, терзали за муху в водке. Да, да, eine Fliege (немец. — муха), а что он мог поделать?»
И каждый день при расчете ругалась: читала она вчера в газетах о падении цены чистого спирта на два крейцера за литр».
«...Частым покупателем был высокий господин в темных очках, о котором я знал только, что он был управителем какого-то детского приюта.
Он всегда нагибался через прилавок и шептал пану Таубену: «Дайте мне полкилограмма ртутной мази».
...Бедный управитель сиротского дома! Если бы он знал, что, вместо ртути, мы клали в мазь в 20 раз более дешевый графитный порошок.
«Это все равно! — всегда смеялся после его ухода пан Таубен (Приказчик — Н. Е.).-—По крайней мере будут у сироток головы черней, могут они играть в негритят».
Многое, очевидно, рассказывал Ярославу слуга Фердинанд, с которым, судя по сочувственному тону его изображения, мальчик быстро подружился. Фердинанд целыми днями разъезжал со своей тачкой по складам поставщиков и немало видел. В итоге жизненного знакомства с торговым миром в памяти мальчика отложился ряд Фигур этого мира.
Центральный образ цикла — хозяин, «шеф», аптекарь Кокошка. Здесь он выведен под слегка измененной фамилией Колошки.
С ним мы знакомимся в юмореске, открывающей цикл, «Первый день практики». В сущности здесь, в разговоре с новым практикантом Ярославом, и дается законченный портрет хозяина, здесь выявляются его типические черты. В последующих юморесках Колошка не появляется, за исключением «Пани Колошковой», где воочию раскрывается некая особенность его положения. Об этой особенности читатель, как и новый практикант, уже узнал от приказчика Таубена, вслед за хозяином вводившего мальчика в круг обязанностей и знакомившего его с окружающими условиями. Важничающий хозяин, оказывается, — в полном подчинении у своей жены, трепещет перед ней.
Но если Колошка сравнительно мало изображается непосредственно, то его портрет дорисовывается отзывами Таубена, слуги Фердинанда и даже рассказом не изображаемого в самих юморесках пана Крауса — его слышал от него Таубен.
По этим рассказам Колошка рисуется иным, чем он предстает перед нами в сцене разговора с практикантом. По отзывам он добрый, незлобивый человек; по рассказу Крауса, веселый, легкомысленный жуир, правда, был таким раньше. А в разговоре с практикантом он выглядит настоящим прижимистым жуликоватым торгашам.
Что же? Автор допускает нарушение цельности художественного образа?
— Вот вы были еще недавно в школе и там не заботились ни о чем ином, как выучить что-нибудь наизусть, — внушает практиканту хозяин. — Только латынь, которую, может быть, как четвертоклассник и знаете так немножко, потребуется вам, как аптекарю, всё остальное в жизни ни к чему. В торговле никому не понадобится, когда правил тот или другой король, или, как говорится, что такое геометрия или подобное. В торговле никто не хочет знать, как далеко от нас какая-нибудь звезда на небосклоне, и в торговле никто не хочет тоже знать, пишется «корова» через «а» или «о». В лавку придет покупатель и ему всё равно, говоришь ли по-чешски правильно или нет, он этого не спросит, ему достаточно, что его понимают и обслуживают, как надлежит. В торговле достаточно, если умеешь считать настолько, чтоб не обокрали при счете. Это как раз торговое дело. Вот вы еще молодой человек, и должны учиться из опыта, а не из книжек, как в школе. Нужно слушать, когда придет покупатель, хотя бы он спросил небесную синеву, всё равно — полезть и принести ему синеву. И потом, что хочешь, можно думать о покупателе, а говорить ему не сметь ничего. Торговец, запомните, живет покупателями. Обязательно, когда кто-нибудь придет в лавку, кричать: «Мое почтение, милостливый государь; припадаю к Вашей ручке, сударыня! Низкий поклон, барышня!»... А если чего-нибудь нет на складе, предложить другое, только бы покупателя не отпустить. Принудить покупателя, раз он пришел в лавку, обязательно купить. Например, придет и спросит зубную щетку, навязать ему и зубной порошок, а спросит порошок— щетку, и говорить, что это подходящая покупка. И врать нужно, что на язык придет, этому всему со временем научитесь, само собою разумеется, что врать покупателю, а не мне. Ко мне должно относиться, как к отцу, и, если я когда-нибудь выругаю, не смеешь ничего сказать, так как я вспыльчивый. Когда, что прикажу, так нужно тотчас сделать. У меня всё должно быть, как на военной службе. Должен быть честным, что, может быть, не нужно и говорить, не сметь ничем лакомиться, не сметь ничего разбить, нужно работать, это всё вам на пользу. Это всё вам говорю, как если бы был ваш отец».
Как в этом поучении хорошо выражены типичное для торгашей пренебрежение к образованию; циничное презрение к покупателю, которого совсем не трудно одурачить; лицемерная приветливость, угодливость; торгашеская навязчивость, и даже наглость; способность к любому обману, когда он выгоден; наивное представление о том, что, приучая своих слуг к жульничеству, можно ожидать с их стороны честности и порядочности к себе самому; самодурство и неограниченный произвол; жадность; стремление к максимальной эксплуатации; игра в благодетеля.
Трудно представить, что все эти качества соединились в такой полноте в одном хозяйчике аптекаре Колошке, тем более, что, как уж сказано, судя по отношению к нему приказчика и слуги, он в действительности совсем не был вместилищем самых разнообразных отталкивающих торгашеских качеств.
Очевидное нарушение цельности образа Гашек устраняет репликой приказчика Таубена, который после наставлений хозяина практиканту говорит опешившему новичку:
— Вы думаете, все, что он вам говорил, это из его головы? Куда там, молодой человек! Всё это наставление он должен был выучить наизусть, как ему назудела жена.
Таким образом, Колошка выступает в роли передатчика обобщенной «мудрости» торгашей. Жена аптекаря, «кислота», как ее зовут, с помощью затравленного мужа невольно дала будущему сатирику превосходный перечень типических черт своего класса.
Представляется лишь сомнительным, что в действительности юный Гашек за один раз получил поучения от хозяина и тем самым сразу столкнулся с большинством типических черт хозяйчика — торгаша. На самом деле, вероятно, поучения хозяином давались по частям в течение пребывания Ярослава у Колошки. Только для композиционной стройности и усиления темпа в развертывании сюжета Колошка появляется у Гашека в начале цикла и выкладывает новому практиканту свое «кредо». С одной стороны, это жизненно естественно — хозяин подробно инструктирует вновь принятого практиканта, а с другой — необходимо сразу обрисовать Колошку, так как позднее он почти не появляется.
Гашек скопил немало наблюдений за время своего пребывания в аптеке. Разнообразные черты торгашей, среди которых ему приходилось вращаться, о чьих деяниях то и дело слышать, постепенно воплотились, типизировались в образе Колошки: ведь судьба мальчика зависела прежде всего от хозяина, и понятно, что на хозяине больше всего было сосредоточено его внимание. Конечно, об этом процессе можно говорить лишь ретроспективно. В рассматриваемом цикле юморесок отразился и богатый последующий жизненный опыт, а также, что не менее важно, и художественный опыт интенсивно развивающегося писателя, но основу всё же составляли воспоминания о времени, проведенном в аптеке.
Насколько запечатлелся в памяти писателя Кокошка, его повадки, даже бытовое положение, доказывает, во-первых, неоднократное упоминание ею, как было приведено выше, во многих произведениях Гашека, и, во-вторых, такое, как мне представляется, не случайное совпадение: в одной из самых ранних юморесок Гашека, и первой, где выведен купец, «Из повседневной жизни» (1902), он изображается подобно Кокошке «под башмачком» у своей жены.
Труднее проследить формирование других ярких типических образов цикла, нарисованных с подлинных лиц и под их собственными именами3: приказчика Таубена и слуги Фердинанда.
Особенно интересен последний.4 Замечательно его «поучение» молодому практиканту:
«Между своими (подразумевая слуг — Я. Е.) мы должны друг друга поддерживать, так уж на свете определено, молодой, и покуда свет будет стоять, так всегда и будет. А хозяева, — закончил он неожиданным оборотом фразу, — будут беднякам мешать друг друга поддерживать.
Мы, молодой, еще ой-ой какие глупые, — продолжал он поучительно, — пожираем один другого».
Как уже говорилось, особенностью пробуждающегося таланта Гашека была не только способность выделять типическое, как важнейшая особенность будущего писателя—реалиста, но и склонность подмечать в виденном явные противоречия, придающие ему комический оттенок, качество, присущее сатирикам.
У нас нет необходимых данных, как развивалась и проявлялась эта самая отличительная черта Гашека в ранний период его жизни.
Вот лишь один любопытный штрих, характеризующий его склонность уже в самые молодые годы выявлять комические противоречия в поведении людей. Вечером, когда по улицам благодушно прогуливалась самая респектабельная публика, Гашек вдруг останавливался среди оживленной толпы, нагибался и начинал жечь спички, одну за другой, словно чего-то разыскивая. Вокруг него собиралась масса зевак. Наконец, кто-нибудь сочувственно спрашивал, что он ищет? Гашек выпрямлялся, плутовски усмехался:
— Я ищу? Нет, мне скучно, вот я и освещаю землю.
Смеялся и исчезал, не ожидая, что ему окажет одураченная толпа.5
Эту свою склонность разоблачать окружающих (в данном случае он выявляет, насколько напускная — надутая важность, чопорность богатых фланеров) он сохранил и впоследствии, повторяя, но в весьма усложненной и более рискованной форме, «психологические опыты», подобные описанному. Вот что рассказывает Карел Ванек, известный продолжатель «Швейка»:
«В пивной «У Флеку» в сентябре 1914 года за каждым столом таинственно переглядывались и перешептывались; даже за тем столом, что стоял в самом углу — за тем столиком, за которым пристроился Ярослав Гашек.
Можно было подумать, что он порядочно выпил, он ни с ком не разговаривал и в каком-то полусне тянул свою трубкбу, пепел которой сыпался на одежду. Некоторые пытались заговорить с ним, вовлечь его в разговор. Но он на это никак не реагировал.
Сидевшие с Гашеком за одним столом приблизились друг к другу; толстый человек явился с какой-то новостью, очевидно, очень хорошей, потому что все как будто ожили, услышав ее. Тогда Ярослав Гашек поднял свою голову и закричал: «Долой императора! Смерть Францу-Иосифу! Да здравствует Сербия!»
Он выкрикнул это вполголоса, но все-таки слова его прозвучали на полсадика. Едва он крикнул это, как все гости поднялись и стали уходить из ресторана. Шляпы, дамские сумочки, деликатесы были забыты на столах. Каждый инстинктивно старался убраться подальше от столика, за которым только что разорвалась такая бомба. Посетители уходили, опрокидывая стулья, наталкиваясь на столы. В противоположном углу садика ничего не слыхали. Там все сидели на местах и удивленно смотрели на Гашека, как он, блаженно улыбаясь, продолжал дремать у столика.
Казалось, что он знал заранее, во что выльется его демонстрация. Долгим глотком допил он свой стакан, надел шляпу и обвел своим полусонным взглядом сад. Затем встал, плюнул несколько раз и вышел на улицу.
Это был только эксперимент со стороны Гашека, юмориста и психолога в то же время. Он хотел проверить, насколько глубоко сидели в тогдашнем обществе пораженческие настроения. В Чехии до него еще не было писателя, который умел бы так остро видеть и так легко раскрывать истины.
Проникновение Гашека шло дальше поверхности явлений...».6
Склонность к выявлению комических противоречий явилась причиной и скоропалительного конца его службы у Кокошки. Стрелы своего остроумия Ярослав осмелился направить на самого хозяина, как, вероятно, молодой остряк направлял их и на других окружающих. Судя по изображению Кокошки в позднейших произведениях, мальчика смешило сочетание в хозяине важничанья и трусливого подчинения жене, а также детски живой склонности к чревоугодию, наивной сентиментальности с большой долей практицизма, переходившего нередко в прямое жульничество. И Ярослав воспользовался случаем, чтобы высмеять хозяина. Кокошка, маляр-любитель, изобразил разгуливавших на лужку трех коровок. В юмореске «Корни для коровушек» рассказывается, что аптекарь Роужек, очевидно, тог же Кокошка, рекомендовал питательные корни для коров как универсальное средство от самых различных болезней скота. Весьма вероятно, что нарисованные аптекарем разгуливающие на лужку бодрые коровки были его рекламой этого универсального средства. А Ярослав 'пририсовал одной из них точь в точь такую же четырехугольную бороду, какая была у хозяина. На этом служба Гашека в аптеке закончилась.
Следует оказать, что существует и другая версия относительно увольнения его Кокошкой. Она сводится к следующему. Однажды мимо аптеки проходила демонстрация бастовавших пекарей. Ярослав решил выразить свое сочувствие забастовщикам, вывесив красное знамя. А так как, кроме государственного флага, вывешиваемого в торжественные дни, в аптеке никакого другого знамени не могло быть, то он использовал для такой цели красную юбку прислуги. Демонстранты этот акт встретили восторженными криками и пением «Красное знамя». Описанный поступок Ярослава причинил немало неприятностей Кокошке: его вызвали в полицейский участок и допросили по поводу происшедшего. Аптекарь оправдался ссылкой на то, что юбка была вывешена еще до Демонстрации для просушки, но с беспокойным учеником решил расстаться. Весьма возможно, что второй случай, так сказать, переполнил чашу терпения хозяина, в которой, кроме бородатой коровы, вероятно, было немало другого.
Умный мальчик, возмечтавший стать писателем, сообразил, что для осуществления этого желания, кроме одного стремления и запаса наблюдений, нужно еще и образование. Равнодушие к наукам, проявившееся в гимназии, сменилось усиленным интересом к ним, даже к таким, которые требовали главным образом механического запоминания.
Мать пыталась пристроить Ярослава в другую аптеку, но, не устояв перед настойчивыми просьбами сына, дала свое согласие на его поступление в торговую академию, хотя отлично представляла, с какими материальными затруднениями для всей семьи это связано.
С 1899 по 1902 год Гашек — учащийся торговой академии — так называлось коммерческое училище. Некоторые биографы Гашека умозрительно, без достаточных оснований утверждали, что в академии он несерьезно относился к своим занятиям. Изыскания последних лет решительно опровергли этот вымысел. Ряд полезных фактических данных дает статья Франтишека Гампля «Гашек в торговой академии».7 В этой статье приводятся оценки успехов окончившего академию Ярослава Гашека. Из 25 указанных в его аттестате предметов за 4 он получил «отлично», по национальной экономии,, товароведению, химии и химической технологии; 10 — «похвальных», 8 — «хороших», в том числе по чешскому языку, истории, механической технологии, физике, коммерческой юриспруденции и коммерции, и лишь 3 — «удовлетворительно» За старание и успехи он был даже освобожден от платы за обучение.
Трудно давалась Гашеку стенография по немецкой системе Габельобергера, по которой он выше «удовлетворительно» не поднялся. «Этим проклятым заковычкам я, наверно, не .научусь до смерти, — говорил он своим товарищам по училищу. —Эти муравьиные ноги вполне уморят человека».
Впоследствии Гашек в октябре 1909 года в приложении к журналу «Карикатура», которым руководил Иосиф Лада, напечатал статью «Obchodni akademie», полную нападок на это учебное заведение. Особенно в ней досталось директору академии Ржежабеку. Гашек с первых же слов характеризует его так: «Муж этот раньше был русским царским чиновником. Он черносотенец...» и т. д. Под стать ему и другие учителя. О преподавании торговой корреспонденции Гашек говорит, например, следующее: «Национальная экономия, читавшаяся в академии, обращает внимание на то, что не исключена возможность перенаселения земного шара. До тех пор, однако, пока катастрофа не наступит, слушатели должны подчиняться дисциплинарному порядку и знать, что социализм—это нарыв, который при содействии всех правительств и властей должен быть разными мероприятиями раздавлен».8
Решение стать писателем стимулировало усиленные занятия юноши всеми науками, которые преподавались в академии, вплоть до иностранных языков. В академии им придавалось большое значение, поэтому неудивительно, что при весьма добросовестном отношении к занятиям ими и при блестящей, прямо феноменальной памяти, Гашек приобрел здесь и сохранил впоследствии хорошее знание английского и французского языков (немецкий в силу известных условий чехи знали большей частью не хуже собственного), приличное знание итальянского. Часто общаясь в силу общей принадлежности к Австро-Венгрии и особенно во время своих странствований (о чем ниже) с венграми, он недурно знал венгерский, не говоря уже о языках славян — сербов, болгар, македонцев, поляков, словаков, русских, украинцев, с которыми он также общался во время своих странствий и пребывания в России.
Естественно, что в академии он сближается с теми из учащихся, у которых были сходные интересы и стремления. Такими были Ладислав Гаек9 и Сельх. Гаек тоже мечтал стать писателем.
Положение в чешской литературе конца XIX века, когда юный ученик торговой академии Ярослав Гашек и его друзья возмечтали стать писателями, было весьма сложно. Чешские литературоведы в работах последних лет единодушно определяют это время как кризисное.
Ослабление и разложение национально-освободительного движения в те годы были вызваны предательством буржуазии (младочехов), которые не пошевелили пальцем в защиту радикальных деятелей из среды демократической молодежи (процесс Омладины). Так младочехи проявили себя и в других подобных делах. Не менее серьезной причиной этого кризиса был оппортунизм лидеров социал-демократической партии, препятствовавший ей стать во главе широкого демократического национально-освободительного движения.
«В этой ситуации, — пишет 3денек Пешат, — перед прогрессивной литературой стала с точки зрения потребностей общественного развития, в общих чертах, двойная задача, которая собственно была единой целью: с одной стороны, стать выражением народных сил в борьбе за довершение (?) демократической революции, бороться против скепсиса и пораженчества, вливать в народ веру в его будущность, подкреплять народное самосознание, чем помогать в преодолении кризиса, в котором очутилось демократическое движение, благодаря предательству буржуазии; с другой стороны, изображать глубокие противоречия современного1 общества и их всесторонней критикой расширять представления о несправедливой организации общества, тем самым подготовляя почву для новой классовой основы литературы, для ее сближения с самым передовым классом — пролетариатом».10
Через все многообразие и противоречивость сложного литературного процесса того времени можно отчетливо разглядеть, как чешские прогрессивные писатели в лирике, эпосе и драме осуществляли в различной форме эти задачи. В романах Ирасека, Райса, Терезы Нонановой, в повестях и рассказах Карла Клостермана, Шлейгера развертывались картины героического прошлого чешского народа, выдвигались фигуры борцов, беззаветно преданных народу и делу его освобождения, рисовались цельные характеры крестьян, еще не тронутых разлагающим действием проникавшего в деревню капитализма. В произведениях Йозефа Мергаута, Вилема Мрштика и других вскрывались кричащие противоречия буржуазного порядка, выявлялось искажение естественных человеческих чувств под влиянием уродливых собственнических отношений, эгоизма и корыстолюбия.
Опираясь на прочные национальные реалистические традиции Немцовой и Неруды, успешно усваивая идейно-художественные принципы русского реализма, чешские писатели в своих произведениях дают широкую картину общественной и частной жизни Чехии конца XIX века.
Однако развитие чешской литературы 90-х годов XIX века проходило отнюдь не идиллически спокойно, без каких бы то ни было противоречий. Наоборот. Наглядное свидетельство противоречивости ее развития — появление в 1895 году в журнале «Розгледы» «Манифеста чешской модерны».
Манифест выражал идеи молодого поколения писателей: Шальды, Соукула, Совы, Махара, Мрштика, Бржезины, Крейчи, Шлейгера, — противостоявших более старшим: Неруде, Чеху, Сладеку, Гейдуку, Ирасеку, Райсу, Сташеку, Арбесу, отчасти Врхлицкому и Зейеру. «Это были преимущественно писатели без иллюзий старшего поколения, но и без его веры», — говорит об участниках «Манифеста» Пешат.
Известный современный чешский литературовед Франтишек Бурианек, разоблачая буржуазное литературоведение, прикидывающееся будто оно принимает за чистую монету фразеологию модернистов, указывает на следующие лозунги, под которыми они выступали на переходе к XX веку:
1. Устранение национальной тенденциозности — лозунг, прикрывающий отказ от национально-демократических идей «будителей»:
2. Утверждение «světovosti», т. е. мирового характера чешской литературы, как проявление космополитизма.
3. Выдвижение разновидностей модернизма в виде натурализма, импрессионизма, символизма — для оправдания отказа от реалистических традиций чешских классиков XIX века.
4. Утверждение мнимого возникновения «критичности» для оправдания нигилистических тенденций по отношению к чешской национальной культуре.
5. Выдвижение «опора поколений» для объяснения своего расхождения с писателями, продолжавшими традиции Немцевой и Неруды.11
Вместе с тем в манифесте нашли выражения некоторые прогрессивные положения: осуждение эксплуатации трудящихся, острая критика буржуазии, требования равноправия женщин, принципиальности и честности в политике и искусстве.
Противоречиво значение «Манифеста» в истории чешской литературы, противоречивы были выраженные в нем идеи, противоречивы взгляды подписавших его писателей, и совершенно естественно, что составители «Манифеста» очень скоро разошлись далеко друг от друга в своем идейно-художественном развитии.
Особый кружок в чешской литературе представляли поэты, группировавшиеся вокруг издававшегося с 1897 года Нейманом журнала «Новый культ»: Франя Шраме«, Томан, Гельнер, Маген и друг. В группу Неймана в 1904 году вступил и Гашек, вовлеченный в нее, по-видимому, своими друзьями Боучеком и Опоченским. По своим политическим взглядам эта группа тяготела к анархизму. Судить об этих взглядах можно, например, по заявлению, опубликованному в анархистском двухнедельнике «Праце» в 1905 году, в котором сотрудничали Нейман, Томан и другие из их группы, а Шрамек входил в редакцию:
«Общество, в котором мы живем, организовано на принципе подчинения человека человеком, принципе насилия. Меньшинство индивидуумов, меньшинство очень незначительное, сосредоточило в своих руках естественные угодья, овладело землей и всеми другими источниками богатства; постепенно захватило все средства производства и принудило неимущее большинство, чтобы оно для него работало, оплачивая его за это настолько, чтобы оно не умерло с голода, само же живет в избытке и роскоши. Класс бедняков вынужден содержать своей напряженной работой класс бездействующих эксплуататоров, скапливающих все большие и большие богатства. Рабочий закрепощен почти полностью: материально и духовно. Он совершенно зависим от своего работодателя. Несвободен. И политическая свобода, так дорого купленная, — для него в большинстве случаев только жестокая ирония. Однако страдает не только рабочий. Страдает каждый, кто чувствует потребность вольнее мыслить и судить, каждый, кто ждет от жизни больше, нежели только выполнения ряда механических функций.
Осуждаем богатства современного общества, как несправедливые; осуждаем его организацию труда, как неразумную; осуждаем его моральные отношения, определяемые односторонними интересами господствующих классов, как фальшивые и аморальные. Только общество, в котором распределение богатства и разумная организация труда даст возможность каждому удовлетворить большую часть своих потребностей и развить полностью свою индивидуальность, обеспечит счастье личности и благополучие общественного целого.
Новое общество вольных людей однако возможно только после устранения авторитарного капиталистического режима со всеми его последствиями. Но эту систему корысти стремятся удержать, используя все силы, которыми обладают, все влияние, весь свой авторитет. Это неизбежный бой. Он разыгрывается уж на наших глазах. На одной стороне капиталисты, охраняемые буржуазным государством, всей его грозной мощью, поддерживаемые церковью, сгущающей тьму в людских мозгах, а против них прозябающий пролетариат, лишенный прав, сильный только сознанием справедливости своего дела и неопровержимым убеждением в своей конечной победе. Борьба еще тяжела и изнурительна. Но борьба в высшей степени необходима, так как только от ее успеха зависит будущее человечества».12
Франтишек Бурианек указывает:
«Анархизм был лишь политической формой, в которой данные поэты видели выражение своего революционно-отрицательного отношения к господствующему общественному порядку. Решающее, однако — их индивидуальное отношение к действительности, правдивость, с какой видели и изображали классовые противоречия общественного развития. Решающее — гуманистическое и патриотическое содержание их художественного творчества и их взглядов».13
«Красота для них тождественна с жизнью в ее здоровом полном расцвете, в свободе человека, его естественных сих и прогрессивных мыслей».14
Он же отмечает идейно-художественную близость к этим поэтам Гашека:
«Анархизм был нашим поэтам, и особенно Шрамеку и Гельнеру, близок также своей последовательной борьбой с религией, клерикализмом и милитаризмом. И именно в этом направлении сыграло их поэтическое творчество, как и прозаическое творчество Гашека, весьма значительную общественную и патриотическую роль».15
Еще определеннее Бурианек говорит об этом в своей другой книге:
«Это отношение молодого неймановского поколения к буржуазии отразила проза Франи Шрамека, Франтишека Гельнера и прежде всего Ярослава Гашека. Гашек шел дальше всех в сокрушающей критике господствующего порядка и основных устоев реакции. Его взгляд беспощадно разоблачал за каждой маской, за каждой фразой господствующие классы всего прогнившего общественного порядка. Такой характер имели его бесчисленные рассказы...».16
Тенденции, присущие чешской литературе 90-х годов, разделял и сатирический жанр, развивавшийся в XIX веке довольно интенсивно.17 Исторические юморески Карела Тума о Жижке, Пуркине и Гавличеке, о победе русских над турками под Плевной и на другие исторические темы выполняли ту же роль, что и романы Ирасека. В «Путешествии пана Броучека в XV столетие» Чеха героическое прошлое выдвигалось для вящего посрамления современного мещанства. С мягким юмором изображали сельскую жизнь Вацлав Космак, Алоиз Забранский и многие другие. В юмористическом плане в общем изображал городское мещанство Игнат Герман. Юмор Нерудовых «Малостранских повестей» то и дело переходит в едкую сатиру на городское мещанство и буржуазию.
Во время обучения в торговой академии Гашек и Гаек посещают вечера модернистского кружка «Сыринкс» («Свирель»), в котором состояли К. X. Гилар,18 Йозеф Мах,19 Иржи Маген20, Рудольф Тесноглидек,21 Квидо Мария Выскочил,22 Г. К. Опоченский.23
К модернистам молодой Гашек отнесся равнодушно. Больше того, судя по его насмешкам, которые он вскоре начнет отпускать по их адресу, можно с большой долей вероятия предположить, что с первых же дней своего знакомства с ними будущий сатирик не принял их всерьез.
Анчик объясняет отрицательное отношение к модернистам Гашека тем, что он в это время увлекся русским реализмом и больше всего Горьким. Мне представляется, что причины такого отношения Гашека к модернистам несколько сложнее. Учитывая направление идейного развития молодого Гашека в предшествующее время, следует заключить, что юношу должна была оттолкнуть от модернизма его антинациональная, антидемократическая и наконец антиреалистическая сущность. Само его восхищение русским реализмом и Горьким было обусловлено уже сложившимися симпатиями и антипатиями, хотя, безусловно, русский реализм и Горький мощно укрепляли эти здоровые устремления Гашека.
С 1900 (?) - 1901 гг. Гашек начинает печататься.
Литературное наследие Гашека не только еще не изучено, но и не собрано, не издано и даже полностью не учтено. До последнего времени не были опубликованы совсем, например, весьма интересные сохранившиеся «Летописи партии умеренного прогресса в рамках закона», только недавно в Чехословакии появились отрывки из этих «Летописей».24 Единственное собрание под редакцией Доленского, издававшееся в 1924—29 гг. в 16 томах (без «Швейка»), во-первых, не содержит наиболее политически острых юморесок и фельетонов сатирика, во-вторых, составлено без какой бы то ни было системы — ни хронологически, ни тематически, без указания дат первой публикации, газет или журналов, где было опубликовано то или другое произведение, без каких бы то ни было комментариев. Иначе говоря, для научного исследования такое собрание сочинений весьма мало пригодно.25
В таком же виде издавались и сборники юморесок, в том числе и после второй мировой войны («Школа юмора», «Маленький зоологический сад», «Веселые рассказы», «Афера с хомяком», «Паноптикум мещан, бюрократов и проч...» и друг.). Исключение составляет сборник «Сатиры и юморески» под редакцией Здены Анчика,26 в котором материал расположен хронологически, с указанием даты и издания первой публикации (газеты, журналы и проч.), с краткими комментариями и послесловием редактора.
В 1951 году в издательстве «Труд» (Práce) вышел «Швейк» с обширными, весьма содержательными комментариями и обстоятельной статьей Зд. Анчика, освещающей жизнь и творчество Гашека и историю возникновения романа.
В 1955 году вышел I том комментированного собрания сочинений Гашека «Путевые очерки, юморески и рассказы»,27 составленного по тематическому принципу при распределении литературного наследия по томам и по хронологическому в рамках одного тома. В конце 1957 года —10-й том предпринятого издания «Бравый солдат Швейк перед войной и другие удивительные рассказы», содержащий антимилитаристские юморески, а также высмеивающие весь режим Австро-венгерской монархии и его «деятелей» от министров до полицейских. Осенью 1958 года вышел III том «Фиолетовый гром» и зимой II том «Грабитель перед судом».28
В 10-м томе дан перечень всего издания:
1-й том — «Путевые очерки и рассказы». (Заглавие тома не совсем соответствует его содержанию. В действительности это юморески, изображающие деревенскую жизнь).
2-й том — «Грабитель перед судом» — «Социальная сатира», как определяет содержание этого тома один из его редакторов Радко Пытлик.
3-й том — «Наследство господина Шафранека».
4-й том — «Предатели народа в Хотеборжи».
5-й том — «Фиолетовый гром» — «антицерковная сатира», по определению Р. Пьгглика.
6-й том — «Страдания господина Тенкрата».
7-й том — «О детях и животных».
8-й том — «Галерея карикатур».
9-й том — «Летопись партии умеренного прогресса» — история оригинальной пародийной партии, организованной и руководимой Гашеком, в сценах и портретах.
10-й том — «Бравый солдат Швейк перед войной... и т. д.».
11-й том — «Майские зовы».
12-й том — «Прага днем и ночью».
13-14 тома — «Бравый солдат Швейк в плену» — повесть и юморески, написанные в Киеве в 1916, 17 и начале 1918 года.
15-й том — «В Советской России» — статьи, фельетоны и юморески, написанные во время пребывания Гашека в Красной армии и РКП (б) (1918—1920 годы).
16-й том — «Моя исповедь».
17-18 тома — «Похождения бравого солдата Швейка в мировую войну».
19-й том — «Жизнь и творчество Ярослава Гашека».
Следует признать, что учет, издание и изучение литературного наследия Гашека сопряжены с определенными трудностями. Сатирик печатался во многих, причем часто во второстепенных или полулегальных периодических изданиях, например, анархистских «Омладине» («Молодежь»), «Новой Омладине», «Худясе» («Бедняке»), «Коммуне», разыскать которые в самой Чехословакии представляет немалые трудности, в СССР найти даже отдельные номера этих изданий, вероятно, вообще, невозможно. Чешские исследователи насчитывают до 33 периодических и других изданий, в которых систематически или время от времени печатался будущий автор «Швейка». Два ненапечатанных его романа были затеряны чешскими издателями, известны лишь их названия и содержание в самых общих чертах. Возможно, что они безвозвратно утрачены.
Трудности выявления литературного наследия Гашека усугубляются и тем, что многое из напечатанного сатирик подписывал инициалами, иногда одной буквой «Н.», а также псевдонимами, которых выявлено до сотни.
Понятно, какая требуется кропотливая аналитическая работа для того, чтобы установить принадлежность ему того или иного материала, подписанного инициалами или псевдонимом.
Особенно эти трудности сопровождают изучение раннего творчества сатирика, когда он, как начинающий писатель, естественно многое печатал во второстепенных изданиях и, не оценив еще достойно самого себя (кстати он не сделал этого до последних дней своей жизни), не придавал никакого значения подписи, которую он ставил под очерком, стихотворением или юмористическим рассказом.
К счастью, начал печататься 17-летний ученик торговой академии Ярослав Гашек в крупнейшей чешской газете «Народни листы» и печатался в ней довольно систематически, подписывая многое именем и фамилией. Эго дает возможность на основании уже учтенного сделать некоторые выводы и обобщения. Последующие находки могут дополнить их, обогатить деталями, но едва ли изменят по существу.
Газета «Народни листы» («Национальная газета») была основана еще в 1861 году буржуазно-либеральными деятелями братьями Греграми, Палацким и Ригером. В те годы, когда в ней печатался Гашек, она выражала взгляды младочехов. Участие Гашека именно в ней объясняется, видимо, случайным обстоятельством: знакомством 17-летнего Ярослава с одним из сотрудников «Народних листов», который помог талантливому юноше выступить в печати.
Политическое сознание 18-летнего начинающего писателя во многом соответствовало позиции этого печатного органа младочехов — влиятельнейшей партии либеральной буржуазии. Гашек сочувствовал выступлениям газеты против шовинистической политики австрийского правительственного аппарата, повседневно ущемлявшего национальное достоинство чехов, и за культурную автономию, в первую очередь за равноправие чешского и немецкого языков. Импонировала юноше и критика, которой газета подвергала великосветских шаркунов, задубевших в провинциальном захолустье чешско-немецких помещиков, жадных толстосумов.
Кроме «Народних листов», Гашек сотрудничал также с 1901 года в журнальчике «Иллюстрированный мир», а также, вероятно, и в других изданиях.
Как уже говорилось, в чешском литературоведении над освещением раннего творчества Гашека работают молодые ученые Радко Пытлик и Милан Янкович. Они участвуют в редактировании и комментировании выходящего сейчас 19-томного собрания сочинений сатирика и отдельных сборников его юморесок,29 выступают со статьями, сопровождающими эти издания. Пытлику принадлежит статья «Реализм в раннем творчестве Гашека»,30 «Народность в путевых рассказах Гашека»31 и другие; Янковичу — «Отношение к действительности в ранних произведениях Гашека»32 и другие.
Оба молодых гашековеда подобно Бурианеку сближают раннее творчество Гашека с поэзией Неймана, Шрамека, Томана, внося некоторые небезынтересные подробности. Так, Пытлик указывает, что «Стремление к бродяжничеству звучало в сборниках Карла Томана, Франи Шрамека и других, появившихся одновременно с ранними рассказами Гашека, и отвечало естественной тяге к свободе, выражало ненависть к угнетательскому режиму Австро-Венгрии. Нейман противопоставляет эти стремления вызывающей его презрение склонности к сытости и спокойствию, идеалам мещанства».
Янкович в своей статье рассматривает специфику эстетического отношения Гашека к действительности по сравнению с его предшественниками в чешской литературе и упомянутыми выше современниками. Например, отличие Гашека от Вожены Немцевой, «маевцев», Райса, Терезы Новиковой и других он видит в том, что Гашек
«Не смотрит ни на сельский люд, ни на красоту его естественности с точки зрения демократических идеалов и представлений, демократической программы, которая в разной форме отражает воззрения и эстетические чувства всех названных авторов.
Общественное развитие и вместе с тем и литературное творчество конца столетия выявляют все более ясно противоречия этой программы и ее неудовлетворительность. Конец столетия и начало нового века отразились тогда в нашей литературе отчасти в скепсисе к этой программе, отчасти в поисках нового, сначала индивидуального, а потом и общественного утверждения. Одним из путей, которые напрашивались совершенно естественно молодым художникам в условиях всеобщего кризиса и переоценки политических и моральных ценностей было стихийное стремление к естественной жизни, как ее видят или как ее себе представляют, и поэтическое прославление этой жизни, которое у многих с самого начала (у Гашека постепенно) переходит в индивидуалистический окрашенный в анархистские тона протест против общества (Шрамек, Нейман, Гельнер и др.). Специфика этого художественного жеста — в недоверии к какой бы то ни было общественной программе или организации; дело все в свободной личности, преодолевающей упадочничество, разочарование, скепсис конца столетия. Это взгляд на жизнь, с точки зрения индивидуума (прогрессивного 'интеллигента), еще общественно не прозревшего, но однако уже высматривающего в гой или иной мере и тем или другим способом новый социальный и художественный выход».
Отличие Гашека от писателей его поколения:
«Гашек обращается к народной среде не потому, что в ней уж видел реальные или идеальные свойства, которые он бы выражал как полемический вызов и образец национальной современности, или чтобы подвергал (с тем же намерением) критическому анализу, но потому, что посредством ее выражал свое представление о вольной не ограниченной ничем жизни, которое составляет особенное содержание его художественной манеры. Особенный упор делается здесь на исключительные фигуры, ситуации и детали, на заднем же плане выявляется противоречие между личностью и обществом, специфическое восприятие которого становится краеугольным камнем художественной правдивости нового поколения.
Если все приведенные черты соединяют Гашека с современниками его .поколения, то отличают его от них с самого начала черты весьма значительные: Гашек выявляет исключительно то, что наполняет его представление вольной жизни в повседневной жизни сельского люда. Прославление вольной жизни проявляется у него менее субъективным романтическим жестом, более реалистически вещественной внимательностью к жизни простого человека, и, когда оба эти момента в раннем отношении Гашека к действительности синтезируются, то создают его своеобразную диалектику».
Выводы Янковича заслуживают серьёзного внимания,33 но, конечно, не исчерпывают проблемы своеобразия раннего творчества Гашека. Мне представляется не менее плодотворным выявлять специфику раннего творчества Гашека на более частных вопросах, что поможет постепенно прийти к аргументированным и детализированным выводам.
Примечания
1. Зд. Анчик. О жизни Ярослава Гашека, стр. 14.
2. Перепечатан в сборнике «Афера с хомяком». Прага, 1954, стр. 65—101 (на чешском языке).
3. Гашек имел обыкновение не изменять в своих произведениях имен и фамилий прототипов, чем не раз навлекал на себя нарекания лиц, изображенных им в смешном виде.
4. По Менгеру, фамилия Фердинанда — Вавра. Он был «соцан», т.е. социалист, что в глазах тогдашних обывателей означало примерно то же, что и разбойник. Благодаря этому романтическому ореолу Фердинанд так притягивал к себе Ярослава.
5. Лад. Гаек, указан. соч. стр. 13.
6. Карел Ванек. Родина солдата Швейка (Письмо из Праги) «Прожектор» 1928 г. № 31 (140), стр. 22.
7. Франтишек Гампль. Ярослав Гашек и чехословацкая торговая академия. «Новы живот», 1953, № 5, стр. 620- 629 (на чешском языке).
8. Так как Ржежабек начал судебное дело по обвинению Гашека и Лады в оскорблении его, в № 27 от 11 апреля 1910 года в приложении к журналу «Карикатуры» появилось своеобразное «опровержение», в котором за извинениями скрывалось подтверждение прежних обвинений и новые насмешки. Однако Ржежабек был удовлетворен и дело не возбудил. Впоследствии в своих юморесках Г. еще не раз насмешливо вспоминал академию.
9. Ладислав Гаек (Домажлицкий) — автор юмористических произведений и книги воспоминаний о Гашеке. В период первой республики (1918— 1938), по словам Анчика, «совершенно обуржуазился... был рьяным защитником капитализма».
10. Зденек Пешат. 1886—1897 годы в чешской литературе. (Набросок главы к «Истории чешской литературы»). «Ческа литература», 1956, № 4, стр. 295 (на чешском языке).
11. Др. Франтишек Бурианек. Чешская литература от 90-х годов XIX века до 1945 г. Прага, 1953, стр. 3—4 (на чешском языке).
12. Цитирую по книге: Франтишек Бурианек. Безруч, Томан, Гельнер, Шрамек Введение. Прага. 1955, стр. 13—14 (на чешском языке).
13. Франтишек Бурианек. Безруч., Томан, Гельнер, Шрамек, стр. 12.
14. Там же, стр 16.
15. Там же, стр. 14.
16. Фр. Бурианек. Пионеры социалистического реализма в чешской прозе. Прага, 1953. стр. 5—6 (на чешском языке).
17. Краткий обзор развития чешской сатирической литературы в XIX .и XX веках дает Франтишек Тампль в статье «Сто лет нашей веселой прозы» в книге «Цвет чешского юмора». Прага, 1949 (на чешском языке) и в послесловии ко второму изданию этой книги 1952 г.
18. Карел Хуго Гилар (Карел Бакуль) (1885—1935)—режиссер, поэт, драматург, автор эротических произведений, редактор модернистских журналов.
19. Йозеф Мах (1883 — ?) поэт, переводчик, в начале своего творческого пути—декадент, участвовал впоследствии в руководимой Гашеком пародийной «Партии умеренного прогресса в рамках закона», автор книг о Гашеке.
20. Иржи Маген (1882—1939) — видный чешский писатель и разносторонний деятель культуры. В разные периоды своей деятельности дружил с Гашеком.
21. Рудольф Тесноглиек (1882—1928) — писатель, начинал как декадент.
22. Выскочил (1881 — ?) — писатель-декадент.
23. Опоченский Густав (1881 — ?)—писатель с довольно сильными декадентскими тенденциями, автор юмористических произведений, многолетний приятель Гашека, написавший о нем книжку воспоминаний «Четверть столетия с Ярославом Гашеком» и комическую балладу.
24. Гашек Яр. Из эпохи «Партии умеренного прогресса в рамках закона». Прага, 1956 (на чешском языке).
25. Прибавлю, что из этого собрания в СССР имеются лишь два тома и шесть томов в микрофильмах в библиотеке Академии наук СССР.
26. Гашек Яр. Сатиры и юморески. Прага, 1955 (на чешском языке). См. краткую рецензию на этот сборник в «Иностранной литературе», 1955 г., № 1, стр. 265.
27. Гашек Яр. Сочинения. Том I. Путевые очерки, рассказы и юморески. Прага, 1955 (на чешском языке).
28. Краткий обзор вышедших томов дан мною в журнале «Иностранная литература», 1959, № 3. стр. 266—268.
29. Гашек Яр. Школьные хрестоматии и другие сатирические рассказы Прага, 1956. Из эпохи «Партии умеренного прогресса в рамках закона». Прага, 1956, (на чешском языке).
30. Пытлик Р. Реализм в раннем творчестве Гашека. «Литерарни новины» 1953, 18.1V, № 16, стр. 7 (на чешском языке).
31. «Ческа литература». 1959. № 1, стр. 1 —16 (на чешском языке).
32. «Ческа литература». 1957, № 4, стр. 441—447 (на чешском языке).
33. «Упор» Гашека «на исключительные фигуры, ситуации и детали» сомнителен, если не ошибочен.
