Зд. Анчик считает, что первый напечатанный фельетон, точнее рассказ Гашека — «Ефрейтор Котарба», опубликованный 20/VIII-1900 года под псевдонимом «И. Гофмейстер». В рассказе изображена грустная судьба солдата, умершего на походе от солнечного удара. В последнее время принадлежность «Ефрейтора Котарбы» Гашеку вызывает большие сомнения. Подготовившие к печати 10-й том Анчик, Франтишек Данеш и Радко Пытлик в «Примечаниях издателей», разобрав все «за» и «против», пришли к выводу, что включать «Ефрейтора Котарбу» в собрание сочинений Гашека не следует.

С абсолютной достоверностью можно установить, что Гашек печатался в 1901 году, почти с самого его начала. Первый его очерк, подписанный «Ярослав Гашек», «Цыгане на празднике» напечатан в «Народних листах» 26/1-1901 года. Кроме «Цыган», в той же газете в течение 1901 года Гашек напечатал еще 4 рассказа: «Сельская идиллия», «Пришел вовремя», «Из записок несколько отставшего местечка»1 и «Удачная экскурсия».2
Все рассказы 1901 года, как об этом можно догадаться даже по названиям, описывают события, развертывающиеся в сельской местности. Они отражают личные наблюдения автора, факты, свидетелем, а часто и участником которых он был. Иногда это переработка рассказов о подлинных событиях, слышанных от случайных спутников во время долгих ночных бесед у придорожных костров или в разговоре на проселочной дороге. Возникли они в результате его продолжительных странствий во время летних каникул периода пребывания в торговой академии. Странствовал он и в последующие годы.
После окончания торговой академии 1 сентября 1902 года Гашек поступил в банк «Славия», где раньше (с 1890 г.) служил его отец. Из службы, конечно, ничего не получилось: трудно представить себе человека, менее подходящего для канцелярской работы, да еще такой однообразной, как банковская, чем Гашек. То и дело он исчезал из банка и пропадал несколько’ дней, а иногда и недель. Скоропалительно собравшись, он отправился в далекую Африку, чтобы принять участие в героической войне буров с английскими империалистами. Его возвратили назад, в Прагу, то ли из Италии, то ли, что правдоподобнее, с австро-итальянской границы'. Биографы Гашека расходятся в этом вопросе во мнениях, а некоторые считают, что дело, вообще, ограничилось лишь горячо высказанным намерением, что на Гашека совсем непохоже.
Привыкший каждое лето странствовать с приятелями по живописным местностям Чехии и Словакии еще во время пребывания в торговой академии, Гашек не мог высидеть в банке, как только потянуло теплом. Весенние ветры выдули юношу из сумрачного зала «Славии». Его звали широкие дороги венгерских степей, леса и горы Словакии. В конце апреля стул Гашека в банке опустел. Когда две недели спустя он снова объявился, дирекция сделала последнее предупреждение. Но в конце мая, отправившись снова странствовать, он тем самым навсегда покидает свою кратковременную службу. По возвращении его ждало уведомление об увольнении, что окончательно развязало нашему путешественнику руки и позволило ему всю оставшуюся часть лета провести в скитаниях. С тех пор единственным средством существования Гашека и его семьи становятся литературные гонорары.
Как добывались Гашеком и его приятелями средства к существованию во время летних странствий? Самыми разнообразными способами, из которых многие, несомненно, будут признаны строгими моралистами совершенно недозволительными.
Иногда, конечно, веселые бродяги кое-что и прирабатывали. Владимир Стейскал, чешский гашековед, в рассказе «Как Гашек боролся с помещиком»3 написанном, очевидно, на основании неутомимо собираемых автором данных, изображает, как Гашек работал на жнитве у графа Белиновского. Он возглавил толпу батраков, которые требовали выплаты заработанных денег, но был избит графскими холуями. С помощью переодетых жандармами друзей Гашек крепко напугал своего обидчика и получил с графа 10 злотых.
В ином случае странствующая богема, выдавая себя за собирателей фольклора, пользовалась гостеприимством сельской интеллигенции — учителей, управляющих имениями и т. д.
В рассказе «В Левочи» (1904) сам Гашек рассказывает, как он с приятелем воспользовались ночлегом и ужином в общинном доме, выдав себя за «супликантов», странствующих венгерских семинаристов, отправляемых в каникулярное время евангелическими обществами для сбора пожертвований.
По другим данным известно, что хитрые странники прибегали и к такому способу кормления. Зная, что во многих селах, населенных католиками и протестантами, живут пасторы обеих церквей и, как правило, враждуют между собой, они являлись, скажем, к католическому пастору и жаловались ему, что его протестантский коллега, нарушая христианские заветы странноприимства, не только не покормил их, но даже не захотел выслушать. Католический батюшка в пику своему недругу щедро угощал обиженных, а те, использовав до предела его гостеприимство, перекочевывали к протестантскому священнику, чтобы повторить и там свой удачный трюк.
Наконец, иногда приходилось и просто нищенствовать, или как называлась это тогда «кормиться «сыченим».4
Чешское студенчество, молодые писатели видели в бродяжничестве средство отрицания идеалов мещанства — сытости и спокойствия. Но весьма вероятно, что дополнительным стимулом к бродяжничеству для Гашека был пример Горького. «Чтобы познать ложь буржуазного порядка до самого дна, он не боялся жить в стогах и канавах, на дорогах и пещерах с наибеднейшими изгнанными буржуазной общественностью нищими и бродягами, как его образец Максим Горький» — пишет о нем крупнейший чешский исследователь Здена Анчик.

В эти годы (1901—1905), когда каждый теплый период с ранней весны и до поздней осени Гашек проводил в компании с друзьями в странствиях по Словакии, Галиции, Баварии, Венгрии, природа, а еще больше люди венгерских степей, Карпатских гор, баварских холмов — цыгане, венгры, словаки, валaxи, баварцы, заполняют кладовые писательской памяти, откуда постепенно вычерпываются сюжеты и образы в течение зимы до следующего путешествия. Большая часть написанного Гашеком в 1901—1905, да и последующие годы, падает на время с ноября по апрель.
Проблема художественного воплощения действительности, безусловно, основная проблема эстетики. И творчество Гашека представляет во многом выгодные особенности для ее исследования. Редкий писатель так последовательно держался принципа черпать материал для своего творчества непосредственно из действительности, из жизни, не прибегая к литературным источникам или воображению. Подражательных произведений, трафаретных мотивов, чистого вымысла очень немного о литературном наследии сатирика, не считая сознательного обыгрывания шаблонно фантастических сюжетов вроде какого-нибудь «Случая в пекле» или рассказа о призраке служаки майора, появляющемся в заброшенной солдатской уборной («В заброшенной уборной»). Некоторые чешские искусствоведы утверждают, что «...в творчестве Гашека нет ни одной строчки, ни одной остроты или сравнения, которые не имели бы своего источника в реальной действительности, не проистекали из его опыта, пережитого, из критического разоблачения и анализа».5 Конечно, такое воспроизведение действительности отнюдь не было копированием любого случайного объекта наблюдения. При художественном воплощении действительности сатирик неизбежно прибегал к приему, обозначаемому в последнее время в нашей критике, как «заострение сюжета», приему, который, по-моему, значительно более точно Горький определял, как «концентрация действительности». Однако в применении к Гашеку дело заключается не только в том, что он «концентрировал» действительность в своих произведениях, но в том, что он умел зорко выбирать из окружающего такие явления и характеры, которые объективно концентрировали существенное и важное из многообразия сходных явлений и характеров, и не требовали дальнейшей обработки, а лишь искусного воспроизведения путем выделения определенных сторон, граней, поворота изображаемого под необходимым углом. Очевидно, такую способность он имел в виду, когда говорил в одном из своих рассказов о «наблюдательном таланте».
На воплощение реальных, действительных типов Горьким, Фурмановым, Фадеевым, Серафимовичем и другими советскими писателями не раз обращал внимание в своих статьях Б. Полевой, давший сам прекрасный образец подобного воплощения. На важность учета такого процесса появления типических характеров в искусстве справедливо с такой горячностью указал Трегуб в своей статье о Н. Островском.6 И в сущности говоря, вся книга Е. С. Добина7 говорит о том же, хотя и рассматривает несколько иную проблему.
И не пора ли признать такой процесс весьма многообещающим в развитии критического и социалистического реализма. Если считать для реализма наиболее существенным качеством .раскрытие внутренних закономерностей развивающейся действительности, то такое раскрытие, очевидно, может быть осуществлено наиболее успешно через такие явления и характеры самой действительности, в которых эти закономерности обнаруживаются отчетливо и ярко. Понятно, что наряду с исходным природным «наблюдательным талантом» возможность правильно ощенить значимость наблюдаемого явления и характера зависит от идейного уровня писателя, а сила изображения от литературной традиции и художественной талантливости, под которой, видимо, следует подразумевать степень эмоциональной возбудимости.
Важно отметить, что для социалистического реализма, писатели которого, как .правило, не только деятели литературы, но и бойцы — революционеры, .происходит совмещение автора с типическим положительным героем. Такое явление можно наблюдать как .в советской, так и зарубежной литературах социалистического реализма: Нексе, Островский, Фурманов, Фучик, Лаффит, Бредель, ряд авторов советских художественных произведений о партизанах и подпольщиках — Игнатов, Федоров, Козлов и другие.

Творчество Гашека — пример проявления передовых реалистических тенденций указанного вида, правда, осложненных исключительным своеобразием личности писателя и в силу этого комическим освещением изображаемой действительности.
Неслучайно, что Гашек начал свою деятельность в газете и на протяжении всего своего творчества тяготел к ней, как к изданию, всегда стремящемуся к злободневности, к достоверности изображения. Польза работы для писателя в газете общепризнанна. Противоположные мнения, например, Дж. Лондона8 редки, и это высказывание американского писателя касается случая, когда начинающий журналист превращался в газетного поденщика, что с Гашеком не произошло. А если впоследствии и он попадал в такое положение, то уже тогда, | когда его талант достаточно окреп, чтобы не быть истощенным непосильной газетной тяготой.
Описывая в ранних рассказах события, развертывающиеся на живописном фоне венгерского, словацкого, галицийского пейзажа, молодой писатель не увлекается его обрисовкой. Главное для него не пейзаж, не описание, а изображение людей, конфликтов, столкновений, коллизий. Рассказы Гашека, с самых ранних, всегда отличаются динамизмом развертывающихся событий. Этот принцип своего творчества — люди, а не природа — он в известной степени декларирует в рассказе «Встреча с венграми».9 Один из путешествующих молодых людей, в котором нетрудно узнать автора, заявляет: «Мы уже это все основательно просмотрели, нас интересует не только местность, мы особенно хотим узнать народ. Ходим между простыми горцами». Однако это отнюдь не означает, что молодой писатель был равнодушен к природе, лишен поэтического восприятия ее красот. Вскоре в своих путевых очерках и рассказах он проявит недюжинное мастерство писателя-пейзажиста.
Чешские исследователи творчества Гашека говорят о преобладании этнографического элемента в его ранних произведениях. Такое утверждение несколько преувеличено. Действительно, этнографический элемент присутствует в некоторых из его ранних рассказов. Обращаясь к изображению жизни венгров, поляков, словаков, цыган и т. д. или жителей отдаленных областей Чехии, писатель естественно рисовал своеобразные черты местного быта и нравов. Все это было неизвестно, а потому интересно жителям Праги, на которых преимущественно были рассчитаны «Народни листы».
Но наряду с этим в каждом рассказе с этнографической окраской ставятся и разрешаются также и определенные идейно-художественные задачи, хотя бы иногда и не столь уж значительные.
По первым рассказам можно проследить последовательное развитие реализма в творчестве Гашека: социальной зоркости и художественного мастерства.
Первый рассказ «Цыгане на празднике» — небольшая зарисовка, очевидно, с натуры. Цыгане, проживающие на окраине одного селения, приглашают на местный праздник своих одноплеменников из соседнего села.10 Вместе с приглашенными они нищенствуют, пьют, воруют, горланят пьяные песни, заполнив своей компанией деревенскую корчму. Писателя привлекают такие живописные подробности празднования:

«Посреди площади перед корчмою сооружено нечто вроде беседки — четыре столба с крышей из еловой хвои. Посреди беседки красуется березка, перевитая разноцветными яркими лентами.
Парни в праздничных кафтанах и шляпах, украшенных букетами, которые носят на шляпах рекруты, образуют перед березкой живописные группы и с нетерпением ожидают, когда девчата пойдут с обедни, чтобы сговориться с ними потанцевать после обеда».

Картина нарисована довольно живо и ярко, но она была бы любопытна лишь своими этнографическими деталями, оставаясь в сущности статичной, несмотря на всю пестроту и разнообразие ее красок. Если бы писатель остановился на этом, то рассказ свелся бы к описательности, решена была бы живописная, а не литературная задача. В рассказе недостает движения, развития действия, осуществляемого через конфликт изображаемых персонажей, и лучше всего хотя бы чем-либо индивидуализированных. Начинающий писатель ощущает недостатки своего рассказа и вводит, правда, весьма несложный конфликт, который вносит некоторое движение, создает определенную сюжетность. В разгар праздника появляется возвратившийся с военной службы молодой цыган. Индивидуализация, как видно, чисто внешняя, по особенностям сложившихся жизненных обстоятельств. Однако пребывание на военной службе наложило на него положительный отпечаток: он держится более смело, чем другие молодые цыгане, подхватывает и увлекает в танец одну из деревенских девушек. Его примеру следуют и остальные цыгане. Деревенские парни хмурятся, но самый смелый из них решает ответить тем же — он обхватил молодую цыганку и начинает с ней танцевать. Между молодыми цыганами и парнями завязывается драка. Являются жандармы и охлаждают разбушевавшиеся страсти.
Конечно, такая сюжетность еще весьма примитивна. Не более значителен и другой конфликт, изображенный в рассказе, которым он и завершается: после танцев цыгане снова веселятся в корчме; их гости «из соседнего села хвастаются, что больше напопрошайничали, чем здешние. Тем самым между хозяевами и гостями возникла некоторая напряженность Вечером одна из здешних стала упрекать соседнюю за кражу чьей-то курицы.
Ругань на цыганском языке повисла в воздухе. За подвергнувшуюся упрекам вступился ее муж, и вот уж хозяева бьются с гостями. Вторично появляются жандармы и уводят в арестантскую одного здешнего цыгана и двух из соседнего селения.
После ухода задержанных в корчме снова воцаряется мир и согласие, и долго еще до глубокой ночи звучат из корчмы цыганские песни».
Эта заключительная сцена первого рассказа Гашека интересна лишь тем, что в ней ощущается улыбка автора, уже и здесь проявляющего свою склонность подчеркнуть комичность в изображаемой им сфере жизни, в данном случае в поведении цыган.
В следующем по времени рассказе от первого лица «Сельская идиллия» автор бегло, но довольно выразительно касается центральной темы критического реализма — искажения естественных человеческих чувств под влиянием уродливых корыстных побуждений.
На деревенских похоронах брата трактирщика, где звучала музыка и танцевали, автор заметил двух плакавших — жену и дочь старосты, которая, как он узнал, была невестой умершего. А вскоре он услышал, как мать ругала дочь за го, что она не успела обженить на себе покойного, от которого в таком случае теперь бы им досталось все его имущество.
В отличие от первого рассказа, данного исключительно в виде повествования, без диалога, создающего обычно драматизм, выражающего конфликт, здесь введен очень сочный, богато насыщенный смысловыми и эмоциональными оттенками диалог. Особенно колоритны упреки матери: «Ты, глупая жаба, что же ты не могла его принудить, чтобы он взял тебя замуж, он и без того вон как быстро умер, мы бы всё от него наследовали, а теперь всё заграбастает толстый трактирщик».
В этой краткой реплике проявляется характерное для Гашека искусство предельно лаконично, походя, словно совсем не преднамеренно вставить то или другое острое, емкое, комичное замечание. Здесь: «...он и без того (т. е. без женитьбы на тебе, а ты уж, безусловно, ускорила бы его смерть!) вон как быстро умер...»
Но есть в рассказе и явная художественная слабость, отражающая естественные ученические ошибки начинающего писателя. Как и «Цыгане», «Идиллия», очевидно, зарисовка с натуры, результат личных наблюдений, и, как следствие этого, до центральной сценки, составляющей содержание рассказа, приведены совершенно излишние подробности: автора, не знавшего дороги, путешествовавшего пешком, направляют в село мальчишки— пастухи. Кроме того, ни мать, ни дочь никак не индивидуализированы.
В следующем рассказе «Возвратился вовремя» дан довольно выразительный образ деревенского богача Стаховича, который, получив письмо от уехавшего в Америку своего прежнего сельского соперника по богатству Когута, решил ехать тоже, воспылав завистью. Но когда уж шла продажа имения Стаховича, возвратился Когут, разоренный, обманутый комиссионером по эмиграции. Это образумило Стаховича. В этом анекдотическом рассказе автор метко подчеркнул характерное чувство собственника — зависть к успевающему сопернику до помрачения разума.
Четвертый рассказ «Из записок несколько отставшего местечка»11 свидетельствует о явном художественном росте молодого писателя. В общине, населенной немцами, шел горячий спор, на что израсходовать общественные деньги: на покупку пожарной кишки или на постройку нового алтаря. Решено было избрать то или другое на основании сбора подписей. Сторонники кишки пошли на хитрость. Они устроили ночью ложную тревогу, подняв крик: «Горят риги!» И наутро староста, бывший по настоянию своей жены сторонником алтаря, первый подписался за кишку.
В рассказе динамичный сюжет, острая концовка, хорошая проработка сцены спора, беглый, но выразительный портрет старостихи: «Дело в том, что его (старосты) супруга возила своих детей в Привидский монастырь и видела тамошний храм, по сравнению с которым здешний показался ей слишком простым, в особенности внутри. Она и добивалась нового алтаря». Тонким штрихом дана вздорная чванливость старостихи.
Таким образом, на первых четырех юморесках Гашека можно наблюдать, как молодой писатель, подмечая те или другие смешные ситуации (на это главным образом сообразно особенностям таланта направлено его внимание), вместе с тем подчеркивает важные, социально характерные черты изображаемых нм персонажей, — собственнические инстинкты, превращающие людей в злобных хищников («Сельская идиллия») или бестолковых тупиц («Пришел вовремя»),
В связи с этим нуждается в некотором уточнении схема развития начинающего писателя, которую даёт Янкович:«...от представлений о естественной ничем не ограниченной жизни к наступательному разоблачению неестественной, дисгармонической действительности современного буржуазного мира — такова логика обусловленного эпохой индивидуального пути этого автора к сатире и юмору».12
Такая последовательность в развитии Гашека, какую обнаруживает Янкович, не подтверждается анализом раннего творчества сатирика: «...наступательное разоблачение неестественной дисгармоничной действительности... и т. д.» дается писателем уж в самых ранних юморесках. Разве упреки матери, что дочь не обженила на себе хилого брата трактирщика, чтобы ускорить его смерть, или метание завистливого Стаховича не дают такого разоблачения?
Но самые ранние юморески Гашека отличаются еще существеннейшим идейно-художественным недостатком — объективизмом. Читатель не ощущает симпатий и антипатий автора, его отношения к изображаемым им смешным и безобразным явлениям. Тем не менее от юморески к юмореске крепнет художественное мастерство начинающего писателя в построении сюжета и обрисовке персонажей.
Последний из рассказов, напечатанных в 1901 году, «Удачная экскурсия»— свидетельство исключительно быстрого творческого развития Гашека.
Жадный богач, владелец 3-х четырехэтажных доходных домов, выбирает наиболее дешевый маршрут летней экскурсии, которую он намеревается предпринять вместе со своей семьей. С тонкой иронией 18-летний Гашек характеризует расчетливого господина Зеленку, который «... мог бы предпринять самую дорогую экскурсию, но его принципом было пользоваться хорошим насколько возможно с наименьшими затратами. Неудивительно, что он ненавидел места, посещаемые экскурсантами из больших городов, где за все нужно вдвойне платить».
Свыше двух недель продолжалось изучение описаний экскурсионных маршрутов, но остановиться Зеленки ни на чем не могли. Наконец, экономный любитель экскурсий наткнулся в путеводителе, приобретенном в букинистическом магазине, на описание старых развалин, затерянных в глуби лесов. Это ему больше всего подходило! Самое главное, можно было «... наслаждаться схоронившимися воспоминаниями старой рыцарской славы, не вынимая денег для уплаты за вход, не загрязняя тем прекрасный образ».
Прибыв на место, супруги Зеленки с чадами берут себе в проводники простоватого с виду деревенского парня, который четыре часа водит их по лесу, «развлекая» рассказами о том, как в лесу убило молнией двух прохожих «вот в такую бурю», как собирается сейчас, о скелетах, появляющихся в кустах, о браконьерах и т. д. Наконец, когда «экскурсанты» дошли до полного изнеможения, он привел их к куче камней, которая и оказалась описанными в путеводителе развалинами. Проводник потребовал за свои услуги 5 крон и сумел заставить господина Зеленку вынуть из своего кошелька еще несколько золотых пятикроновок в уплату за обратный путь, причем хитрый парень воспользовался еще помощью главы семейства, чтобы перетащить с ним домой срубленную сосну. Едва добрались к себе еле живые Зеленки. И только через несколько дней после возвращения обнаружили, что купленный у букиниста путеводитель издан в 1842 году, когда развалины были еще в сохранности. «Если бы! Так закончилась экскурсия семьи Зеленки», — меланхолически заключает автор.
В старый сюжет о наказанной жадности молодой сатирик внес современное содержание. Скупыми, но выразительными чертами он нарисовал буржуа с обычным для его класса бессмысленным скопидомством и противопоставил ему очерченного явно сочувственно хитроватого деревенского парня, заставившего буржуа растрясти свой кошелек и попотеть под тяжестью соснового ствола. Это противопоставление хитрого ловкача из низов ограниченному богачу будет характерно для позднейших произведений сатирика вплоть до хитроумного Швейка, превосходящего во всем помыкающих ям офицеров, попов, полицейских, чиновников и других верных слуг правящих классов.
Все рассказы первого года творчества — результат или непосредственных наблюдений, или передача слышанного от других, не вызывавшего сомнения в своей достоверности. Это доказывает географическое положение мест изображенных событий, совпадающее с теми, которые Гашек прошел летом 1900 года; первые четыре рассказа даже начинаются с довольно точных обозначений этих мест. Один из рассказов 1901 и многие написанные в ближайшие годы и по форме представляют изложение авторских наблюдений, другие — повествование очевидцев или участников изображаемых событий.
В течение года начинающий писатель достиг серьезных успехов в своем идейно-художественном развитии; его последняя юмореска стоит на среднем уровне тогдашней чешской сатирической литературы.

 

 

Примечания 

1. Перепечатаны в сборнике: Гашек Яр. Соб., соч., т. I, стр. 9—21.

2. Перепечатан в сборнике: Гашек Яр. Паноптикум мещан, бюрократов и других окаменелостей. Прага, 1950, стр. 19—24 (на чешском языке).
3. Газета «Нова свобода», 1958.2.III, стр. 5 (на чешском языке).
4. Анчик так объясняет происхождение этого слова; «При капиталистическом строе много молодых безработных просили милостыню у богатых словами: «Милоссстпане, сссмилуйсе, проссим...». Поэтому такой способ нищенствования назывался «сыченим», а нищие «сычаци».
5. К выставке Ярослава Гашека «Вытварна праце», Í953.24.1X, № 24, стр. 5 (на чешском языке).
6. Трегуб С. О прототипах и типах. «Вопросы литературы 1958 г. № 8.
7. Добин Е.С. Жизненный материал и художественный сюжет. Ленинград. «Советский писатель» 1956 г.
8. См. его «О себе». Соч., том 5. ГИХЛ. A4. 1955, стр. 644.
9. «Народни листы» (вечерний выпуск) 1902.13.XI, № 306 (на чешском языке)
10. Рассказы Гашека первого пятилетия его творчества, объект данного исследования, еще мало известны и чешскому писателю: большая их часть сосредоточена в I томе издающегося собрания сочинений, выпущенного тиражом 25000 экземпляров. Русскому читателю они почти неизвестны: этот том имеется лишь в двух-трех крупнейших библиотеках, на русском языке только мой перевод юморески «Водка лесов, водка ягодная» – «Дон», 1958, №8, стр. 11-116 и два рассказа в сборнике «Бравый солдат Швейк в плену», М., «Молодая гвардия», 1959, стр. 105-112. Поэтому при анализе и оценке я считаю необходимым дать в иных случаях краткое, в других более пространное изложение сюжетов юморесок.
11. На сайте юмореска опубликована под заголовком «Из хроники провинциального городка» - HASEK.ORG.
12. Указанная статья, стр. 447.