После того как Ярослав устроился в «Мир животных», препятствий для его брака с Ярмилой не было. Да и Майеры, устав сопротивляться, начали проявлять большую терпимость к «этому шалопаю» Гашеку. Необходимость в тайных встречах отпала. Ярмила приехала из Прешова, где она жила некоторое время. Она стала часто бывать в редакции. Гашек как будто тоже успокоился и всем своим друзьям твердил о том, как он счастлив. Издатель журнала даже обещал в случае его женитьбы увеличить жалованье.
1909 год был в целом спокойным и счастливым для Гашека. Однако родители Ярмилы всеми правдами и неправдами оттягивали сроки свадьбы. Наконец Гашеку было твердо сказано, что ни мать, ни отец не возражают против брака, однако он должен быть непременно церковным. Расчет был простой. Гашек в 1907 году официально заявил, что порывает с религией. Поэтому он не мог на правах «безбожника» вступить в церковный брак, а родители надеялись, что возвращаться в «лоно церкви» Гашек с его убеждениями не станет. Но Гашек удачно обошел и это препятствие. Для того чтобы «вступить» в церковь, ему нужно было побывать на исповеди. Исповедоваться Гашек, конечно, не собирался. Сначала он попытался подкупить священника, чтобы тот дал ему удостоверение, но эта попытка оказалась неудачной. Тогда Ярослав отправился в другой костел. Как ему удалось уговорить святых отцов выдать удостоверение — неизвестно, но вскоре он продемонстрировал его Майерам и таким образом отрезал им все пути к отступлению.
Период душевного равновесия, покоя, семейного счастья был сравнительно недолгим. В 1911 году пришлось уйти из журнала «Мир животных», редактором которого снова стал Ладислав Гаек. Гашек с трудом переносил тяжеловесную академическую форму, к которой привыкли и читатели, и издатели журнала. Его постоянное стремление к шутке вскоре стало проявляться и здесь. Подписчики получали номера, в которых Гашек удивлял их сообщениями о необыкновенных животных и насекомых.
Сначала читатели поражались, но терпели, потому что привыкли верить своему солидному журналу. А Гашек все продолжал без устали «открывать» новые и новые невиданные, диковинные существа. Появилась среди них доисторическая блоха, найденная в янтаре и названная «янтарной блохой», и загадочный «табу-табуран», обитающий в Тихом океане. Но терпение подписчиков стало иссякать, когда в одном из номеров было опубликовано сообщение о мухе с шестнадцатью крыльями, из которых восемью она пользуется при полете, а остальными обмахивается как веером. (Кстати, аналогичную историю рассказывает вольноопределяющийся Марек в «Швейке».) И, наконец, еще через некоторое время в редакцию стали приходить возвращенные номера с письмами, в которых авторы обещали расправиться с «ненормальным редактором». Особенно много таких писем появилось после опубликования статьи Гашека, посвященной «серебристо-серым вурдалакам» (оборотням), которых автор предлагал всем читателям покупать и держать в качество домашних животных.
Издатель, напуганный тем, что Гашек растеряет всех подписчиков, поспешил уволить его. Снова Гашек оказался без постоянного заработка. Литературных гонораров, даже при том количестве публикаций, которые были у Гашека, на жизнь не хватало. Пришлось выехать из квартиры, которую для молодоженов сняли Майеры, и переселиться в крохотную квартирку в рабочем квартале Праги, во Вршовицах. Когда Гашек уволился из журнала, Майеры потребовали, чтобы Ярмила ушла от «непутевого» мужа, который «очевидно, никогда уже не изменится». Ярмила отказалась оставить Ярду.
Через некоторое время Гашеку удалось устроиться в газету «Чешское слово». Правда, он не состоял в штате редакции, но сотрудничество давало определенный, довольно твердый заработок. Газета принадлежала буржуазной партии, и Гашека стали обвинять в том, .что он изменил своим политическим взглядам. В ответ на это Гашек торжественно заявил: «Слухи, будто я изменил свои политические убеждения в связи с моим поступлением в «Чешское слово», не соответствуют действительности. Только невежды не/знают, что у «Чешского слова» и «Мира животных» политическая линия одна и та же».
Занимался Гашек, в основном, городской хроникой. Когда ему не удавалось раздобыть ничего интересного, в газете появлялась информация его собственного сочинения. Вот один из ее образцов: «Вчера днем с трамвая № 6 на полном ходу выскочил пятнадцатилетний ученик Мрквичка, проживающий на Хлумовой улице. При падении мальчик сломал ногу. Мой приятель, редактор «Право Лиду» Богумил Новотный тоже имеет привычку соскакивать с трамвая на ходу: предостерегаю его от этого!»
Но и здесь долго продержаться Гашеку не удалось: редакция послала его однажды на профсоюзное собрание трамвайщиков, на котором должна была решиться судьба всеобщей забастовки работников транспорта. Страсти разгорелись, представители профсоюзных организаций стали уговаривать рабочих пойти на уступки и не начинать забастовку.
Тогда выступил Ярослав Гашек: «Не верьте им, они предали забастовку, потому что их подкупила администрация! Я, писатель Ярослав Гашек, сотрудник «Чешского слова», заявляю, что забастовка состоится».
Скандал был внушительный. А издатели «Чешского слова» не решались после такого случая пользоваться корреспонденциями Гашека, и он снова остался без заработка.
К материальным затруднениям прибавились и семейные. Майеры продолжали настаивать на том, чтобы Ярмила ушла от Ярослава. Один раз под их давлением она согласилась, но вскоре снова вернулась к Гашеку.
Ярмила была недовольна частыми отлучками Ярослава, тем, что у него свои интересы, свои друзья, своя жизнь. У него по-прежнему бывали стычки с полицией, он участвовал в митингах, собраниях, демонстрациях. Все это противоречило тем представлениям о спокойной, уравновешенной, солидной семейной жизни, которые воспитали в Ярмиле родители.
Примерно в конце 1910 — начале 1911 года у писателя появился замысел его бессмертного «Швейка». Конечно, это был еще не тот Швейк, которого теперь мы все знаем. Сначала было написано всего лишь несколько сатирических рассказов, в которых хлестко высмеивались нравы и порядки в австро-венгерской армии.
Первое название предполагаемого рассказа о Швейке «Идиот на действительной». Идея написать рассказ появилась неожиданно.
Однажды Ярослав пришел домой поздно ночью и радостно сообщил Ярмиле, что у него родилась гениальная мысль. Взял листок бумаги и сел к столу. Но, написав несколько слов, он задумался, потом усталость взяла свое, и Гашек уснул. Ярмила выбросила листок в мусорную корзину. Утром Гашек вспомнил о замысле. Узнав, что жена выбросила записи, он бросился к корзине, нашел смятый листок, осторожно расправил его, прочел написанное, поморщился:
— Нет, не то. Не так! — и выбросил его снова.
Но теперь уже Ярмила подобрала листок и спрятала его.
А некоторое время спустя вышел в свет сборник рассказов «Бравый солдат Швейк и другие удивительные истории» (1911).
На первый план в 1908—1915 годах выдвигается тема, разработке которой писатель посвятил многие годы, — противоречие между народом и государственной властью. Обличение бюрократизма австро-венгерской государственной машины, бездушия ее общественной системы и противопоставление им поведения и разума «маленького человека» — вот то главное, что характеризует творчество Гашека этого периода.
Если попытаться хотя бы схематично систематизировать произведения, написанные Ярославом Гашеком в 1908—1915 годах, можно выделить три основные группы: антимилитаристские, антигосударственные и антицерковные.
Австро-Венгрия, так же как и другие государства Европы, готовилась к войне. В связи с этим резко усилилась милитаризация во всех областях жизни империи, активизировалась псевдопатриотическая пропаганда. Официальная пресса старалась внушить обывателям миф о непобедимости «великой империи», подготовить массы к мысли о войне.
Гашек чутко реагирует на развитие событий. Он пишет рассказы и юморески, в которых высмеивает подозрительность, шпиономанию австро-венгерской полиции («Берите, берите, служивый!», 1909), политиканов, ратующих за усиление военной мощи. Особенно интересна небольшая миниатюра «Дредноуты» (1911). Речь здесь идет о человеке, которого военное ведомство обобрало в буквальном смысле «до гола», а после этого потребовало еще присягнуть в том, что у него больше ничего нет. Трагикомическая сцена, в которой голый Ян Луха — так звали героя — бежит в финансовое управление, чтобы принести присягу, должна была с немалой силой воздействовать на читателя.
И, наконец, «Швейк перед войной» — цикл рассказов, где ясно видны способности и возможности «маленького человека» бороться о жестокостью государственной машины.
В другой группе рассказов режим, не признающий ничего человеческого, почитающий лишь одного бога — параграф, противопоставлен человеку, которого перемалывает своими зубьями и шестеренками эта огромная машина. Она превращает людей в роботов-чиновников для того, чтобы с их помощью укрощать всех остальных — обывателей, рабочих, крестьян.
Турист, путешествующий по Германии, попадает под поезд. («Австро-венгерская таможня», 1910). Его оперируют, заменяя большинство органов. Начальник австрийской таможни, увидев свидетельство, подписанное восемнадцатью профессорами и пятьюдесятью двумя ассистентами, изрекает: «Левое бедро у вас заменено лошадиной костью. Будем считать это тайным провозом костей крупного рогатого скота... С какой целью вы носите в себе заграничную лошадиную кость? Чтобы вы могли ходить? Запишем в таком случае в протоколе, что вы используете лошадиные кости с промышленной целью». Подробно разобрав свидетельство, начальник, наконец, не разрешает туристу въезд в Австрию, так как тот не пожелал оставить в Германии свиную почку, вставленную врачами вместо его собственной, а между тем «ввоз свиней в Австрию из-за границы воспрещен».
В рассказе «Наследство Шафранека» (1911) нотариат во главе с неким паном Камейкой развил бешеную деятельность и истратил одиннадцать тысяч крон для того, чтобы найти наследника Шафранека, оставившего после себя всего-навсего семь геллеров. (В одной кроне сто геллеров.)
Преувеличение, гротеск, доведение ситуации до фантастической — основной прием и в тех рассказах, в которых Гашек говорит о людях уже «обработанных» машиной, о людях, потерявших свое человеческое «я», превратившихся в придаток машины. Добросовестный цензор Свобода оттяпал себе голову, потому что не мог допустить, чтобы его имя «Свобода» появилось в печати («Добросовестный цензор Свобода», 1911), сборщик пошлины Хохолка выгнал жену и тещу из дому, так как теща попыталась без пошлины пронести гуся («Роман пана Хохолки, сборщика пошлины», 1911). Другой сборщик пошлины, Штепан Брих, утонул вместе с человеком, пытавшимся перейти через мост, не уплатив мелкой монеты, но перед смертью- таки вытащил ее из кармана «преступника» («Служебное рвение Штепана Бриха, сборщика пошлины на пражском мосту», 1911).
В таких же невероятных ситуациях оказываются персонажи рассказов, в которых писатель разоблачает «демократию» Австро-Венгрии, ее избирательную систему («Непоколебимый католик дядюшка Шафлер в дни выборов», 1911, «Как Цетличка участвовал в выборах», 1913, «Рассказ о мертвом избирателе», 1914).
Для примера можно вспомнить хотя бы один из подобных рассказов — «Перед вторым туром выборов на Вышеграде».
Готовится второй тур выборов в парламент. В пивной местный социал-демократический комитет ведет переговоры с представителями младочехов (партия финансового капитала и крупных промышленников), которые предлагают социал-демократам, конечно, за соответствующую мзду, призвать рабочих голосовать за кандидата от младочехов.
«Где это слыхано, — говорит социал-демократ,— чтобы за тысячу крон меняли убеждения. Да будет вам известно, милостивый государь, что политические убеждения являются частной собственностью гражданина и их нельзя купить за...» — «Полторы ,тысячи крон, чтоб не торговаться», — перебивает младочех. — «Никогда! — возражает другой социал-демократ.— Вы забываете, что политические убеждения — это нечто высшее, святое... К тому же первый тур выборов нам самим обошелся в три тысячи крон... Что? Две тысячи пятьсот? Не старайтесь: социал-демократическая партия — партия солидная, она не торгует своей политической честностью...»
«Ну, конечно, — спокойно отвечает младочех. — Мы уважаем ваши политические убеждения. Какая собственно ваша цена?» — «Вы что: хотите нас подкупить? Ни за что! Пять тысяч крон — и ни гроша меньше! А расписку дадим на пять тысяч пятьсот; пятьсот крон останется у вас в кармане».
Так и порешили.
Третью группу составляют рассказы, которые несомненно можно отнести к лучшим в мировой сатире антицерковного характера. Это «Бунт арестанта Шейбы» (1908), «Нравоучительный рассказ» (1909), «Животные и чудеса» (1909), «Уши святого Мартина Ильдефонского»' (1910—1911). В них разоблачаются «чудеса» святой церкви, монахи и священники, наживающиеся с помощью беззастенчивого мошенничества, лицемерия, а зачастую и жестокости. Высмеивает писатель корыстолюбие, жадность и чревоугодничество попов и монахов.
Характерен в этом отношении рассказ «Уши св. Мартина Ильдефонского». Речь здесь идет о некоем братстве св. Антония в Испании XVI века, которое обнаружило, что по всей округе среди жителей распространена ересь.
За советом и помощью депутация от братства обратилась к аббату Фернандо, настоятелю францисканского монастыря, который прославился своей изворотливостью. Один из образов этого монастыря в Севильском соборе давал огромный доход, так как «на нарисованных ногах великомученицы каплями выступал пот. За небольшую плату его слизывали верующие паломники, а вся выручка шла в кассу севильского архиепископа, отчего и возникла шуточная испанская поговорка: «Архиепископ, полижи свою ногу!»
. Кроме того, аббат Фернандо недалеко от монастыря в пещере «устроил явление св. Цецилии, использовав в качестве оной деревенскую дурочку», а по другую сторону монастыря «выкопал чудодейственный источник св. Иллариона».
Когда делегация явилась в монастырь, она застала досточтимых святых отцов уже сильно навеселе, причем отец эконом не сидел, а лежал в углу, свернувшись клубочком. Первым делом «все подкрепились вином, затем приступили к делу».
В ответ на просьбу делегатов аббат Фернандо обещал через неделю обеспечить братство св. Антония новым святым, который забьет славу еретического святого, но потребовал в награду охотничьи угодья.
Аббат честно исполнил обещание. Он попросил у верховного инквизитора пару человеческих ушей, уложил их в церковную чашу, залил вином и велел «объявить во всех церквах, жилищах, кабаках и домах терпимости», что «бог посылает толедцам в знак отпущения грехов чудо св. Мартина Ильдефонского».
Легенда имела огромный успех и до поздней ночи толпы вопили: «Слава святым ушам Мартина Ильдефонского!». Таким образом братство св. Антония спаслось от ереси.
Рассказ кончается страшными по обличительной силе словами: «Пока испанское уложение о наказаниях допускало отсечение ушей преступникам... Толедский собор ежегодно 11 сентября получал целый запас нетленных ушей св. Мартина Ильдефонского. После отмены указанного закона Толедский кафедральный собор стал получать уши непосредственно из морга».
Конечно, при всем своеобразии творчество Гашека не является изолированным, существующим независимо от мировой литературы.
Друзья писателя всегда удивлялись его широкой образованности, его знаниям. Гашек отлично знал историю своей страны и мировую историю, очень хорошо разбирался в литературе и особенно любил русских писателей.
У Яна Неруды и Франтишека Гелльнера он учился любви, вниманию и теплоте к «маленьким людям», искусству относиться к их недостаткам с доброй улыбкой.
Максим Горький увлек его романтикой, страстной позицией борца со «свинцовыми мерзостями жизни».
Очень любил Гашек Гоголя, Салтыкова-Щедрина и Чехова. Хорошо знал творчество этих писателей, многое почерпнул у них.
Из западных писателей довольно сильное влияние оказали на Гашека Марк Твен и Генрих Манн.
Конечно, говоря о влияниях, необходимо отметить, что Гашек не подражал тому или иному писателю. Просто их стиль, их манера и идеалы близки характеру Гашека, и своими произведениями он, в свою очередь, близок к ним по духу.
Примерно в одно время с Гашеком в Праге жил и работал еще один крупный писатель — Франц Кафка. А несколько позднее здесь же, в Праге, создал целый ряд замечательных произведений Карел Чапек. Между Гашеком и Чапеком можно найти много общего. Они родственны пристрастием к изображению жизни «маленьких людей», политическим, сатирическим характером своих произведений.
Но зато нельзя провести параллель между Гашеком и Кафкой, хотя некоторые буржуазные исследователи и пытаются это сделать, видя их общность в том, что и тот и другой, якобы, пишут об абсурдности реальной действительности, об отчуждении человека от общества. И в пример приводят гашековского Швейка.
Такие утверждения, безусловно, не имеют под собой никакой почвы.
Творчество Гашека по сути своей глубоко реалистично и народно, и самое главное — Гашек активный борец со злом, в то время как Кафка во всех своих произведениях говорит об изолированности человека от общества, о его одиночестве. Он утверждает, что человек не может, не способен бороться со злом, с бессмысленностью буржуазного общества; он становится лишь винтиком огромной, холодной, равнодушной государственной машины. Гашек же пишет о порочности капиталистического общества, воспевает силу народного духа, силу правды. Он убежден в необходимости борьбы со злом, в неизбежности победы.
В 1911 году Гашек стал автором и главным исполнителем одного из самых великолепных политических фарсов в истории страны. Он создал «Партию умеренного прогресса в рамках закона» и выдвинул свою кандидатуру на выборах в имперский парламент. Само название партии явно пародийно, а программа партии и ее манифест — блестящая сатира на всю буржуазно-демократическую систему, на выборы, на столь широко пропагандируемые буржуазные «свободы».
Гашек открыто смеялся над предвыборными заверениями многочисленных буржуазных деятелей, над всей государственной системой. Но формально придраться было абсолютно не к чему. В своих речах, в программе и манифесте Гашек использовал обычные фразы, используемые политиками, чиновниками, государственными деятелями. Но подтекст всех документов был явно ироническим, зачастую просто издевательским. В программе партии, в частности, стояло требование: «проявлять больше строгости к бедным» и намерение приверженцев партии «бороться против укорачивания сосисок», а в манифесте провозглашалось: «Памятуя, что закон охраняет каждого человека от насилия, мы вверяем нашу программу охранительным крылам закона. Поскольку же с течением времени все законы у нас реформируются — т.е. развиваются рука об руку с умеренным прогрессом, — то и сей умеренный прогресс внесли мы в свою программу. Ибо немыслимо себе представить, чтобы грудной младенец неким насильственным путем превратился вдруг в зрелого мужа, — он может им стать лишь путем естественного развития, вырастая день за днем, год за годом».
Собрания «партии» обычно проходили в маленьком ресторанчике «Кравин». Зал ресторана в день собраний бывал переполнен. На окнах висели плакаты: «Нам не хватает пятнадцати голосов», «Чего не получите от Вены, получите от нас», «Если вы изберете нашего кандидата, обещаем, что мы защитим вас от землетрясения в Мексике», «Требуется высоконравственный юноша для распространения клеветы о наших противниках». Гашек с друзьями разыгрывал великолепные спектакли, произносил речи, полные остроумия, политических намеков, двусмысленностей. Зрители наслаждались представлениями. Послушать Гашека приходили даже его ярые политические противники.
По ходу дела оратор рассказывал многочисленные истории, подобные тем, которыми впоследствии делился с собеседниками Йозеф Швейк. Однажды Гашек поведал: «Мы находимся там, где нам не хотелось быть, как сказал пан Люстиг, когда хотел ехать в Будейовицы, а сел в поезд, едущий в Либерец, и был пойман контролером за то, что сидел во II классе, а билет у него в III, за что его выбросили из вагона в Бакове».
И, наконец, завершая свое выступление, Гашек призывал: «Граждане! Голосуйте только за Партию умеренного прогресса в рамках закона, которая вам гарантирует все, что хотите: пиво, водку, сосиски и хлеб!»
Примерно это же время Гашек написал около 47 глав «Летописи Партии умеренного прогресса в рамках закона». Создал он и несколько коротеньких веселых пьес для собраний своей «партии».
Конечно, интересовались новой «партией» и ее создателем не только друзья и политические противники, но и, в первую очередь, полиция. Однако руководитель «партии» умел обходиться с блюстителями законности и порядка.
Перед одним из собраний тайного агента полиции В. Шпанду вызвал комиссар.
— Вы знаете что-нибудь о новой Партии умеренного прогресса в рамках закона, которую организовал писатель Гашек?
— Никак нет.
— Пойдите сегодня в ресторан «Кравин» и послушайте, о чем они там будут болтать.
Вечером в ресторане шпик, стараясь быть незамеченным, спрятался в углу за печкой. Но внезапно один из собравшихся закричал:
— Смотрите! Ярда, смотри, там за печкой шпик! Я его знаю, он мой сосед.
Страшный рев был ответом на его слова. Казалось, члены партии готовы немедленно растерзать полицейского. Напрасно пытался утихомирить своих гостей трактирщик:
— Господа, господа, не надо ссориться с полицией. Я прошу вас.
И тогда вмешался Ярослав Гашек, который, вскочив на стул, закричал:
— Мне стыдно за вас! Вы не достойны принадлежать к партии, на щите которой написано: «В рамках закона». Друзья, посмотрите вон туда, где с грязной стены смотрит на вас благородное лицо его величества императора и краснеет от того, что его подданные такие негодяи. Ведь вы хотите прервать жизнь его верного полицейского служаки. Смотрите, друзья, величество в милостивом презрении прикрыло левый глаз, потому что какой-то бездельник раздавил на нем клопа... Умеренно вперед, друзья!
Полицейский стоял ни жив, ни мертв. Гашека постоянно перебивали смехом, криками, аплодисментами. Наконец он закончил:
— Знайте, друзья, что мы можем развиваться исключительно под надзором полицейских чиновников. И я приветствую вас, господин инспектор! Шествуйте бок о бок с нами как член почетного караула и будьте бдительны к нам, чтобы мы морально и политически преуспевали. Да здравствует император!
Члены партии ответили общим, громовым хохотом. Шпика посадили за стол. Гашек, казалось, не обращал па него внимания. Собрание шло своим чередом. Вдруг снова поднялся Гашек: «Друзья, — заявил он, когда шум утих. — Этот шпик, который сидит за одним столом со мной, только что сказал, что арестует меня, если я осмелюсь заявить, что вся императорская семья — банда кретинов и Чехии начхать на императоров Австрии, так как Чехия существовала задолго до Австро-Венгрии!»
Полицейский в ужасе вскочил и чуть ли не со слезами на глазах просил прекратить «оскорблять государя императора», так как он вынужден будет действительно арестовать пана Гашека.
— Вы слышите, — вскричал Гашек. — И это смеет говорить человек, сидящий со мной за одним столом. Великий русский писатель Гоголь рассказал о том, как в России один помещик покупал души мертвых людей. А у нас в стране покупают живые души! И потом эти души сидят с нами вместе, угощаются пивом и грозятся арестовать нас!
— Не позволим, — взревели члены партии. — Долой шпиков!
— Но я же должен вас арестовать, — упрашивал несчастный агент.
— За что? — вдруг удивился Гашек.
— Да за оскорбление императорской семьи, — в отчаянии вскричал полицейский.
— Какие оскорбления? Друзья, вы слышите, этот человек утверждает, что я оскорбил нашего светлейшего государя императора. Если он не возьмет свои слова обратно, я обещаю на ваших глазах отлупить его. Да еще и расскажу комиссару, как грязно работают его люди. Вы слышали, что я оскорбил нашего любимого монарха?
— Нет. Не было, ничего не было! — радостно подхватили члены партии.
Шпик, совершенно уничтоженный, сел. Гашек спокойно похлопал его по плечу:
— Господин инспектор, я прошу вас, возьмите для нас всех пятьдесят кружек пива, и забудем, что вы сегодня так неудачно сработали.
Шпик беспрекословно подчинился.
В полиции Шпанда появился только через три дня, помятый и опухший, а комиссару сказал, что партия пана Гашека вполне лояльная, а сам Гашек очень хороший человек.
После этого случая на собраниях партии побывал сам комиссар в сопровождении Шпанды. Через три дня совершенно измученный, осипший от смеха и холодного пива комиссар... уехал в отпуск лечиться, предварительно наказав Шпанде, чтобы тот отправил на собрание его врагов — двух крупных полицейских чиновников.
Советник полиции, посетивший собрание по совету Шпанды, напился до того, что сам стал обвинять полицию в бюрократизме, подлости, кричал, что в полицейском управлении работают одни доносчики. И только случайно оказавшийся поблизости комиссар увез советника и устроил его, во избежание скандала, в частный санаторий.
Официальная версия гласила, что советник «переутомился на работе».
Правда, один раз и полицейские начали было злорадствовать. Им показалось, что наконец-то они отмщены — Гашек попал... в сумасшедший дом. Шпанда, узнав об этом, довольно потирая руки, перечитал протокол допроса Гашека в полицейском управлении перед отправкой в больницу.
Гашек однажды вечером шел через Карлов мост. Примерно на середине моста он остановился, перегнулся через перила и стал смотреть в воду. Мимо шел случайный прохожий, которому показалось, что Гашек решил броситься во Влтаву. Он кинулся к нему и стал оттаскивать от перил, умоляя не кончать жизнь самоубийством. Гашек рассвирепел.
— Оставь меня в покое и иди куда шел, — закричал он. — А я что хочу, то и делаю.
Прохожий, который оказался театральным парикмахером, отчаянно отталкивал Гашека, а тот продолжал рваться к перилам. На крики прибежали двое полицейских, и «спасители» общими усилиями доставили Гашека в участок, где в один голос подтвердили, что он хотел броситься с моста в реку. Сначала Гашек сердился, доказывал, что все это ерунда, но театральный парикмахер твердил свое: «Господин Гашек помешался и хотел броситься в реку».
Когда вызвали полицейского врача, Гашек сдался,
— Как ваше имя? — спросил врач.
— Святой Ян Непомуцкий, — кротко, со вздохом ответил Ярда.
— Сколько вам лет?
— Примерно 518.
— Когда же вы родились?
— Я вообще не рождался. Меня выловили из реки,
Вызвали санитаров и отправили Гашека в больницу.
Когда санитары брали его под руки, Гашек умоляющим тоном сказал:
— Хорошо. Только не бросайте святого Яна в реку.
Шпанда, познакомившись с протоколом, решил сам навестить Гашека в больнице. Каково же было его изумление, когда он увидел абсолютно здорового, улыбающегося «святого Яна». Не успели они обменяться несколькими словами, как откуда-то прибежал санитар и укоризненно сказал:
— Ну, что же вы, пан Гашек, у нас партия в карты расстраивается, пойдемте быстрее.
Врач со смехом объяснил Шпанде, что Гашек абсолютно здоров и мог бы давно уже быть дома, но его никак не выгнать из больницы. Он привел в образцовый порядок больничную библиотеку, всюду бывает, все вынюхивает и высматривает, чтобы потом обо всем написать.
— Наверное, придется его отправить домой силой! — закончил врач.
Этот эпизод Гашек описал позднее в рассказе «Психиатрическая загадка» и, кроме того, использовал часть сюжета в «Похождениях бравого солдата Швейка».
Предвыборные собрания, общество друзей отнимали много времени. Это не мешало творческой работе (Гашек, как всегда, писал много), но влияло на отношения с женой и ее родителями. Неприятностей появлялось все больше, однако до полного разрыва пока еще не доходило.
Гашек как кандидат своей партии баллотировался в парламент и даже получил во время выборов около сорока голосов. Вся Чехия необычайно потешалась над столь блестяще разыгранным спектаклем.
После выборов Гашек завершил «Политическую и социальную историю Партии умеренного прогресса в рамках закона». Было написано 84 главы, однако опубликованы они были впервые лишь в 1963 году в IX томе сочинений Ярослава Гашека. Вся «История» отчетливо отражает дух эпохи. Здесь можно найти многочисленные точные, яркие приметы времени, сатирические портреты политических деятелей, характеристики многих людей, оценку политического положения. Сюда же Гашек включил манифесты «партии», свои речи и выступления на предвыборных собраниях.
Он блестяще пародировал в «Истории» официальный язык, программы различных партий и лозунги; он подверг осмеянию политику и идеологию Австро- Венгрии.
Десять лет спустя, после возвращения из Советской России, Гашек созвал второй съезд своей «партии» и объявил о том, что она самораспускается, так как «Чешская социал-демократическая партия полностью приняла программу Партии умеренного прогресса в рамках закона».
В 1912 году 20 апреля у Гашеков родился сын Рихард.
Никогда еще друзья не видели Ярду таким счастливым.
Однако пан Майер по-прежнему требовал, чтобы Ярмила с сыном переехала к ним. Он не мог примириться ни с образом жизни, ни с политическими взглядами зятя. И, наконец, Ярмила поддалась на уговоры.
В 1912 году она ушла с сыном к родителям и к Гашеку больше не вернулась.
Уход жены сильно повлиял на Гашека. Он отчаялся в возможности наладить семейную жизнь, понял окончательно, что жена не сможет смириться с его характером, и полностью окунулся в богемную жизнь.
Он постоянно с друзьями, переходит из одного кабачка в другой, его можно видеть в обществе журналистов, литераторов, артистов, рабочих.
Но это не значит, что он перестал писать. В печати регулярно появляются его рассказы, юморески, очерки.
В 1912 году вышел новый сборник — «Страдания пана Тенкрата». В его основу легла повесть, которая уже упоминалась, и рассказы. Появилась в творчестве Гашека и новая тема — высмеивание нравов буржуазной мещанской семьи. И здесь писатель беспощаден к обывателям, к их стремлению «свить потеплее гнездышко». В это же время написаны рассказы: «Отцовские радости пана Мотейзлика», «Вторая очередь отцовских радостей пана Мотейзлика», «Развод» и другие.
В 1913 году Гашек настолько часто менял место жительства, что даже всеведущая пражская полиция не могла определить, где он находится. Но очевидно, что он поддерживал связь с друзьями и редакциями журналов, так как постоянно появлялись все новые и новые его рассказы. В 1913 году вышел еще один сборник— «Гид для иностранцев».
Гашека видели в это время в разных местах. Часто он ночевал в ночлежках, третьеразрядных гостиницах, уезжал из Праги.
Но больше всего Гашек любил общество простых людей. Среди рабочих, ремесленников, людей отверженных — мелких воришек, бродяг — он чувствовал себя великолепно, пытался понять их мысли, стремления, мечты. Известен факт, что Гашек довольно долгое время дружил с бродягой, который называл себя Мо- тыской. С ним он отправился в одно из своих странствий по Чехии, во время которого выдавал себя то за анархиста, который собирается взорвать Везувий с помощью динамита, то за литератора, пишущего о религии, церкви и святых угодниках. Вместе с Мо- тыской они некоторое время работали на уборке хмеля, а когда Гашек тяжело заболел, Мотыска ухаживал за ним, как да ребенком.
Некоторые из современников говорили о тяжелом, необузданном характере Гашека, о его вспыльчивости, язвительности, даже цинизме. Но на самом деле все это было лишь внешнее. Ярмила Гашекова впоследствии писала в своих воспоминаниях, что «основной чертой его характера была не веселость, цинизм или буйность. Это была мягкость. Быстрый переход от настроения к настроению, мгновенная акклиматизация, стремление завоевать внимание, осмеять, шаржировать».
А друг Гашека Лонген рассказывает о том, что Гашек не любил ничего показного. Даже доброту свою он старался скрыть, хотя известно немало случаев, когда он помогал людям, был мягким, добрым.
Однажды Гашек сидел в кафе. За одним из столиков веселилась компания зажиточных господ. В зал вошел нищий калека без обеих рук. Он робко подошел к столику богатых кутил и попросил милостыню. С кислыми физиономиями те стали доставать бумажники. И тут на нищего обрушился Гашек.
— Что это вы себе позволяете? Вы еще полны сил и здоровья и осмеливаетесь просить милостыню! Ничего ему не давайте, господин фабрикант. Этот парень еще скалы может ломать. Посмотрите, какие у него плечи! И пусть не говорит, что ему руки оторвало станком. Он нарочно сунул руки в станок, чтобы его кормили даром.
Фабрикант обрадовано спрятал бумажник.
— Правильно. Работай! Почему бы тебе не работать ночным сторожем. Кто ищет работу, тот всегда найдет!
Ошеломленный, оскорбленный нищий ушел. Гашек вскочил:
— Господа, если я задержусь, заплатите, пожалуйста, за меня. Я пойду сдам этого бродягу в полицию.
Он выскочил на улицу, догнал нищего и сунул ему в карман несколько кредиток.
— Слушай, друг, извини меня. Я просто хотел тебе показать истинное лицо тех, у кого ты просил милостыню. Это ведь гиены. Не проси сегодня больше, пойдем куда-нибудь посидим, поговорим,
Подобных случаев было много.
Но, несмотря на хаотичный и, казалось бы, безалаберный образ жизни, Гашек не только много времени уделял литературным занятиям, но и внимательно следил за развитием политических событий. Оголтелая милитаристская пропаганда, усиливающийся шовинизм, строгость цензуры — все говорило о приближении войны.
Австро-Венгрию никак не устраивало самостоятельное сербское государство на южных границах. Сербия была притягательным центром для населявших австро-венгерскую монархию южнославянских народов и служила примером для угнетенных чехов и словаков. Поэтому Австро-Венгрия всячески пыталась запугать Сербию, а впоследствии и покончить с ней.
В июне 1914 года в Сараево приехал наследник австрийского престола эрцгерцог Франц-Фердинанд, который намеревался принять участие в военных маневрах у границ Сербского королевства. Маневры имели явно провокационный характер.
Сербские националисты решили ответить йа провокацию убийством эрцгерцога.
В этот период в Сербии существовало несколько националистических организаций. Одной из наиболее активных было тайное общество «Объединение или смерть», получившее название «Черная рука», так как на его печати была изображена черная рука, держащая кинжал.
В подчинении у «Черной руки» было несколько . молодежных организаций. Одна из них — боевая организация боснийской молодежи «Молодая Босния» — и подготовила покушение на эрцгерцога.
Подготовка к покушению велась в Белграде и в Сараеве в обстановке глубочайшей тайны. Заговорщики получили от офицеров, входивших в состав «Черной руки», бомбы, браунинг и ампулы с цианистым калием, который они должны были принять сразу же после покушения, чтобы вместе с ними умерла и их тайна.
В конце мая 1914 года заговорщики с фальшивыми документами были переправлены через границу и к 4 июня были уже в Сараеве.
28 июня 1914 года эрцгерцог Франц-Фердинанд появился на улицах Сараева. На одном из углов его ждал с бомбой студент Габринович. Но на этот раз наследник случайно избежал взрыва. Зато на следующей улице другой участник покушения, Гаврила Принцип, выпустил в него семь пуль из своего браунинга.
Сараевское убийство дало повод для развязывания мировой войны правящим кругам Германии и Австро- Венгрии.
Вена предъявила Сербии заведомо неприемлемый унизительный ультиматум, а затем 28 июля 1914 года объявила ей войну. Вскоре пожаром войны была охвачена вся Европа.
Конечно, убийство эрцгерцога послужило лишь поводом. Истинная причина войны была в стремлении империалистов разгромить конкурентов, захватить и ограбить чужие земли. Кроме того, буржуазии война нужна была как средство для отвлечения внимания трудящихся от острых внутриполитических вопросов, для разобщения рабочих и, таким образом, для ослабления революционного движения.
Ярослав Гашек отметил начало войны по-своему. В ноябре в одном из полицейских участков Праги царило радостное возбуждение. Поймали русского шпиона. Комиссар полиции всем сообщал эту весть, предвкушая премии и повышения по службе. Шпиона, прибывшего из Москвы, в гостинице «У Валшу» арестовал полицейский агент Рапат. Комиссар всем показывал анкету, изъятую в гостинице. В анкете значилось: «Лев Николаевич Тургенев. Родился 3 ноября 1885 г. в г. Киеве. Живет в Петрограде. Православный. Частный служащий. Приехал из Москвы».
Наконец комиссар приказал гордому своей бдительностью Рапату ввести арестованного.
В комнату, улыбаясь своей обычной широкой, доброй улыбкой, вошел... Ярослав Гашек.
Комиссар разозлился.
— Слушайте, Рапат, я приказал вам ввести шпиона. Зачем вы мне демонстрируете господина Гашека?
— Но это и есть русский шпион, — возразил Рапат.
Комиссар от ярости не мог вымолвить ни слова.
Гашек по-прежнему улыбался.
Наконец комиссар спросил:
— Послушайте, господин Гашек, когда вы оставите в покое полицию? Зачем вы сделали эту глупость?
— Осмелюсь доложить, господин комиссар, — мягко сказал Гашек, — я верный сын своего отечества и поэтому решил проверить, достаточно ли бдительно несет свою службу полиция его величества государя императора.
— Оставьте нас в покое! Не прикидывайтесь дурачком! — зарычал комиссар. — Я велю немедленно арестовать вас!
— Хорошо, господин комиссар, — ответил спокойно Гашек. — Посадите меня в тюрьму, а я немедленно напишу рассказ о том, как вы задержали русского шпиона.
Комиссар тяжело дышал и молча смотрел на улыбающееся лукавое лицо писателя.
— Так вот, чтобы вы не сомневались, что мы отлично работаем, — восемь суток ареста!
Когда Гашека вывели, комиссар послал за ним одного из своих подчиненных просить не писать ничего о полиции, не прославлять ее глупость на всю страну. Карьера агента Рапата была окончена.
Некоторое время спустя русская армия перешла в наступление. В полицейском участке суматошно готовились к возможной эвакуации.
В окне гостиницы, расположенной напротив участка, показался Гашек:
— Господин комиссар, что, наши уже в Москве?
Гашек много думал о сути начавшихся событий.
Он понимал, что начало войны — это начало конца австро-венгерской монархии.
В армию его призвали в феврале 1915 года. В ответ на повестку писатель сказал: «Пусть они подождут, пока я закончу свои дела». Вскоре после этого он появился у Лонгенов. Разговор зашел об искусстве, политике и, конечно, о войне.
«Говорят, во время войны музы молчат», — начал Гашек. «А по-моему, они онемели давно... Искусство — это вечное движение. Рабство и человеческая глупость владеют миром, и против этого надо бороться. Да, друзья, в искусстве должна быть борьба.
Сегодня обязанность художника — изображение правды, борьба против темных сил, владеющих человечеством. Я думаю, что в скором времени искусство станет могучим фактором. И больше всего будут необходимы художники, которые, не оглядываясь, пойдут за правдой... Искусство — это жизнь в самом ярком движении, это живая правда. Я ненавижу гниль и стоячую воду. Теперь мы видим, насколько все вокруг было мертвым, глупым и грязным. Горстка властителей мира натравливает людей друг на друга. Я не из гуманистов, отвергающих борьбу, но бороться в пользу капитала и не знать, за что идти на смерть — верх человеческой глупости. Если борьба — то настоящая борьба. Я хочу знать, за что убивать и за что мне всадят пулю в лоб».
Эти горячие слова доказывают, насколько высоко было политическое сознание Гашека, насколько верен он был своей главной идее в жизни и в искусстве — борьбе за правду. Вскоре после этого разговора Гашек заболел. Правда, болезнь его была не опасной — безобидное кровотечение из носа. Но он лег в больницу и получил отсрочку от призыва.
После выхода из больницы Гашек предстал перед комиссией и был признан годным.
В 1915 году вышел еще один сборник рассказов Гашека — «Моя торговля собаками». Еще раз читатели посмеялись над мещанами, чиновниками, полицейскими.
А Гашек в это время уже был рядовым 1-й резервной роты 91-го пехотного полка (в котором служил и бравый солдат Швейк).
На вокзале, уезжая в свою роту, которая располагалась в Чешских Будейовицах, он сказал друзьям: «Если придет сообщение, что меня нет в живых, знайте, что умер я неестественной смертью».
В Чешских Будейовицах Гашек ложится в госпиталь. На этот раз он лечится от ревматизма. Правда, впоследствии, вплоть до возвращения из Советской России, он не жаловался на ревматизм. Очевидно, если приступ и был, то не сильный. Просто порядки в австрийской армии его не устраивали, и госпиталь был удобным местом для спасения от учений и муштры.
23 мая Гашек был переведен в городок Мост, где его зачислили в 11-ю маршевую роту. Здесь он встретился со многими людьми, послужившими прообразами героев «Бравого солдата Швейка». Командиром маршевого батальона был невежественный солдафон, капитан Сагнер. 11-й ротой командовал поручик Лукаш — чех, скрывавший свое чешское происхождение. А денщиком у Лукаша был Страшлипка, веселый, никогда не унывающий человек, знавший огромное количество всевозможных историй и вспоминавший их по каждому случаю. Со Страшлипкой Гашек быстрр подружился и с удовольствием подолгу беседовал с йкм.
25 мая 1915 года Гашек предстал перед врачебной комиссией, которая признала его «негодным к строевой службе, но годным ко всякой другой».
30 июня 1915 года рота, в которой служил Гашек, была отправлена на русский фронт.
Закончился первый период жизни Ярослава Гашека.
В чешских землях после начала войны все партии немедленно отказались от своих задач и объявили главной целью объединение народов Австро-Венгрии для достижения победы. Предала интересы рабочего класса и социал-демократическая партия.
Однако широкие массы чешского народа не поддались буржуазной пропаганде. Они отлично понимали бессмысленность империалистической бойни и не хотели воевать за интересы Габсбургов. Поэтому чешские солдаты дезертировали, сдавались в плен целыми батальонами. А после того как в 1916 году положение австро-венгерской армии на русском фронте стало критическим, в Чехии с новой силой вспыхнуло движение за национальное освобождение.
К этому времени и буржуазия начинает понимать обреченность монархии и старается занять позицию повыгоднее. Одна часть ориентируется на Запад, в частности, на Францию, вторая — на Россию. С особой силой стало развиваться освободительное и революционное движение в Чехии после Великой Октябрьской социалистической революции. Повсюду проходили стачки, демонстрации рабочих, вспыхивали голодные бунты. Появились лозунги: «Да здравствует революция!», «Долой Австрию!», «Мы хотим свое государство!»
Размах революционного движения пугал чешскую буржуазию, которая главное внимание старалась сосредоточить на национальных требованиях и таким образом отвлечь рабочих от социализма. В значительной степени ей это удавалось. Основным требованием всех митингов, забастовок и демонстраций протеста стало требование национальной независимости.
В 1918 году после окончания мировой войны лоскутная Австро-Венгрия распалась, образовался целый ряд самостоятельных государств и в их числе Чехословакия, объединившая автономные Чехию и Словакию.
