Фигаро: ...Министр ...распорядился отрешить меня от должности под тем предлогом, что любовь к изящной словесности несовместима с усердием к делам службы.
Я. О. Карон де Бомарше

 

Летом 1902 года Ярда Гашек окончил Торговую академию и получил диплом-абсолюториум первого класса. Такой документ давал выпускнику право служить в самом образцовом торговом заведении, тем более что в абсолюториуме профессора отметили его высокие умственные способности, похвальное нравственное поведение, хорошие знания общих и коммерческих наук, умение изящным слогом составлять документы.

Ярду Гашека приняли на службу в страховой отдел банка «Славия». Банковским чиновником умер отец, с банковского чиновника начнет свою карьеру Ярда. Ему положили жалованье в тридцать гульденов и велели явиться на службу после каникул.
Взяв в попутчики друзей-студентов Виктора Яноту и Яна Чулена, Ярда снова отправился путешествовать. Некоторое время они кружили по Западной Словакии. Когда Чулен добрался до родного дома, Виктор и Ярда взяли проводника и отправились на гору Дюмбиеры.
В долине реки Ваг стоял туман. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь него. В ущельях лежал снег. По сторонам блестели стелющиеся сосны. Проводник дошел с ними до своей деревни и покинул их. Ярда и Виктор пошли одни. Погода стала портиться. Тучи сгущались и надвигались на горы. Поднялся страшный ветер, заморосило. Взбираться на вершину стало опасно.
— Поворачиваем оглобли, — сказал Ярда Виктору, — поищем какой-нибудь шалаш.
Теперь они не шли, а катились по влажному мху. Спускались во мгле, застревали в зарослях карликовых сосен, можжевельника и папоротника, проваливались в ямы, спотыкались о камни. Вскоре на них обрушился ливень. Еле пробираясь сквозь мокрые, колючие кусты, они спускались неведомо куда.
Вдруг неподалеку от них послышалось протяжное пение — мужской голос пел бесконечную пастушескую песню о баранах. Ярда и Виктор воспрянули духом. Близость человека придала им смелости, они забыли об осторожности, поскользнулись и шлепнулись в воду. Песня затихла. Потом тот же голос, который пел, ворчливо спросил:
— Кого это черти носят в такое ненастье?
— Мы путешественники. Заблудились. Хотим погреться. Отведите нас, пожалуйста, в какой-нибудь шалаш, — ответил Ярда.
— Ступайте за мной.
Ярда и Виктор не заставили дважды просить себя и, выбравшись из ручья, пошли за мужчиной в широкополой шляпе.
— Я думал, сюда забрели цыгане или пастухи. В такую погоду тут никто не шатается.
Теплый и сухой шалаш показался им настоящим раем. В очаге полыхал огонь, языки пламени лизали закопченный котел, в котором что-то булькало.
— Раздевайтесь и сушите одежду, — предложил пастух, — а я принесу что-нибудь поесть.
Пастух быстро вернулся с горшком овечьего молока п пресными лепешками, вскипятил молоко и дал путникам выпить горячего. Приятное тепло разлилось по их жилам. Они пили не спеша, оглядывая пастушеский приют. В шалаше не было ничего лишнего. На полках — деревянные ковши, миски, глиняные горшки и кружки; ниже, в кожаных мешках, — головки овечьего сыра, приготовленные для копчения. Возле очага лежали поленья, источавшие смолистый запах. У самых дверей, на широкой скамье, в беспорядке валялись кожухи, меховые безрукавки, шаровары и холщовые рубахи, а над скамьей висели широкополые шляпы, окованные пояса, валашки и двустволки для защиты шалаша и стада от воров и медведей. Под скамьей лежали самодельные факелы — толстые суки, обмотанные смоленой паклей. Ими освещались и шалаш, и овечий загон.
Пастух приготовил ребятам постель. Виктор сразу ^уснул, а Ярда наблюдал за тем, как пастух делал сыр. Он запомнил все операции пастуха и мог бы теперь сам приготовить сыр, но его веки слипались от усталости. Он лег рядом с Виктором, и ему то снился шумный дождь, то казалось, будто он плавает в сыворотке...
Ярду разбудил шорох у дверей — в шалаш вошел охотник.
— Где медведи? — спросил он.
— Ты охотишься на них в шалаше? — ядовито спросил пастух.
Но охотника это не смутило. Он сел у очага и начал так расписывать свои охотничьи похождения, что у Ярды сон как рукой сняло. В самом интересном месте рассказ нового Мюнхаузена был прерван собачьим лаем и звоном колокольчиков — это пастухи пригнали овец. Ярда поднялся, взял факел и пошел к пастухам. Он светил им, пока они доили овец, и носил надоенное молоко в сарай. Ему явно не хватало еще пары рук и ног, и он разбудил Виктора. Вдвоем они помогали пастухам-югасам, и скоро все овцы были подоены и загнаны. Югасы радовались, что туристы заменили старого бачу, уехавшего на ярмарку. Затем они постелили вокруг очага овечьи шкуры, выкурили на сон грядущий по трубочке и захрапели.
Под утро всех разбудил громкий лай.
— Медведь! — прошептал, крестясь, старый югас и сорвал со стены ружье.
— Зажигайте факелы! — крикнул охотник.
Все повиновались. За дверью слышались рычанье и царапанье. Потом кто-то дернул дверь, и она открылась. В шалаш ввалился пьяный пастух с овцой. Он нес какую-то околесицу, и было совершенно непонятно, как он, пьяный, нашел в такую непогоду шалаш. Охотник опустил ружье и тихо выругался. Тем временем югасы разули «медведя» и уложили спать.
Утром Ярда и Виктор позавтракали вместе со всеми. Бача еще спал, овца бродила по шалашу, тихо бебекая... На дорогу пастухи дали парням головку брынзы и немного лепешек. С Ярдой и Виктором вышел охотник. Он посоветовал им не подниматься на Дюмбиеры — после такого ливня, когда земля — вязкая, трава — мокрая, — можно легко свернуть себе шею. Тут же из него, как из рога изобилия, посыпались рассказы о гибели путников, охотников и пастухов... Охотник был прав, и Ярда сказал Виктору:
— Пошли в Левочу. Там нас должен ждать перевод — надо же хорошенько попировать перед смертью!
Они спустились в Ясную, а оттуда пошли через Попрад в Левочу. Несколько раз им удалось проехать на попутных телегах. После странствий по грязным дорогам они выглядели как настоящие бродяги. Левочане с ужасом сторонились их.
На почте им не повезло: перевода еще не было.
Друзья пошли куда глаза глядят и вышли на главную площадь — там были ратуша, «клетка позора» и самая старая словацкая типография. Все это не сулило никакой еды, и, равнодушно пройдя мимо готического храма, построенного немецкими бюргерами, друзья увидели за воротами садик. Сев в укромном месте на скамью, они огляделись — над развесистыми деревьями вздымались древние крепостные стены и круглые башни — это еще больше подавляло и без того павших духом друзей.
Виктор вынул путеводитель и стал читать:
— «Левоча — один из одиннадцати городов, оставленных Сигизмундом в залог польскому королю»...
— Какое мне до всего этого дело? — раздраженно прервал его Ярда. — Кому нужна эта Левоча? Разве я могу отдать ее тебе в залог?
— «Сначала в Левоче жило больше немцев, — невозмутимо продолжал Виктор. — Еще до сих пор здесь живет немало немцев-евангелистов».
— Ну, а что нам за дело до немцев-евангелистов? — злился Ярда. — Лучше прочти-ка, где мы сегодня будем ночевать и что будем жрать?
В этот момент Виктора осенило:
— У немецких евангелистов должен быть приют для супликантов. С этого момента мы, — и он гордо подняв путеводитель, — супликанты! Мы — собиратели пожертвований в пользу евангелической общины.
— Суп-суп-суп-ликанты! — озорно пропел Ярда, чье голодное воображение нарисовало дымящийся суп я ароматное жаркое... — Если Генрих Четвертый считал, что Париж стоит обедни, и стал католиком, то мы, католики, прикинемся евангелистами. Обед стоит этого!
Теперь у друзей появилась цель — они искали евангелический приют. Им сказочно повезло: на улице они увидели священника-евангелиста. Он сам отвел их в приют и сдал на руки опекунше этого богоугодного заведения, фрау Майер. Почтенная шестидесятилетняя фрау впустила друзей в маленькую келью, ушла и больше не возвращалась. Супликанты стали нервничать. Виктор вышел на разведку и, вернувшись с кухни, сообщил, что старуха варит мясо. Время шло, но фрау Майер не появлялась. Тогда Ярда пошел на кухню сам. Там было темно. Идя обратно, Ярда заблудился и по ошибке ввалился в комнату опекунши. Старуха проснулась и сказала:
— Я забыла вас покормить. Сейчас приготовлю вам ужин. Идите и ждите у себя.
— Старуха подаст нам яйца всмятку, — пошутил .Ярда.
Тот махнул рукой. Он уже ни во что не верил.
Скоро фрау Майер принесла кастрюлю с едой, миски и ложки.
— Вот вам клецки, — сказала она и поспешно ушла.
Друзья вооружились ложками, зачерпнули загадочную жидкость, глотнули ее и, как по команде, выплюнули.
— Это же отрава! — воскликнул Виктор.
— Бурда какая-то, а не клецки! — промолвил Ярда, мешая в кастрюле тростью. На дне что-то звякнуло. Ярда насторожился: — Железные клецки или...
— Что ты нашел? — спросил Виктор.
— Ключ от пещеры Али-баба! — торжественно произнес Ярда, доставая из кастрюли огромный ключ.
Как ни голодны были друзья, находка рассмешила их. Нахохотавшись до слез, они уснули. Утром голод дал знать о себе еще сильнее. На вопрос о завтраке фрау Майер ответила, что завтрака супликантам не положено.
Ключ, извлеченный из приютского варева, подошел к кухонному шкафу, Там ничего не было, кроме пяти молитвенников, изгрызанных мышами, да сигарет.
— Курение притупляет голод, — важно произнес Ярда, забирая сигареты. — Кури!
— Идем на почту, — жалобным голосом сказал Виктор после первой затяжки. — Может быть, там уже есть деньги.
Счастье улыбнулось им: почтовый чиновник отсчитал деньги Ярде и Виктору, и они со всех ног побежали в ресторан. После сытного обеда они, согласно пословице, совсем иначе взглянули на Левочу. Она показалась им чистенькой, уютной и гостеприимной. Их потянуло осмотреть достопримечательности — и ратушу, и готический храм, и резьбу по дереву знаменитого мастера Павла Левочского, его алтарь и статуи святых. Ярде особенно понравилась фигура святого — привязанный к столбу, он умирал от голода.
— Подумать только, нас ждал тот же удел! — философски вздохнул Ярда, оглядывая мученика.
— Ты ошибаешься, — прервал его Виктор. — Мученик попадет прямо в рай, а тебя и меня за то, что мы стали евангелистами, отправили бы к чертям в пекло.
Из Левочи друзья пошли на восток. Они побродили по Спишскому Подградию, заглянули в Спишский замок и Словацкий рай. Изумительно красивые горы Словацкого рая покорили их. Идя дорожками и тропинками по долинам и ущельям, они долго любовались водопадами, каскадами, ключами, пещерами и пропастями. Особенно восхитили их трехъярусный водопад в Соколиной долине и Медвежья пещера. После осмотра огромной ледяной пещеры в Добшине друзья поняли, что даже необыкновенное становится привычным, приедается... Ярда сорвал для Манки несколько горечавок и эдельвейсов.
Из Добшина путешественники пошли в Бойне. Их путь лежал через Пештяны. Под Пештянами, в поле, словачка убирала картофель. Эта статная, красивая женщина изнемогала от непосильного труда.
— Что же ты одна копаешь? У тебя нет мужа? — спросил Ярда.
Уловив сочувствие в голосе юноши, она удивленно взглянула на путешественников и ответила:
— Муж у меня жестянщик, работает на стороне. Старшая дочь была служанкой в доме распутного купца и принесла от него ребеночка. Теперь она сидит с детьми — со своим и тремя моими.
Юноши переглянулись. Вот она какая, словацкая женщина!
— Мы поможем тебе, — сказал Ярда.
— Чем же я вам заплачу? — вздохнула она. — Я еще и с ростовщиком-то не рассчиталась!
— Денег нам не надо, — поддержал Ярду Виктор. — До Праги доехать нам хватит. Силы — не занимать...
Ярда и Виктор помогли женщине убрать урожай. Эти юноши показались ей кем-то вроде божьих ангелов, и она, наверное, ни за что не поверила бы, что они уехали поездом, а не улетели...
После сказочной свободы служба в банке казалась Ярде чем-то вроде тесного сапога. Пришлось искать отдушину — и он скоро нашел ее.
Двоюродный брат Ярды Роман Гашек был председателем Вольного литературного общества «Сиринкс», объединявшего молодых поэтов-декадентов. Поскольку и Ярда пописывал стихи, то Роман решил, что подобный кружок — как раз то, что нужно брату.
Молодые поэты объявили себя жрецами аркадского бога лесов Пана. В отличие от своего папеньки, пронырливого Гермеса, Пан был проницательным, но весьма легкомысленным богом. Забавляясь с нимфами, он довел нежную Сирингу до того, что ей пришлось скрыться от него на дне реки и превратиться в зеленый шумящий тростник. Горюя о красавице, Пан сделал из тростинок «сиринкс» — свирель, играл на ней незатейливые мелодии и плясал с нимфами. Устав от плясок, Пан скрывался в лесной чаще, потягивал молодое вино и пророчествовал. Члены «Сиринкса» охотно подражали козлоногому божеству — запирались в отдельной комнате кафе, пили пиво и читали стихи.
Ярде нравились развлечения сиринксовцев, их смешная песенка с припевом: «Долой литературу!», но рассуждения о французском символизме, вычурные вкусы, салонные манеры молодых поэтов, напоминавшие одежду с чужого плеча, преклонение перед западноевропейским искусством в ущерб своему, национальному, претили ему. Он разделался со стихами сиринксовцев на свой лад: стал писать на них пародии. Ладя Гайек пришел в восторг от стихов своего друга и предложил издать их.
— Тут и полтора десятка не наберется. Кто же станет их издавать? — спросил Ярда.
— Надо написать еще, — не отступал Гайек.
— Возьмем твои самые символистские стихи — они вполне сойдут за пародии, — нашелся Ярда.
— Издадим под одним переплетом? Твои и мои?..
— Конечно! — радуясь своей выдумке, ответил Ярда.
Начались поиски издателя. Выбор друзей пал на однокашника-неудачника Яна Зельха. Учился он плохо, но торгашеская жилка у него была, как говорится, от бога, а деньгами его снабжал папаша. Гашек сыграл с ним роль ловкого коммивояжера: посулив приличный барыш и сияние издательской славы, он вырвал у Зельха согласие. Зельх поверил Ярде и выплатил обоим поэтам приличный аванс.
Когда Ярда прослужил испытательный срок, начальник отдела сообщил ему, что теперь он — стопроцентный банковский чиновник. Ярда не догадался поблагодарить пана шефа, не выразил радости по поводу этой новости. Начальник затаил недовольство подчиненным и стал присматриваться к нему. Ярда почувствовал, что от этого бездушного, придирчивого чинуши лучше держаться подальше.
Однажды начальник заметил, что Гашек занимается посторонним делом. Подкравшись сзади, он выхватил листок и увидел... стихи! Это было стихотворение о веселом Пане — деревенском патере, который вместе с нимфой-учительницей искал дьявола под цветущими черешнями. Вся история напоминала забавные анекдоты эпохи Возрождения о сластолюбивых попах-пройдохах.
— Пан Гашек! Встаньте! — начал шеф нудным голосом. — Я знавал вашего отца, царствие ему небесное. Он был порядочный чиновник, и вам следовало бы брать с него пример. Ему, я уверен, никогда не пришла бы в голову мысль во время службы марать банковский бланк непристойными стихами. Вы и бездельничаете, и порочите духовных и светских наставников юношества. Не-хо-ро-шо!
Гашек молчал. Начальник решил подловить его и стал задавать ему каверзные вопросы:
— Пан Гашек, к каким округам относятся Плугаржовицы, Житновес и Дешеницы?
Гашек отлично знал административное деление Чехии по справочникам, реестрам и собственному опыту — он ответил без запинки. Неизвестно, сколько времени продолжалась бы эта пытка, но начальник почувствовал, как его подчиненные, бросив свои дела, откровенно восхищаются новичком: он ни разу не ошибся. Пан шеф величественно покинул комнату, захватив с собой стихи. Ярда скорчил ему вслед гримасу, взял чистый бланк и переписал стихотворение.
— Ушел, чертов придира! — вздохнули за его спиной, и Ярда понял, что среди его коллег не все согласны с паном шефом, будто бог создал человека только для карьеры чиновника.
Некоторое время спустя в трактире «У деревец» состоялась встреча авторов сборника, которому дали название «Майские возгласы», с издателем и художником. Все с удовольствием рассматривали обложку, нарисованную Карелом Броусеком, — на фоне весеннего зеленого поля буйно цвела розовая яблоня. Обложка была хороша тем, что походила на все обложки, выполненные в модной тогда манере «югендштиль», или стиле модерн.
Броусек допытывался у Ярды:
— Я читал ваши стихи и удивлялся: почему вы чередуете их? На четных страницах печатается Ладислав, на нечетных — ты. Впервые слышу о таком расположении. Взяли бы и напечатали вначале все стихи одного, потом — другого.
— Тогда получится нехорошее число — по тринадцати стихотворений у каждого, — объяснил Ярда. — Наш издатель — суеверный человек. Да и прекрасным читательницам так будет интереснее.
Броусек вполне удовлетворился ответом Ярды. Зельх угощал компанию, Броусек и Ярда наперебой рассказывали разные потешные истории. Друзья расстались поздно вечером.
На следующий день Ярда исчез. Как выяснил Ладя, он не ночевал дома. Пани Катержина не находила места от тревоги, банк «Славия» разыскивал своего служащего, а Ярда бродил неизвестно где.
Сборник стихов вышел в свет без Ярослава. Ладя любовно поглаживал розово-зеленые книжечки и вдыхал их запах. Шутка ли! До сих пор он и Ярда печатались только в газетах и журналах, а теперь у них вышла книжка! Ладя чувствовал слабость от счастья. Зельх не разделял его радости:
— Черт бы побрал твоего приятеля! Я ухлопал на книжку уйму денег. Ее надо продавать!
— Сдай на комиссию, — посоветовал Ладя.
— Что ты! Книготорговцы по миру меня пустят!..
Ладя скромно молчал, опустив белесые ресницы.
— Вот что! Идем-ка продавать стихи вместе. Начнем со «Славии», — предложил Зельх.
Гайек мялся. Зельх подтолкнул его к выходу и сунул ему в руки пачку сборников. Подойдя к банку, Зельх взглянул на Гайека, который плелся сзади. Вид у молодого поэта был такой несчастный, что Зельх понял: его компаньон провалит все дело.
— Стой тут и жди меня! — строго, как маленькому, сказал Зельх.
Он пробыл в банке недолго. По размерам пачки, по лицу Зельха и по тому, что один сборник он держал под мышкой, Ладя понял — экспедиция Зельха потерпела неудачу. Он вдруг позавидовал уличной кошке, которая хотела было перебежать дорогу Зельху, но передумала и нырнула в подвальное окно. Издатель не спускал с Лади горящих глаз. И Ладя со стойкостью первых христианских мучеников пошел ему навстречу.
Вначале Зельх издавал только нечленораздельные звуки, потом разразился потоком ругательств. Чиновники не пожелали покупать стихи, но нашелся один любитель, некто Сыроватка. Он купил сборник, просмотрел его и потребовал деньги назад. Тут все чиновники словно с цепи сорвались, состязаясь в насмешках над Зельхом и стихами.
— Еле ноги унес. Плакали мои денежки. Больше всего меня злит то, что я оказался таким дураком перед этими болванами!
Ладя молчал. Зельх перелистал сборник, который держал в руке. Он сам раскрылся на двадцать девятой странице. Зельх взглянул на Ладю и стал громко читать, не обращая внимания на прохожих:

Перед клумбою тюльпанов
И лиловых гиацинтов
Девы бледные стояли,
Они, сдерживая слезы,
Зачарованно глядели
На прекрасные цветы.

— Это очень удачное стихотворение Ярослава, — не выдержал Ладя. Он походил в этот миг на кролика, который пытается склонить к миролюбию голодного питона. — Оно называется «В саду весной». Там девы представляют себе садовника прекрасным юношей...
— Юношей! — с издевкой повторил Зельх. — Юношей! — Если бы это было так! Именно это стихотворение и взбесило пана Сыроватку. Послушай только, что там дальше:

Если б эти девы знали,
Как сажал цветы садовник,
Им пришлось бы изумиться.
Седовласый старикашка
На цветы плевал, сморкался,
Рукавом тер красный нос:
«Дрянь! — ворчал он. — Будь я паном,
Ни за что сажать не стал бы
Эти чертовы тюльпаны!»

— Сыроватка спросил меня: «Молодой человек, разве это поэзия?» Он прав. В стихах не употребляют такие слова, как «плевал», «сморкался», «дрянь»... Господи! — со стоном воскликнул Зельх. — И зачем только я с вами связался!
Но судьба в лице Романа Гашека оказалась благосклонной к авторам «Майских возгласов». В журнале «Модерни живот» Роман поместил рецензию на сборник, похвалил молодых многообещающих поэтов, рекомендовал их книгу читающей публике, и продажа пошла как по маслу. Гайек с удивлением слушал Зельха, когда тот повторял:
— Я — торговец и не имею права ошибаться. Я и без вашего Романа Гашека знал, что в убытке не буду. Ты думаешь, я забыл о случае в банке? Как бы не так1 Просто эти чиновники — дураки, зарылись в свои ведомости и бланки. Поэзия для них недоступна. Они не понимают даже первосортных стихов! Недаром в писании сказано: «Не мечите бисер перед свиньями, да не попрут его ногами».
Вначале Ладя не мог смириться с такой метаморфозой, но потом осмелел и стал брать у Зельха деньги в счет гонорара.
К дележу барышей прибыл из Словакии Ярда. Зельх шутил:
— Опоздай ты на два дня — и тю-тю твои авторские экземпляры. Все бы продали!
По просьбе пани Катержины Ярославу простили самовольную отлучку. Ярда немного присмирел, на время превратился в чиновника, но писал теперь гораздо больше, чем раньше. Каждый день все острее ставил перед ним вопрос: кем же ты хочешь быть — банковским чиновником или писателем?
Ярду послали на Вышеград со срочным поручением. Возвращаясь в банк, он повстречал своего приятеля — слесаря Франту Зауэра. Они разговорились, зашли в кафе «На Вышинце» и просидели там до закрытия банка.
— Франта, будь другом, — попросил Ярда. — Вот пакет. Я кладу в него визитную карточку. Там банковские документы. Отнеси их в «Славию».
— Хорошо, отнесу, — весело улыбаясь, сказал Франта и, увидев визитную карточку, спросил: — Что ты написал на ней?
— Два слова: «Дружба — врозь!»
Ярда, не заходя домой, уехал в Венгрию.
Спустя несколько дней пани Катержина дрожащими руками распечатала письмо, присланное из банка, и прочла:
«30 мая 1903 года Вы не явились в канцелярию. После осведомления нам стало известно, что Вы вообще выбыли из Праги и что не известно ни место Вашего пребывания, ни время Вашего возвращения.
За грубое нарушение служебных обязанностей мы освобождаем Вас с сего дня от службы и сообщаем Вам, что больше не рассчитываем на Ваши услуги».
Ниже стояла затейливая подпись наивного служки Меркурия — управляющего банком, который думал, что увольняет нерадивого чиновника, и не понял, что этот нерадивый чиновник сам освободил себя от банка и перешел на службу в ведомство чешской сатиры и чешского юмора.