За короткое время своей работы у Гашека я, казалось, познал все его желания и слабые стороны, поскольку ведал его корреспонденцией. Поэтому я был весьма удивлен, когда однажды он сообщил мне, что купил дом. И еще больше я удивился, когда он рассказал, какой именно. Это был ветхий домик на крутом склоне, где начиналась дорога к замку, с фасада одноэтажный, а с другой стороны к нему прилепился двухэтажный пристрой. Гашек затеял капитальный ремонт, который длился все лето и стоил приличных денег. Кроме того, ему пришлось стать арендодателем.
В доме были жильцы. Заднюю часть дома снимал местный каменщик со своею сестрой, а на первом этаже жила бедная вдова-швея. Сразу после покупки дома Гашек явился к ним и заявил, что отныне аренду им платить не нужно.
Само собой, жильцы были очень довольны новым хозяином. И не переставали благодарить его, когда владелец еще и отремонтировал их жилище. Никогда еще каменщик со своим помощником не работал так хорошо, как в доме Гашека. Помимо условленной платы, он снабжал их еще и провизией на весь день. Строитель просил Гашека не брать других помощников, но тот не послушал. Кроме помощника для каменщика, он нанял на стройку еще одного безработного, все обязанности которого по завершении стройки заключались в том, чтобы следить за отоплением и проветриванием только что отремонтированного дома.
Пани Шура не выражала радости по поводу такого приобретения и дорогого ремонта, но ничего поделать не могла.
В доме Гашека было две комнаты на верхнем, и одна комната с кухней на первом этаже. Комнату рядом с кухней он сделал своей приемной и до последнего дня использовал ее как свой кабинет. Он хотел обустроиться на верхнем этаже, но поскольку обстановка кухни и приемной обошлась довольно дорого, отложил оборудование кабинета и покупку пишущей машинки до лучших времен.
Ремонт дома и внутреннюю обстановку финансировал издатель Сынек. Не знаю, был ли он должен Гашеку, или оплачивал его счета авансом за Швейка, который продавался как горячие пирожки.

В начале октября 1922 года Гашек с пани Шурой переехали в новый дом. Они взяли на службу молодую девушку, Резинку Шпинарову1, и потихоньку начали обживаться.
Тогда Гашек уже плохо ходил, жаловался на ревматизм и сильные боли в ногах, и редко куда выходил. Он проводил время на первом этаже, и даже для сна не хотел идти наверх. Велел принести из спальни пружинный матрас, поставил его в комнате у окна и там спал. Здесь же он отдыхал днем.
Комната, которая служила спальней и нашим кабинетом одновременно, имела простую обстановку. Два стола, штук восемь стульев да две полки под керамику. На одной полке висела на ленточке балалайка пани Шуры, на которой она иногда играла.
Столы и стулья Гашек заказал в старочешском стиле, наподобие мебели в липницком замке. В этой комнате собиралась почти каждый вечер кампания. Он приглашал всех, кто ему нравился, – местного старосту, портного, сапожника, каменщика, полицейского, учителя, – независимо от их политических убеждений. Один священник его избегал. Иногда и днем служанка прибегала позвать в гости тех, кто жил поближе.
В один воскресный вечер Гашека навестили его городские знакомые. Пили и беседовали, пока Гашек не додумался поинтересоваться, как им понравилась его старинная богемская мебель. Компания решила, что столы и стулья хороши, но, ничего, мол, не стоят, поскольку сделаны из мягкого дерева, а не твердого, как в мебель в замке.
В понедельник утром я увидел последствия этого спора. Гашек сидел за столом, как ни в чем не бывало, и с победоносным видом заявил мне: "Вот я им показал!"
Я окинул взглядом комнату и увидел большую трещину в стуле и залитый чернилами потолок. Я предположил, что была потасовка, но Гашек с энтузиазмом объяснил мне, что произошло на самом деле.
Он хотел убедить компанию, что его обстановка качеством не уступает замковой, и поспорил, что с мебелью ничего не случится, чтобы они с ней не делали. Каждый начал что есть мочи колотить по стульям и столам, что попадется под руку, а Гашек смотрел на все это. Мебель была вся в трещинах, но Гашек не обращал на это внимания и был счастлив, что ее не удалось разломать в щепки.

Когда никто из знакомых не являлся вечером к Гашеку, тот посылал служанку к Инвальду, и если у того оказывались посетители, она приглашала их с собой. Чтобы трактирщик не лишался заработка, с собой приходилось забирать большой, литров на шесть, кувшин с пивом, и просить хозяина, чтобы не закрывал свое заведение, поскольку за пивом присылали по нескольку раз. Бегать приходилось так часто, что гости также приносили с собой гостинцы.
Один раз служанка привела с собой сразу троих гостей. Это были лесничий, сапожник и портной, и все они являли типичный образец своих профессий. Лесничий и сапожник были у Гашека не в первый раз, и поэтому знали, чего им ждать, а вот портной подумал, что его пригласили на небольшую соседскую посиделку. После того, как было выпито несколько кувшинов пива и приличное количество других напитков, портной засобирался домой и начал раскланиваться. Гашек начал упрашивать его по-доброму, но портной все отнекивался. Гашек терпеть не мог возражений и в таких случаях всегда обижался и начинал задираться. В этот раз схватил с подоконника у кровати браунинг, навел его на портного и сказал ему: "Иезус Мария, Тондо, никуда ты не пойдешь, останешься здесь и будешь пить с нами!"
Портной побледнел и покорился своей участи.

Такой же веселый вечер прошел с местной полицейской командой. Он часто зазывал к себе местных стражников-полицейских, но те, боясь запятнать свою репутацию, отказывались под разными предлогами. В конце концов, с помощью старосты, ему удалось заманить их к себе. Пришли с большими извинениями, что давно хотели придти, но обстоятельства... и так далее. Гашек уверял, что им не о чем волноваться, что будет очень тихо, и для окончательного успокоения их страхов вытащил у младшего полицейского служебный тесак, который вонзил в доску над кроватью, и все мы при этом должны были поклясться, как на распятии, что никому ничего не расскажем об этой ночи.
Эта вечеринка действительно прошла без всяких последствий.

 

Примечания

1. Терезию Шпинарову, чеш. Rezinku Špinarovou.