Белесая утренняя дымка еще не развеялась, когда мы въезжали в город. Широкие улицы, политые дождем, зеркально поблескивали, отражая высокие новейшей архитектуры здания. Дома, плотно прижимаясь друг к другу, тянулись вдоль гладкого и прямого, как стрела, шоссе, устремляясь в лесную чащу, которая зеленым кольцом опоясала весь город. Лес не только на окраинах. Его кудрявые островки, благоухающие ароматом садов, разбросаны по всему городу, образуя парки, скверы, тенистые аллеи.
За последние годы город заметно вырос, стал еще красивее.
Машина остановилась на площади, носящей имя Красной Армии. Монумент, изображающий красноармейцев, величаво поднялся над городом. Мужественное и вдохновенное лицо солдата, отлитого из бронзы, обращено к солнцу. Одной рукой он держит древко знамени, другую приветливо поднял над головой. К массивному каменному основанию памятника приделан огромный гранитный щит. На нем выбиты слова приказа Верховного Главнокомандующего советских войск об освобождении города Брно от фашистского ига.
Мы несколько минут молча стоим у монумента.
— Никогда не забудем...
Эти слова Станислав Кравал произнес негромко, почти шепотом.
Станислав — мой давний знакомый. Год: назад он побывал у нас в Куйбышеве, интересовался комсомольской жизнью, ездил к строителям Новокуйбышевска, беседовал с рабочими и инженерами Волжской ГЭС. Подружился с ними. Завел переписку. Впечатление от поездки было так огромно, что он несколько месяцев подряд публиковал в газете «Младо фронт» статьи и снимки о своих встречах на куйбышевской земле.
— Помнишь, ты рассказывал мне о Ярославе Гашеке, о том, как он жил у вас в Самаре? — спросил неожиданно Станислав, когда мы закончили первое знакомство с городом. — Для меня это было настоящим открытием. С тех пор зародилась в душе новая страсть. Увлекся розыском материалов о жизни чехов в революционной России. Тут много неясного, недоговоренного. Историки почему-то заняты чаще всего изучением неблаговидной деятельности мятежников и почти ничего не пишут о тех чехах, которые в гражданскую войну служили в рядах Красной Армии. А ведь именно эти люди, а не легионеры, представляют истинное лицо нашего народа, с давних пор влюбленного в вас, русских. В Брно живут некоторые из бывших участников контрреволюционного мятежа. Я разговаривал с ними. Стыдятся они своего прошлого. Оно и понятно — на брата руку поднимали. Буржуазная верхушка затуманила им тогда голову, сбила с толку. Для них сейчас это стало ясным как белый день. Правда, находятся и такие, которые до сих пор утверждают, что ничего особенного тогда не произошло, что мятежники вели себя смиренно, никому зла не делали... Что же им еще говорить остается? Нужно как-то оградить себя от справедливых нареканий соотечественников. Вот они и защищаются... Мне хочется глубоко разобраться во всем этом, Когда-нибудь напишу книгу. А пока думаю в своей газете поместить исторический очерк о событиях тех лет. Слышал, у вас в Куйбышеве вышел сборник воспоминаний о мятеже легионеров. Вот бы мне его! Пришли, а?
— Книга называется «Поезд смерти». Обязательно пришлю ее тебе, Станислав! — пообещал я. — А ты помоги разыскать в Брно одного моего старого знакомого. Впрочем, ты его тоже знаешь — Иосиф Поспишил.
Но «предпринимать» ничего не пришлось. В полдень зазвонил телефон. Станислав поднял трубку:
— Редактор слушает... Куйбышевские туристы?.. Есть такие... Да и он здесь, у нас в редакции...
Положив на стол трубку, Станислав лукаво подмигнул мне:
— Тебя спрашивают. Не успел появиться в нашем городе, как нашлись уже старые знакомые... Говорит, что в утреннем выпуске газеты прочитал информацию о куйбышевских туристах...
— Уж не Поспишил ли? — я, честно говоря, сам с трудом верил в свою догадку.
Но в трубке звучал его голос — неторопливый, чуть приглушенный, с акцентом. Говорил он сбивчиво, по-видимому, волновался ничуть не меньше, чем я:
— Не забыли? Да, это я, Поспишил. Я так рад, так рад... Как прочитал, не могу успокоиться... Нам нужно встретиться... Обязательно... Через час уезжаете? Зайдете за чемоданом в гостиницу? Вот там и встретимся.
Договорились?... Ну, я бегу... Я так рад, так рад...
В гостиницу мы со Станиславом летели как на крыльях. Долгожданная встреча наконец состоится!
Уложив чемодан, я стал ждать своего дорогого гостя. А его все не было и не было. Но вот в толпе я неожиданно различил коренастого мужчину в плаще и шляпе. Его полное добродушное лицо сразу же показалось мне знакомым. Я шагнул навстречу ему:
— Иосиф Поспишил?
Его глаза выразили изумление и радость.
— Вот это встреча! Так только в романах бывает...
И снова, как тогда, три года назад, мы разговорились о Ярославе Гашеке. Я показал Поспишилу документы, которые были обнаружены за последнее время в архивах советских музеев, рассказал о ценных находках куйбышевских историков — о том, что в их новых работах, которые выпустило книжное издательство к сорокалетию Великого Октября, на этот раз упоминается о деятельности чехословацкой секции коммунистов-интернационалистов, в которой активную работу вел вместе с Ярославом Гашеком и он, Поспишил. Мои сообщения, оказывается, для него не были новостью.
Месяц назад он послал письма русским историкам в Куйбышев, Уфу, Ульяновск... И уже ответы пришли...
Иосиф Поспишил вынул из портфеля пухлую пачку конвертов:
— Вот полюбуйтесь, сколько друзей у Ярослава Гашека, а значит и у меня. У вас, в СССР, интерес к жизни и творчеству Гашека ничуть не меньше, чем на родине писателя.
Он показывает мне несколько фотокарточек, только что присланных из Куйбышева. Я узнаю моих куйбышевских знакомых, улицы родного города. Читаю на обороте дарственные надписи: «Дорогой товарищ Иосиф Поспишил! Прошу принять от меня этот снимок на добрую память. С уважением Ф. Попов, 15 июня 1959 года, г. Куйбышев». А вот снимок самарского отеля «Сан-Ремо», где находился чешский военный отдел по формированию чехословацких отрядов Красной Армии в 1918 году. На обороте фотокарточки надпись: «Дорогому товарищу Иосифу Поспишилу, руководителю «Чешского военного отдела» от куйбышевского историка Ю. Щербакова».
Поспишил достает из портфеля еще несколько писем, читает их мне. Пишут разные люди, все они не знакомы ему лично, но строки их дружеских посланий наполнены горячей симпатией к чешскому народу, благодарностью тем, кто в огне гражданской войны вел бесстрашный бой с контрреволюцией, кто шел по фронтовым дорогам вместе с лучшими сынами молодой Советской Республики, отстаивая ее свободу и счастье.
— Хороший народ в России, — взволнованно говорит Поспишил.
— Восемнадцатый год сделал меня вашим другом на всю жизнь. Во время своей второй поездки в СССР я еще горячее полюбил вашу страну, ваш народ.
Я расспрашиваю Иосифа Поспишила о его жизни после того, как в декабре 1918 года он вернулся в Чехословакию. Тиф, которым он заболел еще в Самаре, тяжкие невзгоды фронтовых дней на всю жизнь подорвали здоровье отважного бойца революции. Он много лет был прикован к постели. Но по-прежнему продолжал жить активной жизнью. Переписывался с Ярославом Гашеком до самой его смерти. Писатель умер очень рано, в 1923 году, когда ему не было и сорока лет.
— Жаль, писем не сохранилось, — вздыхает Поспишил. — В годы гитлеровской оккупации пришлось уничтожить их. Несмотря на то, что я был тяжело болен, фашисты решили арестовать меня. В гестапо хранились документы, обличающие меня в коммунистической деятельности. Но мой друг, работавший по заданию партии в комендатуре, добыл эти бумаги, уничтожил их. Таким образом спас меня от неминуемого ареста.
Иосиф Поспишил — член коммунистической партии Чехословакии. Несмотря на преклонный возраст и болезнь не бросает работу, заведует швейной мастерской.
Наш разговор становился все более оживленным. Шофер уже подавал сигналы с улицы, но нам не хотелось разлучаться. И мы несколько раз умоляли настойчивого шофера погодить с отъездом.
О чем бы ни заходила у нас речь, мы то и дело возвращались к Ярославу Гашеку. Я рассказал Поспишилу, как в Праге вместе со своими товарищами побывал в знаменитом кафе «У чаши», где любил когда-то пить черное пиво солдат Швейк. Пражские жители сохранили трактир точно таким, каким он был при жизни писателя. В кафе «У чаши» на стенах развешены многочисленные рисунки, изображающие похождения Швейка. Сюда заглядывают, как в музей, заезжие туристы, здесь проводят за кружкой пива свой досуг простые чехи. Здесь нередко можно услышать забавные разговоры, шутки, остроты. В кафе царит жизнерадостный, неунывающий дух Гашека.
— «У чаши» — место действительно примечательное, — соглашается Иосиф Поспишил. — Доводилось и мне в свое время заходить туда... Вот и сейчас снова тянет побывать во всех тех местах, где жил в свое время Гашек. В ближайшие год-два обязательно еще раз съезжу в Россию — в Куйбышев, Ульяновск, Уфу... Как магнитом тянет меня туда, где в далекие незабвенные годы ковали дружбу Чехии с Россией лучшие сыны наших народов...
Иосиф Поспишил говорит возбужденно, горячо, и чешский выговор, который был явно ощутим в начале нашей беседы, сглаживается, становится почти совсем незаметным.
— Когда возвратитесь в Куйбышев, то передайте вашим историкам от меня, от всех чехов большое спасибо. Очень прошу вас. Жаль, что об их находках мало пишут. Конечно, самые большие открытия еще впереди. Но и сейчас мы стали знать о Гашеке значительно больше.
Расставаясь, он дарит мне свою фотокарточку, крепко жмет руку и уверенно говорит:
— Мы еще встретимся. Встретимся на вашей советской земле. Я так мечтаю об этом!
