Биргель А.Т. Будьте прокляты, изверги! 

 

Биргель Антонина Тенисовна (1900—1959)Биргель Антонина Тенисовна (1900—1959) — работница, член КПСС с 1911 года. При обороне Самары от мятежного чехословацкого корпуса была санитаркой в отряде Красной гвардии. При учредилке была арестована белогвардейцами и увезена в Сибирь в поезде смерти. После освобождения из заключения работала в особом отделе V армии. Вернувшись в Самару в 1921 году, продолжала работать в губчека, на профсоюзной и партийной работе.

 

Выходи во двор!

Торопливые шаги караульных, щелканье тюремных замков, шлепанье полубосых ног по каменному полу — все это было как-то не похоже на обычную тюремную жизнь.
В жуткой тишине происходило что-то такое, что не могло предвещать нам ничего хорошего.
Вот шаги караульных замерли около двери нашей камеры, щелкнул замок. Охранник открыл дверь и приказал:
— Собрать вещи, выходить на тюремный двор!
А когда почти трехтысячная толпа грязных, оборванных, босых, с худыми обросшими лицами арестованных собралась на тюремном дворе, с короткой «речью» выступил начальник конвойного отряда Новак.
— Каждого, кто попытается бежать, — сказал он, — будем расстреливать на месте. По дороге не разговаривать, не оборачиваться.
Он отдал распоряжение построить нас в шеренги, пересчитать и вести.
Вести... куда? Отряд ждал темноты. А когда она наступила, мы, окруженные двойной цепью солдат и казаков, сопровождаемые пулеметами, тронулись в путь.
Куда нас вели, мы не знали. Идя по знакомым улицам, многие мысленно прощались навсегда с теми, кто был дорог сердцу.
Привели на воинскую площадку на станции, где, как оказалось, стоял специально для нас приготовленный поезд. Женщин посадили в отдельные вагоны, забили двери и люки. Мы очутились точно в мешке.
Так я оказалась пассажиркой страшного поезда, получившего название поезда смерти.
Прежде чем рассказать о том, что пришлось испытать в пути, коротко остановлюсь на том, как я попала в тюрьму.

 

* * * 

До первой мировой войны мы жили в Риге, отец работал на заводе. В 1915 году, когда стали эвакуировать некоторые заводы, мы тоже покинули город и приехали в Самару. Отец устроился здесь плотником.

Авейде М.О.

 

В нашей семье кроме отца и матери было трое детей. Мне, самой старшей, исполнилось четырнадцать лет, а сестренка и братишка были еще совсем дети.
Заработки тогда были очень низкие, цены же на жизнь непрерывно росли. Того, что получал за свой труд отец, конечно, не хватало для содержания семьи.
Мы голодали.
Нужно было как-то помочь семье.
Я решила искать работу. После долгих поисков, унизительных просьб и отказов мне удалось наконец поступить в швейную мастерскую. Принадлежала она интендантству, то есть военному ведомству.
После Октябрьской социалистической революции члены самарской организации большевиков С. И. Дерябина, М. О. Авейде, В. К. Адамская и другие, посещавшие нашу мастерскую, вели среди работниц политическую пропаганду. Благодаря этим коммунисткам я и группа других моих товарок в декабре 1917 года вступили в ряды партии большевиков.
Я стала посещать собрания и лекции в клубе коммунистов. Общение с Дерябиной и Авейде, доклады и лекции таких людей, как А. А. Масленников, В. В. Куйбышев, А. X. Митрофанов и другие, которых мы всегда слушали с захватывающим вниманием, раскрыли нам, молодым работницам, глаза на происходящие события, сделали нас активными защитниками нового строя.
В конце мая 1918 года было получено сообщение о начавшемся контрреволюционном мятеже чехословацкого корпуса в Пензе и Сызрани. А затем мятежники прорвались за Волгу и двинулись к Самаре.
На экстренном общегородском собрании коммунистов 30 мая был поставлен на обсуждение вопрос об отпоре наступавшим мятежным частям корпуса. Собрание единодушно постановило считать всех членов партии, способных носить оружие, мобилизованными. Каждый коммунист получил оружие. Так создалась партийная дружина, которая вместе с отрядами рабочей Красной гвардии впоследствии защищала подступы к городу.
Мы, женщины и девушки-коммунистки, разумеется, не остались безучастными зрителями надвигающихся событий. Мы также вступили в отряды, чтобы отдать свои силы на защиту завоеваний Октября.
Началась усиленная учеба. Женщин в течение нескольких дней обучали санитарному делу. Вскоре полученные знания пришлось применить на деле. В бою с мятежниками у станции Безенчук я выполняла роль санитарки. Здесь я была легко контужена и отправлена в госпиталь, но на другой же день выписалась, а 4 июня снова приняла участие в бою под Липягами.
Дерябина С.И.Нам пришлось отступить, так как силы мятежников в несколько раз превосходили наши численностью и вооружением. При переправе вплавь через реку Свинуху я сильно простудилась и слегла. Но когда мятежники захватили Самару, я, опасаясь преследований, все-таки вышла на работу, сказав администрации, что не была до этого в мастерской из-за болезни. Однако работать пришлось недолго. Однажды во время обеденного перерыва в мастерскую вошел незнакомый человек, назвал ряд фамилий и приказал названным следовать за ним. За углом работниц ожидал конвойный отряд. Командир отряда заявил, что мы арестованы, и предложил следовать в управление комендатуры, помещавшееся тогда в доме на углу улиц Саратовской и Алексеевской (сейчас улицы Фрунзе и Красноармейская), а уже через час я была брошена в темный и сырой подвал.
С этого дня началась жизнь, полная ужасов, ежедневных пыток, издевательств и насилий.
Особенно жутко было по ночам, когда одного за другим арестованных уводили неизвестно куда, и они больше не возвращались. Многие были расстреляны прямо в подвале на глазах у остальных арестованных. Каждый ждал своей очереди. Ждала ее и я. Но судьба избавила меня от пули.
Из подвала комендантского управления меня перевели в самарскую тюрьму, где я встретила С. И. Дерябину, М. О. Авейде, В. К. Адамскую и других наших коммунисток, также оказавшихся арестованными.

 

* * * 

Поезд стоял на станции Самара очень долго, отправился лишь к рассвету. В первый момент все мы были настолько подавлены случившимся, что даже не обратили внимания на неудобства в вагоне. Но мало-помалу отсутствие нар и почти абсолютная темнота дали себя знать. Вагон достался нам совершенно неубранный, грязный. К тому же сказывалось отсутствие уборной.

Было страшно тесно. Мы могли только сидеть на полу скорчившись. А среди нас были и пожилые женщины и дети.
Боялись мы, что нас увезут в Сибирь. На дворе стояла уже осень, приближались холода, а большинство ехало в кофтенках, да и те стали сползать с плеч. Поэтому понятно, с каким нетерпением мы ждали станцию Кинель, где должна была решиться наша судьба: поедем мы в сибирском или ташкентском направлении.
Проехали Смышляевку, Алексеевку, вот и Кинель. Небольшая стоянка, и мы поехали дальше. Прильнув к щелям в стенах вагона, мы напряженно всматривались. Но вот и выходные стрелки. Поезд пошел на Сибирь.
Наступивший день не принес облегчения. Для нас и день стал ночью. А скоро начались во время стоянок подозрительные выстрелы. И чем дальше удалялись от Самары, тем чаще раздавались ружейные выстрелы. Это охранники расправлялись с нашими товарищами.
Адамская В.К.Когда проехали Уфу, участились побеги. В ответ охрана беспощадно расправлялась с оставшимися. Новак останавливал в поле поезд, выводил арестованных из вагонов, приказывал строиться в шеренгу и рассчитаться на десять. Каждого десятого расстреливали на глазах у всех.
Нахальнее и безжалостнее стали обращаться с заключенными женщинами. Озверелые белобандиты с револьверами в руках вначале по ночам, а затем и днем стали появляться в нашем вагоне и притеснять женщин. Не ограничиваясь этим, офицеры под предлогом допроса вызывали женщин в свой вагон и там набрасывались на беззащитных, точно звери.
Женщины всячески старались спрятать нас, девушек, от глаз офицеров. Мы прятались во время стоянок по углам вагона, но избежать тяжкой участи никому из нас не удалось.
Доехали мы до Никольска-Уссурийского. Здесь, благодаря вмешательству рабочего населения и отчасти американского Красного Креста, первый раз вымылись в бане, нам выдали белье. Неизвестно почему, часть женщин была снята с поезда и куда-то уведена. Осталось несколько человек, преимущественно политических.
Из Никольска-Уссурийского, к нашему удивлению, поезд тронулся в обратном направлении. Как издевалось офицерье над женщинами во время обратного пути, страшно вспомнить.
Ко всему я заболела и не помню, как была снята с поезда и как очутилась в омской эпидемической больнице. Здесь я пролежала около трех месяцев и была взята на поруки одним знакомым самарцем по фамилии Клеккер.

 

* * * 

Мне было тогда восемнадцать лет, но домой я вернулась искалеченной, изуродованной белобандитами на всю жизнь. Очевидно, немногим из женщин, которые были пленницами поезда смерти, удалось избавиться от такой же участи.

Пусть будут навеки прокляты изверги, отнявшие у детей их отцов и матерей, искалечившие жизнь тысячам трудящихся, пытавшиеся с помощью наемных иностранных войск снова вернуться к власти, снова закабалить рабочих и крестьян!
Пусть будут навеки прокляты все, кто помогал врагам советского народа в их борьбе против Советской власти, против рабочих и крестьян!

1922 г.