Еще один Швейк?

Еще один Швейк?

Были закончены уже все поиски, связанные со статьей Веселого и документами Швейка в пражском архиве легионеров. Все вроде прояснилось. И вдруг на глаза попало упоминание еще об одной совершенно неизвестной статье о прототипе Швейка. Она практически выпала из поля зрения исследователей Гашека и не значилась даже в подробной библиографии, изданной в Праге в 1983 году к столетию со дня его рождения. К счастью, еще в 1930 году на нее обратил внимание и коротко пересказал ее в одном из наших журналов известный критик Михаил Скачков[1]. Принадлежала статья, на которую ссылался Скачков, Максимилиану Гупперту и была напечатана в 1929 году в газете «Прагер Прессе», выходившей в столице Чехословакии на немецком языке (у нас газета нашлась в Библиотеке Академии наук в Санкт-Петербурге. Она есть также во Львове).

Заглавие звучало многообещающе: «Исторически достоверно о Швейке. Человек, который знал бравого солдата Швейка»[2]. Гупперт опирался на рассказ бывшего владельца трактира «У чаши» Фердинанда Юриса (реальное лицо)[3], который тихо доживал свой век в Праге, после того как прогорел и продал свое заведение некоему Грегору. Новый владелец приспособил помещение под склад муки для мацы, и трактир надолго прекратил свое существование.

В статье Гупперта, как и в очерке Я. Веселого, утверждалось, что существовал реальный Швейк, послуживший прототипом героя Гашека. Но увы, это не был уже знакомый нам Швейк. И звали его не Йозеф, а Франтишек. По рассказам Юриса это был сапожник-выпивоха, промышлявший также продажей краденых собак, но чаще всего проводивший время в трактире «У чаши», где он развлекал посетителей всевозможными россказнями, а также военными песнями, за что ему перепадало хмельное угощение и от слушателей и от хозяина пивной. Родился он будто бы 24 июля 1875 года и детство провел в деревне близ Хрудима. Действительную службу проходил в 11-м пехотном полку в городе Писек. Во время мировой войны оказался в русском плену, а по возвращении был послан служить в 102-й полк в Южный Тироль, но затем каким-то образом снова отправился в Россию и оттуда будто бы уже не вернулся.

Что это - до неузнаваемости измененный и искаженный образ того самого Швейка, с которым беседовал Веселый, или кто-то другой? По мере размышлений над этим вопросом начало таять доверие к самой статье из «Прагер прессе». Во-первых, Юрис, а вслед за ним и Гупперт, без тени сомнения называли в качестве одного из своих главных источников сам роман Гашека и оперировали эпизодами из него как достоверными фактами. Во-вторых, смущал уже возраст Швейка. Получалось, что на войну он был мобилизован в 40 лет - с героем Гашека это как-то не вязалось (да и в рассказах, написанных за три года до войны, он был изображен новобранцем, то есть молодым). Постепенно стало вырисовываться, что Франтишек Швейк вообще слеплен в статье из разных лиц. Служба на итальянском фронте после возвращения из русского плена и попытка снова вернуться в Россию подозрительно напоминали факты из биографии Франтишека Страшлипки. Совпадало к тому же и имя (сведения о том, что Страшлипка был прототипом Швейка, уже просочились к концу 20-х годов в печать - газета «Ческе слово» поведала об этом еще в 1924 году[4]). С другой стороны, возраст больше подходил, скажем, для отца Швейка с улицы Боиште, хотя не совпадал полностью и в этом случае. И совсем уж повергало в смятение «вещественное доказательство», которое описывал Гупперт в подтверждение правдивости рассказа Юриса: «Человек, который знал Швейка (т. е. Ф. Юрис. - С. Н.),обладал также одной бесценной памятной вещью. Это картина на стальном листе с изображением бравого солдата Швейка, держащего ружье, словно зонтик, под мышкой и сосущего короткий черенок курительной трубки, какие курят каменщики. Картина, по свидетельству владельца, нарисована художником по имени Людвиг, который будто бы был собутыльником Швейка. Размеры ее метр на восемьдесят сантиметров. И висела она над постоянным местом Швейка» (потом реликвия якобы перешла в собственность Грегори). По иронии обстоятельств это «вещественное доказательство» не только не подтверждало рассказа Юриса, но и опровергало его. Дело в том, что приведенный отрывок - точное описание рисунка на обложке первого издания «Похождений бравого солдата Швейка», когда роман выходил еще отдельными тетрадями-выпусками. Рисунок этот был выполнен другом Гашека Йозефом Ладой. Бели и существовала «картина на стальном листе» (гравюра?), то она была копией рисунка Лады, - и повешена была в трактире, конечно, в рекламных целях, для привлечения посетителей. Что касается самого Йозефа Швейка, то, судя по статье Веселого, после появления романа Гашека он в трактире «У чаши» уже не появлялся или по меньшей мере не раскрывал там своего имени. Да и жил он теперь уже в другом месте - на Варшавской или Липовой улице.

Происхождение «гибридной» версии Юриса объясняется, по-видимому, довольно просто — после выхода романа, действие которого начинается в трактире «У чаши», там, конечно, не было недостатка в разговорах о Швейке и его прототипах. При этом слухи и реминисценции из романа, несомненно, обрастали легендами и вымыслами, перемешивались, переплетались. Все это, вероятно, и вобрал в себя рассказ Юриса, тем более, что его общение со Швейком (если оно на самом деле было) относилось еще к довоенной поре и потом успело стереться в памяти. Ведь до войны и особого повода запоминать Швейка не было. Главы романа Гашека стали появляться только в 1921 году, а рассказы о Швейке 1911 года такой известностью не пользовались, да и к трактиру «У чаши» не имели никакого отношения - он впервые упомянут в романе. Весьма сомнительно, чтобы кто-то помнил и место, где сиживал Швейк. Оно скорее всего опять-таки было выдумано позднее ради рекламы. Таким образом, «вещественное доказательство» снова возвращало к Йозефу Швейку, известному по статье Веселого и по личному делу в картотеке легионеров.

Надо добавить, что сама фамилия «Швейк» относится к числу очень редких. В пражском телефонном справочнике последнего времени числятся только две такие фамилии - обе принадлежат женщинам. Исследователи смогли обнаружить всего пять-шесть человек с этой фамилией и во времена Гашека. К тому же, кажется, все они связаны с двумя упомянутыми семьями (Швейка-землевладельца и Швейка с улицы Боиште), да и родословные этих семей приводят в конце концов к общим предкам. Единственным Швейком, обстоятельства жизни которого во многом напоминают судьбу героя Гашека, остается как раз Йозеф Швейк, живший рядом с трактиром «У чаши». Он и дал основной импульс для возникновения знаменитого образа. Но только импульс, хотя и очень важный. Дальше уже простиралась необозримая и бурная, работа гениального творческого воображения Гашека.