Весной 1933 года в немецких городах горели костры. Вокруг них галдели парни в коричневых рубашках — штурмовики, швырявшие в огонь охапки книг, изъятых из библиотек и книжных магазинов, отобранных при обысках. И в самом первом списке произведений художественной литературы, осужденных на сожжение гитлеровскими властями, рядом с книгами Горького и Барбюса, Ремарка и Эренбурга значился роман Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка».
За ним охотились лихие молодчики с паучьим крестом свастики на рукаве, рвали, топтали и жгли, пытались убить пулей и дубинкой даже память о нем.
Но когда шесть лет спустя аспидно-серые и грязно-зеленые походные колонны немецко-фашистских войск с гамом и свистом, с грохотом моторов, скрежетом гусениц перекатывались через границы Чехословакии, и позднее, когда на затихших, затемненных вечерних улицах чешских городов звучал тяжелый топот патрулей и светились только фары машин и карманные фонарики немецких жандармов, все тот же бравый солдат Швейк, невинно ухмыляясь, издевался над предписаниями и законами всесильных оккупантов, над «непобедимостью вермахта», над «величием фюрера» и бдительностью гестапо.
Швейк жил в убористых строчках листовок, его шутки звучали в наушниках потаенных радиоприемников, в беседах друзей и в отрывистых, словно невзначай оброненных пословицах и намеках, в мгновенных диалогах между трамвайными спутниками или случайными соседями в очереди.
В городах Англии в часы ночных бомбардировок, в бараках военнопленных французов и поляков, голландцев и норвежцев швейковская ухмылка ободряла отчаявшихся, вооружала безоружных побежденных, возбуждала и укрепляла в них веселое презрение к тупому чванству вооруженных до зубов победителей.
Летом 1941 года, когда гитлеровские полчища обрушились на Советский Союз, когда все силы советского народа — оружие и мысль, танки и песни, снаряды и стихи — были брошены в великий смертный бой «не ради славы, ради жизни на земле», в одном из первых советских военных агитфильмов героем был Швейк. И все последующие годы во фронтовых и армейских газетах, и в редкие веселые часы солдатского досуга в концертах артистических и самодеятельных агитбригад нередко появлялся Швейк, вызывая то веселый, то горький, то добрый, то гневный смех... В разных обличьях он всегда служил нам, нашему правому делу, нашей победе.
Ныне, когда в Западной Германии во дворах восстановленных и вновь построенных казарм снова слышны каркающие окрики старых прусских команд, снова маршируют колонны возрожденной немецкой армии и на торжественных сборах «ветеранов» гитлеровского вермахта снова звучат зловещие хриплые песни о войне и смерти, о том, что «сегодня нам принадлежит Германия, а завтра будет нашим целый мир»; когда по дорогам Западной Европы мечутся автомашины с плечистыми «мальчиками» из Оклахомы и Иллинойса, жующими резинку и рыгающими спиртным перегаром, катятся длинноствольные атомные пушки, а в небе пронзительно воют реактивные бомбардировщики, напоминая англичанам и французам, итальянцам и датчанам о новых заокеанских ревнителях воинских доблестей, — сегодня озорная улыбка Швейка опять становится разящим оружием в борьбе за мир, за свободу и счастье миллионов простых людей.
Кто же он, этот бессмертный «бравый солдат Швейк»? Как возник впервые этот образ? Кто его создал?