Горжени З. Ярослав Гашек - журналист

Вторжение Ярослава Гашека в чешскую журналистику

 

— Родился 30 апреля 1883 года в Праге-2,
Школьска улица, 16. Отец — учитель средней школы Йозеф Гашек, мать — Катержина,
в девичестве Ярошолава,
— в 1898-1899 годах учился у москательщика Кокошки в доме «У трех золотых
шаров» в Праге,
— в 1899-1902 годах учился в Чехослованском коммерческом училище на Рессловой
улице в Праге,
— в 1902-1903 годах — чиновник банка «Славия» в Праге.

 

Ярослав Матей Франтишек Гашек — так звучит в метрике его полное имя — появился в чешской журналистике, будучи студентом Чехослованского коммерческого училища. В одной своей юмореске зрелых лет («Душенька Ярослава Гашека рассказывает: Как я умерла»), написанной 23 августа 1920 года, он как бы мимоходом, от имени своей «душеньки» уточняет: «В 35 лет я имела за собой 18 лет прилежной, плодотворной работы». Таким образом, как мы видим, «прилежную, плодотворную работу» на поле чешской журналистики и литературы Гашек начал в семнадцать лет.

В качестве крестного отца своего журналистского дебюта он выбрал Серваца Геллера1, многолетнего редактора газеты «Народни листы», которого поколение Гашека называло «учителем журналистов». Чешский журналист Ладислав Тума-Зевлоун присутствовал — так он по крайней мере утверждает — при том, как студент Гашек в один прекрасный день постучался в дверь редакции вечернего издания газеты «Народни листы»:
«Он вошел в редакционную комнату, где вместе со мной сидел доктор Геллер. Тогда мы еще не знали его имени.
Молодой, красивый, краснощекий, глаза как две черные виноградины. За пазухой несколько книг, перевязанных ремешком. Типичный студент.
Посетитель сообщил, что его зовут Ярослав Гашек и что он учится в коммерческом училище, где немецкий язык преподает литературный сотрудник «Листов» профессор Шульц. Вытащил из нагрудного кармана несколько линованных листочков, очевидно вырванных из тетради, подал Геллеру и несмело спросил, когда бы примерно мог прийти за ответом. На вопрос, о чем идет речь, посетитель сказал: «Нечто вроде вечернего фельетончика...»2
Каким он был, этот первый «вечерний фельетончик»?
Здена Анчик3, знаток гашековского творчества, считает, что это был антимилитаристский сентиментальный рассказ «Ефрейтор Котарба», который «Народни листы» напечатали 20 августа 1900 года за подписью Й. Гофмейстер. Радко Пытлик4, еще один крупный специалист по Гашеку, оспаривает это мнение:
«В пользу гашековского авторства здесь говорят как свидетельство Менгера (один из гашековских биографов. — З.Г.), утверждающего, что Гашек писал в «Народни листы» с 1900 года, как антимилитаристская направленность сюжета, так и его сентиментальное звучание. Против этого авторства говорит, однако, знание военных команд, которое трудно ожидать от 17-летнего юноши, а также книжные выражения и архаизмы, какие в позднем гашековском творчестве не встречаются»5.
Вот почему сегодняшние исследователи сходятся на мысли, что первым выступлением Гашека на страницах чешских газет был очерк «Цыгане на празднике», опубликованный на первой странице «Народних листов» в субботу 26 января 1901 года и подписанный «Ярослав Гашек».
Каким же было это гашековское начало?

 

Цыгане на празднике

 

«В людном селенье Б., лежащем у реки Моравы на самой венгерской границе, сегодня оживленно. Здесь отмечается храмовый праздник.
Посреди селенья, перед корчмой, поставлено нечто вроде беседки: четыре кола, а на них крыша из игольчатой хвои. В центре беседки высится шест, увенчанный разноцветными лентами.
Парни в праздничных рубахах и в шляпах, украшенных цветами, собрались у шеста живописной группой и нетерпеливо ожидают, когда появятся девчата, чтобы условиться с ними о вечерних танцах.
Семьи посылают друг другу на пробу свои праздничные яства. По улице ширится аромат выпечки, разносящийся из открытых окон домов. Праздничная возня господствует во всем селенье.
Это волнение переносится и на цыганские избушки, стоящие на окраине. В каждой венгерской деревне обычно есть оседлая цыганская семья, которая помогает местному населению в полевых работах и добывает себе на пропитание всем, чем может. Так и здесь.
Члены цыганской семьи в этот торжественный день облекаются в праздничные одежды, состоящие из обносков, которые украшены разноцветными заплатами. Самый старший из цыган отправился в путь до ближней деревни К., чтобы позвать на престольный праздник тамошних цыган.
Когда он ушел, остальные цыгане в торжественном волнении собрались подкрепиться в корчме.
Через час возвратился старый цыган и привел с собой целую семью соплеменников из селенья К.
Следуют приветствия и объятия. Обе семьи выпили боровички и тут же разошлись по деревне просить милостыню.
Цыганята у каждых дверей садились наземь и начинали полуплачущим голосом слезно клянчить хотя бы маленький подарок. Пока рука дающая не будет протянута, их не отогнать никакими силами. Цыгане и цыганки идут следом за цыганятами и присоединяют свои просьбы к просьбам детей. Тут получат несколько булочек, там яичко, в третьем месте денежку, а в благодарность цыган испрашивает у бога благословение дому дарителя. Цыганки потом предсказывают в своем гаданье счастливое будущее, добрый урожай и подставляют руку для подарка.
Уйдут одни, придут другие, всюду слышны слова восхваленья, порой и молитвы, которые шепчет какой-нибудь старый цыган. Так продолжается до обеда.
В полдень все цыгане сходятся в корчме, где торжественно обедают. Угощаются выпрошенными яствами и пропивают полученные деньги.
Во время обеда было весело за исключением нескольких интермеццо, когда тот или иной цыган выговаривал цыганке, что она принесла мало денег. В самый разгар пиршества распахнулась дверь и вошел молодой цыган, который год назад был призван в армию.
Ликование собравшихся не знает границ. Все пробираются к гостю и чокаются с ним. Его отец, старый цыган, обнял парня. Солдат сел и начал рассказывать, и вот уже все с любовью глотают слова человека, который, в их глазах, так высоко поставлен над ними.
Приближается вечер. Молодежь у беседки весело танцует чардаш, а цыгане, столпившиеся поодаль, с завистью смотрят на праздничное гулянье.
Неожиданно солдат обнял самую красивую девушку селенья за талию и начал танцевать с ней. Остальные цыгане тоже с ликованием ударились в пляску.
Парни отступили в сторону. Их неудовольствие растет чем дальше, тем больше.
Один из них, самый смелый, пригласил на танец молодую цыганку.
Солдат-цыган мгновенно оставил свою девушку и обрушился на него.
Остальные хлопцы встали на сторону парня, цыгане на сторону своего соплеменника, и вспыхнула драка.
В решающую минуту появились жандармы, привлеченные шумом и криком.
Успокоили буянов. Цыгане отступили и вернулись назад, в корчму, где началась веселая пьянка. Цыгане из соседней деревни хвастались, что насобирали больше подаяний, чем здешние. Из-за этого отношения между обоими семействами несколько расстроились. К вечеру одна из здешних цыганок стала выговаривать соседней за какую-то украденную курицу.
Атмосфера наполнилась бранью на цыганском языке. За атакованную женщину заступился ее муж, и вот уже хозяева дерутся с гостями.
Вновь появились жандармы и арестовали одного цыгана из здешнего селения и двух из соседнего.
После ухода арестованных между обеими семьями восстановился мир, и еще долго, до поздней ночи, из корчмы разносились цыганские песни»6.

 

Романтическая история и стиль повествования, к которому Гашек позднее не раз возвращался, хотя и напоминают добротное школьное сочинение, проясняют все же, что заинтересовало и захватило Серваца Геллера из «Народних листов». Его заинтересовал и захватил бесспорный талант наблюдателя, присущий молодому автору, его умение взглянуть свежим взглядом на житейскую повседневность, незатейливое, но яркое изображение конкретных людей в конкретной социальной ситуации. Именно так обрисовал он в своем еще несмелом и неотделанном дебюте цыганский «пир», правильно и точно оценив социальный конфликт. Его увлекают не экзотика, не своеобразность края, а прежде всего люди, их судьбы. Этому принципиальному подходу он остался верен во всем своем журналистском и литературном творчестве.
В одной из следующих новелл («Народни листы», 13 ноября 1902 года) Гашек сам формулирует свое творческое кредо:
«Мы подробно обследуем все. Нас занимает не только природа. В первую очередь мы хотим узнать народ. Вот почему мы приходим к простым жителям гор».
Его истории, как правило, динамичны, и прежде всего правдивы. Развязки не банальны, они чаще всего смешны, изобретательны.
Первые очерки и новеллы, которые на протяжении ряда лет печатались подвалами в вечернем выпуске «Народних листов», обычно рождались во время его каникул, когда Гашек бродил без особых целей по Чехии и Словакии. Сначала Ярослав со своим братом Богуславом ходил в короткие походы по центральной Чехии, позднее, на каникулах в 1900 году, впервые побывал в тогда еще экзотическом краю под Татрами. Станцией отправления в первое большое путешествие по Словакии ему послужило селение Бродске, то самое «людное селенье Б., лежащее у реки Моравы на самой венгерской границе», откуда путники отправились долиной Вага в центральную Словакию.
Гашек постепенно расширяет диапазон своих познавательных экскурсий на соседние страны — Галицию и другие части Польши, «нижнюю» Венгрию, Баварию, до русских границ, Румынию, Болгарию, Австрию, Словакию, Хорватию. Он, очевидно, посетил и Северную Италию.
Часто это были долгие пешие походы. В статье «О спорте» («Новая Омладина», 27 января 1907 г.) Гашек вспоминал, как в 1905 году прошел пешком шестьсот километров из Триеста через Альпы в Прагу.
Путешествия успокаивали его вечно неудовлетворенную, бродячую, романтическую натуру. Они помогали понять души простых людей. Именно поэтому мы находим в его путевых очерках столько искренней, открытой любви к простому человеку, какой бы ни была его национальность, так же как и бездну насмешки, иронии и сарказма по адресу обывателей и верных слуг тогдашней Австро-Венгерской империи или других монархических государств, на каком бы языке они не говорили.
Гашека особенно очаровала Словакия, красота ее природы, но главное — жизненные судьбы ее народа, его мечта о национальном освобождении. Патриотически мыслящие словаки не раз принимали юного путешественника как «брата-чеха», и он отвечал им такими же чувствами. И как человек, и как публицист. Путешествия по Словакии вдохновили его на большинство первых очерков, опубликованных в начале столетия (1901 — 1902) в «Народних листах»: «Пришел вовремя», «Из мемуаров несколько отставшего городка», «Детванцы», «Цыганские похороны», «У переправы», «На венгерской почте», «Цыган-археолог».
В 1908 году на словацкой замле произошло трагическое событие, которое получило широкий отзвук и в Чехии. В деревне Чернова жандармы стреляли в людей. Было много убитых и раненых, в том числе женщин. Взволнованные чувства чешской общественности Гашек выразил в своей статье «Чернова», опубликованной во втором номере журнала «Женский обзор», с которым он тогда тесно сотрудничал. В этой статье Гашек писал:
«...Бедные словаки, шептали мы в пивных и кафе. Общественность с симпатией обращала свои взоры к бродяжкам ремесленникам7, на чьей родине там, под Татрами, было совершено массовое убийство.
Несчастный народ! Раньше, правда, нас не очень заботил этот народ. Порою в корчме мы затягивали словацкую песню, на маскараде' щеголяли в словацких национальных костюмах, танцевали их танцы, присвистывали, как их парни в далеких деревнях, под «цыганскую музыку». Дамы гонялись за словацкими вышивками. В школах словаков причисляли к чехам. Это же неплохо, если твоя нация вырастает вдруг на три миллиона человек. Газеты печатали немного беллетристики на словацкие сюжеты или путевые очерки, чтобы видели, какая это красивая страна. Тут, пожалуй, и приходил конец нашему давнему интересу к Словакии и словакам. Разве что еще липтовский сыр, брынза — кусочек Словакии в лавочке с деликатесами... На съездах журналистов словацкий поэт Гурбан Ваянский8... Вот и вся Словакия, которую мы знали.
Как-то один молодой чешский литератор погиб в ловушке для медведя под Татрами.
Какая это дикая земля, говорили читатели, дивная Словакия!
При всех этих восхищенных восклицаниях случалось, что «Чехословацкое единство», кружок, цель которого — поддерживать словаков, обучающихся в Праге, влачил жалкое существование. Но это не мешало нам выступать с декларациями: «Словакам нужна интеллигенция!»
Словацкие интеллигенты в Праге при этой моральной поддержке едва не помирали с голоду.
Потом пришел норвежский поэт (Б. Бьернсон. — 3.Г.)9 и заступился в открытом письме за словаков перед потомками гуннов.
Всеобщая радость в Чехии. Глаза светились от радости. «Этот показал мадьярам! Поэт из Норвегии! Вы только вдумайтесь — аж из Норвегии!»
В этом «аж» был весь трагизм наших симпатий к племени, столь близкому нам. Выступление Бьернсона инспирировало телеграмму, в которой студенчество высказало свои симпатии норвежскому заступнику наших братьев.
После этой телеграммы словаки по крайней мере опять поверили, что чехи относятся к ним всерьез.
Надо сказать, словаки после многих разочарований переставали верить в братскую любовь.
Один наш депутат ездил даже в Пешт на конференцию с их угнетателями, а это немного странное проявление любви.
И наконец мы ушли так далеко, что, читая газеты, стали удивляться, как это за столь долгий срок мадьяры не арестовали ни одного словацкого патриота.
Тут-то и появилась Чернова. Осужденный на два года священник Андрей Глинка10 устроил у нас лекционное турне. На его родине произошел случай массового убийства. Он по-деловому говорил о страданиях словаков. Для большинства из нас это были незнакомые истины. Мы выпрягли коней из экипажа и под полные энтузиазма песни и восторженные возгласы в адрес словаков отвезли оратора в его отель.
Что только не сделала Чернова! Мне кажется, что мы уже не тот народ голубиного духа, который можно сдвинуть с места лишь пролитой кровью. Она обрызгала и нас. Пали там и женщины.
*
Словацкая женщина! Часть истории страдания несчастного народа. До случая с убийством о словацкой женщине мы знали немного. Люди, которые вернулись из путешествия по Словакии, рассказывали, что словачки красивы. Констатацией их красоты исчерпывались наши симпатии.
Ну, конечно, еще вышивки. Если кто-то начинал твердить, что словацкая женщина влачит голодное существование, люди махали рукой. Ну, не так уж все плохо. Моральная нищета! Кто бы посмел написать так о словацких женщинах? Это были бы горькие откровения. Так велось до последнего времени. Но в Чернове пали и женщины!
Словацкая женщина. Как она живет?
Однажды на моравской земле я повстречался с такой женщиной. Натруженные руки, в глазах выражение безнадежности. Тяжко трудится она на клочке каменистой земли. Зимой она берет в долг у еврея, а весной отрабатывает этот долг. Она — пахарь кредитора, а если останется время, вспашет и свое жалкое поле. Эта женщина шагает з° плугом, сгорбленная и печальная. Запела, идя бороздой, тоскливую песню. Что ей дала жизнь? Нищету и печаль. Мужа дома нет. Он ходит в поисках работы по свету. Вернется, заплатит долги и отправится снова. А однажды не придет назад...»
Это одна из наиболее значительных статей предвоенной гашековской публицистики. Гашек не только высказал в ней возмущение расстрелом людей в Словакии, но и выразил также чувства передовой части чешского народа, выступающей против национального и социального угнетения братского словацкого народа. С откровенностью, столь свойственной ему, он навел критическое зеркало на те слои чешского общества, которые фарисейски оплакивали участь словаков, ничего не делая для ее облегчения. Это был голос, будоражущий прогрессивную чешскую общественность, зовущий ее к активным проявлениям солидарности со словацким народом.
От путевых очерков и репортажей Гашек постепенно переходит к новому жанру, который прославил его, — к юмореске, новелле сатирической направленности. Жизненные ситуации он исследует с шутливым преувеличением, сатирическим ударом отстаивает свою позицию. Именно в юморесках мы находим основные прототипы излюбленных гашековских героев — плута из народа, хитреца и проказника, и зажиточного, эгоистичного обывателя. Одному он отдал свои симпатии, другого приговорил к осмеянию и презрению.

Первые юморески появились уже на третьем году гашековского творчества: «Приключения Дьюлы Каконя», «Военный пес пана уездного начальника». Позднее юморески стали преобладать в его произведениях, становясь все более острыми и политически.
Материал для своих очерков, рассказов и юморесок Гашек черпал исключительно в реальной жизни. Гранить и оттачивать стиль ему помогало чтение, ггоежде всего классической литературы. Он полюбил Толстого, Сервантеса, Гоголя, Горького, Диккенса. Очень нравились ему также книги о путешествиях и приключениях. Он читал научные сочинения, энциклопедии. Обожал кулинарные книги, старые календари, сборники различных практических советов, специальные журналы. При этом он не столько искал идеи и сюжеты, сколько загружал свою невероятную память массой фактов и фактиков, имен, цифр, выражений, географических названий, дат и т.д., используя их в своем творчестве с удивительной уместностью и точностью, в наиболее смешных ситуациях.
Еще во время занятий в коммерческом училище Гашек начал пробовать и свое поэтическое перо. Вместе с товарищем Ладиславом Гаеком-Домажлицким11 он издает единственный поэтический сборник в своей жизни, «Майские выкрики», в ироническом названии которого повторился заголовок этого стихотворения, почти эпиграммы:

Без нас весна назад вернется,
Когда под травкой будем спать,
Но вновь и вновь поэт найдется,
Чтоб о весне стишки кропать.
Без нас весна вернется снова,
Когда под травкой будем гнить.
Но будут, как всегда, сурово
Поэтов критики лупить.12

Сборник вышел в 1903 году. Он имел действительно оригинальный вид: на четных страницах были стихи Гашека, на нечетных — eго соавтора.
Ярослав Гашек в это время часто навещал объединение молодых литераторов, которое называлось «Сиринга», по имени греческой нимфы. В это объединение входили люди с будущими звучными именами, такие, как, например, Иржи Маген13 и Рудольф Тенсноглидек14. Его эстетская, даже декадентская направленность быстро опротивела Гашеку. Он оставляет «Сирингу», а вместе с ней и свои поэтические амбиции. В немалой степени посодействовал этому и двоюродный брат Ярослава Роман Гашек, опубликовавший в «Модерном животе», журнале объединения «Спринги», малолестную рецензию на «Майские выкрики».
«Ярослав Гашек — гомо новус, — писал Роман Гашек. — Дебют другого автора уже был... Все ошибки, на которые ему указывали после первого сборника — «Ночи», — повторяются здесь в еще большем количестве: наивность, несуразности, смешные фантазии, неправильность формы ит.д. ... Его соавтор, Ярослав Гашек, может похвалиться теми же погрешностями, у него, как и у его коллеги, особенно выпирает забавное поигрывание бицепсами, демонстрация силы. И все же несколько мест в его стихах возбуждают определенные надежды, чего нельзя сказать о г-не Домажлицком»15.
После такой критической пощечины, какую без всякой жалости отпустил ему двоюродный брат Роман, Гашек отказался и от упомянутых «определенных надежд». Больше он никогда не пытался издавать поэтические сборники. Но к самим стихам возвращался как публицист неоднократно, выражая в них свое отношение к тем или иным событиям. Его стихотворное творчество, хоть и не достигло вершин поэзии, играло, однако, активную роль в журналистской деятельности Гашека.
Характеру гашековского таланта отвечали лаконичные публицистические выступления. Он даже твердил, что «таланта и терпения» у него хватает только на короткий жанр. И хотя романом о Швейке он опроверг это утверждение, в своих очерках, юморесках, фельетонах и рассказах, этой «боевой кавалерии» газет и журналов, Гашек достиг уровня самой высокой литературы.
Человек свободолюбивого характера, он приветствовал перемены, брожение, шум, вступал в непрестанные контакты с людьми. Эти черты его бурной натуры принесли ему немало трудностей в поисках постоянной работы. В 1902 году он успешно закончил коммерческое училище и под давлением матери (отец к тому времени умер) получил место в банке «Славия». Но не прошло и года, как непоседливый бродяга в его душе взбунтовался против, как казалось Гашеку, нудной жизни банковского чиновника. Однажды он просто не пришел в канцелярию.
Ладислав Гаек-Домажлицкий свидетельствует, что в один прекрасный вечер накануне прихода весны 1903 года Гашек особенно размечтался. «Как, наверное, будет хорошо в Словакии весной». На Тынской улице остановился, поднял глаза к луне и будто бы сказал: «Сегодня я получил сверхурочные. Деньги на дорогу есть. Прямо сейчас, ночью, поеду в Словакию»16.
И уехал. Исчез без следа из Праги, с работы. Поскольку это случилось уже во второй раз, администрация банка «Славия» 3 июня 1903 года уволила его «за грубое нарушение служебных обязанностей».
Двадцатилетний нарушитель дисциплины не очень был смущен таким поворотом судьбы. Его успехи в «Народних листах» родили у него уверенностъ, что он способен зарабатывать на жизнь сотрудничеством в газете. Это означало, однако, постоянное затягивание ремешка на последнюю дырку. Путь «журналиста на вольных хлебах» не был устлан розами.
«Народни листы», бесспорно, создали ему доброе имя. Понемногу он начал пытать счастья в других редакциях, например, с 1902 года в «Право лиду», с 1903 года в журнале «Илюстрованы свет», с 1904 года в «Беседах лиду» и «Светозоре» и т.д.
Он начинает буквально наводнять развлекательные разделы газет и журналов юморесками и фельетонами. Его перо удивительно раскованно и свободно.
«Писал Гашек легко и просто, — вспоминал позднее Йозеф Лада17 в «Хронике моей жизни», — свои юморески он мог и вправду создавать на глазах у заказчика. Он обладал умением работать где угодно — в трамвае, пивной, кафе, сколько бы там ни шумели. Он всегда был готов блеснуть своеобразной литературной эквилибристикой. Как-то в кафе «Унион» он писал очередную юмореску, и любой из гостей в придачу к нескольким грошам мог назвать Гашеку какое угодно имя, которое тот мгновенно вставлял в следующую фразу, ничуть не нарушая хода действия.
...Иногда сюжет у него был готов заранее, но обычно Гашек придумывал его прямо за столом. Он никогда не мучился тем, что писать. Минуту сидел неподвижно, уставив взгляд на чистую бумагу, а потом начинал работать. Писал быстро, без долгих остановок, разборчивым, красивым почерком...»18
Чрезмерное количество продукции сопровождалось и естественным снижением качества ее. Богемная жизнь, в чьи воды он быстро вплывал анархистской стремниной, принуждала его творить любой ценой, точнее, за какой угодно гонорар, который может быть выплачен мгновенно, наличными.
Это была одна из многих причин, почему под его произведениями стали появляться псевдонимы. Всего их около ста. Он использует имена своих родственников и знакомых, имена совсем случайные, взятые из объявлений, с фирменных вывесок. У него было немало и псевдонимов, юмористически стилизованных. Иногда он специально прибегает к псевдонимам, особенно если хочет отделить статьи на серьезные темы от своего собственного имени, которое читатели знали главным образом по юморескам.
Имя Ярослава Гашека несмотря на импровизации, творческие неудачи победоносно пробивало дорогу к всеобщему признанию. Уже через несколько лет после очерка «Цыгане на празднике» оно приобрело популярность, любовь, широкий отклик, стало в чешской журналистике определенным понятием.

 

 

Примечания

 

1. Геллер, Сервац Бонифац (1845 — 1922) — чешский прозаик и журналист, редактор газет «Народни листы» и «Лумир». В 1879 г. вместе со Сватоплуком Чехом основал журнал «Кветы».
2. Тůma-Zеvlоun Ladislav: Alej vzpomínek. Praha, 1958, str. 76.
3. Анчик, Здена (1900 — 1972) — чешский журналист, поэт, писатель-юморист. Работал в редакциях газеты «Руде право», сатирического журнала «Дикобраз».
4. Пытлик, Радко — чешский журналист, критик, исследователь творчества Я. Гашека. Его книга «Ярослав Гашек» (серия ЖЗЛ) переведена на русский язык («Молодая гвардия», М., 1977).
5. Pуt1ík Radko — Laiske Miroslav: Bibliografie Jaroslava Haška. Praha, 1960, str. 40 — 41.
6. Работы Ярослава Гашека печатаются и цитируются по оригинальному журнальному и газетному тексту или взяты из книг, вышедших при жизни автора. — Прим. автора.
7. 3емля не могла прокормить словацких крестьян, и мужчины, покинув свои деревни, бродили по чешским, венгерским, австрийским городам и селам, подрабатывая ручным ремеслом. — Прим, автора.
8. Ваянский, Светозар Гурбан (1847 — 1916) — словацкий писатель, журналист, критик, политический и культурный деятель. Автор поэтических сборников, основоположник современного словацкого романа («Сухая ветвь», «Котлин»).
9. ...потом пришел норвежский поэт и заступился в открытом письме за словаков перед потомками гуннов — Бьерн Бьернссон (1832 — 1910), норвежский прозаик, поэт, драматург и публицист. Лауреат Нобелевской премии. Боролся за право угнетенных наций, выступил в защиту словаков и за равноправие славянских народов в Австро- Венгрии.
10. Глинка, Андрей (1864 — 1938) — католический священник, организатор (1918) и руководитель клерикально-фашистской Словацкой народной партии, которая стремилась к расколу Чехословацкой республики. Партия была распущена 1 сентября 1914 г. решением Словацкого национального совета.
11. Гаек-Домажлицкий, Ладислав — чешский журналист, поэт, редактор журнала «Свет звиржат». Друг Гашека.
12. Здесь и далее перевод Г. Устинова.
13. Маген, Иржи (Антонин Ванчура) (1882 — 1939) — чешский поэт, прозаик и драматург.
14. Тесноглидек, Рудольф (1882 — 1928) — чешский писатель и журналист, поэт-лирик.
15. «Moderní život», с. 6-7, 1907.
16. Hájеk Ladislav. “Z mých vzpomínek na Jaroslava Haška, autora dobrého vojáka Švejka a výborného českého humoristu». Praha, 1925.
17. Лада, Йозеф (1887 — 1957) — чешский художник, карикатурист, писатель. Автор и оформитель детских книг (наиболее известные: «Моя азбука», «Веселое природоведение», «О Микеше»), иллюстратор произведений чешских писателей. Широкую известность получили его иллюстрации к книге Я. Гашека «Похождения бравого солдата Швейка».
18. Lada Josef. Kronika mého života. Praha. 3. vyd., 1954.