Горжени З. Ярослав Гашек - журналист

Второе рождение бравого солдата Швейка

— В феврале 1917 года в редакции «Чехослована» Гашек читает рукопись своего нового произведения «Бравый солдат Швейк в плену»,
— в июне 1917 года «Бравый солдат Швейк в плену» выходит книжным изданием.

Через пять лет после рождения бравого солдата Швейка Ярослав Гашек во второй раз обращается к своему герою. Еще перед войной своим верноподданническим усердием Швейк помогал подрывать устои Австро-Венгрии, хотя и несмело, так сказать в рамках закона. Сейчас, в разгар войны, автор ничего не скрывает. Он в полном смысле слова на ножах с австро-венгерской монархией и посылает своего бравого солдата, который до сих пор ни в кого не выстрелил, сразу на передовую. На войну с Австрией.
Швейк объявился в июне 1917 года в Киеве1 — в скромном карманном издании с зеленой обложкой. Книжка содержала 121 страницу и имела название «Бравый солдат Швейк в плену». Позднее она стала библиографической редкостью. В ЧССР и в Советском Союзе сохранилось всего несколько экземпляров.
В 1959 году киевский «Швейк» дождался своего первого переиздания за границей. В переводе Н. Роговой его выпустило тиражом 315 тысяч экземпляров московское издательство «Молодая гвардия». Позднее, в 1966 году, это произведение появилось также во втором томе пятитомного собрания сочинений Ярослава Гашека, вышедшего на русском языке в Москве (тираж 210 тысяч). Несколько раз оно переиздавалось и в Чехословакии — впервые в 1947 году в издательстве Карела Сынека в Праге.
Намерение снова вернуться к Швейку родилось у Гашека в первые месяцы его деятельности в «Чехословане». Нет сомнения, писателя навела на эту идею сама бурлящая атмосфера, в которой формировались на Украине части добровольцев из числа бывших чешских и словацких военнопленных. В их лагерях, в первых отрядах «чешской армии» была развернута интенсивная агитация под лозунгом «Все на вооруженный бой с Австро-Венгрией!». В этот бой рвался и бравый Йозеф Швейк.
В одном из «Писем с фронта», датированном 17 октября 1916 года и опубликованном в «Чехословане» 30 октября 1916 года, Гашек сообщает: «Половину работы я уже сделал, а через три недели будет готова вся история чешского войска
вплоть до наших дней».
О какой «истории» идет речь? Она так и не появилась на страницах «Чехослована», не обнаружена и в легионерском архиве, о ней нет ни слова в обильных воспоминаниях гашековских современников. Может быть, Гашек имел в виду новые подвиги Швейка? Точного ответа дать нельзя.
Другое, уже более определенное, упоминание о Швейке относится к февралю 1917 года. Оно обнаружено в воспоминаниях тестя Гашека, Йозефа Майера, которые цитирует в своем «Бродячем гусенке» Радко Пытлик. В результате какого-то конфликта с местной полицией Гашек попал в бориспольскую тюрьму под Киевом. В записке, которую он послал своим киевским друзьям, были будто бы и такие слова: «Сижу здесь в безопасности и пишу Швейка. То-то ребята будут смеяться. Страдаю за правду».
Дальше Пытлик пишет, что 16 февраля 1917 года на редакционном совещании «Чехослована» Гашек прочитал начало своей книги о Швейке в плену. К тому времени рукопись, очевидно, была уже закончена — Гашек писал быстро и сразу набело. Летом 1917 года «Бравый солдат Швейк в плену» был издан. Тюрьма в Борисполе стала его колыбелью.
В своем новом произведении Гашек достиг эпической широты и глубины, до сих пор ему не свойственных. Подняться на еще более высокую ступень он смог только в своем четырехтомном романе «Похождения бравого солдата Швейка в мировую войну». Еще в 1911 году его герой был простым столяром. Теперь Швейк уже владелец маленькой обувной мастерской на Виноградах, где он «вел благочестивый образ жизни и где у него регулярно раз в год от ревматизма опухали ноги».
Верный своей идее «идиота на действительной», Гашек усиливает в киевском Швейке его безграничную преданность государю императору, которому он был готов служить до последнего вздоха. Гашек откровенно излагает в этой книге свой художественный замысел: «Выкрики Швейка о государе императоре, хоть обвиняемый и пытался приписать им противоположное, серьезное значение, вызывали общий смех зрителей: значит, Швейк совершил преступление против общественного спокойствия и порядка».
Гашек представляет своего героя в его новой исторической роли с изумлением и глубоким вздохом:
«До чего же ты докатился, мой бравый солдат Швейк! Имя твое упомянуто в «Народной политике» и других правительственных органах с присовокуплением нескольких параграфов Уголовного кодекса.
Все, знавшие тебя, с удивлением прочли: «Императорский королевский Краевой уголовный суд в Праге, отделение IV, вынес решение о конфискации имущества Йозефа Швейка, сапожника, последнее время проживавшего на Краловских Виноградах, за переход к неприятелю, государственную измену и подрыв военной мощи государства согласно § § 183-194, § 1334 «С» и § 327 военного Уголовного кодекса».
Как же ты не поладил с этими параграфами, ты, который хотел служить государю императору «до последней капли крови»?»
Однако прежде, чем Швейк попадет в плен, о котором говорят название книги и введение к ней, должна произойти история, разделенная автором на четырнадцать глав. В ней ясно проглядываются характерные черты того великого романа, что появится после войны. При этом важно отметить, что «Бравый солдат Швейк в плену» отнюдь не полуфабрикат — это самостоятельное произведение со своими литературными достоинствами. Как бы интересно ни развивалась в дальнейшем судьба героя, киевский Швейк ничуть не утратил своей ценности, юмора, обаяния.
Гашек вывозит Швейка в инвалидной коляске на улицы Праги на другой же день после объявления о мобилизации. Здесь еще нет пани Мюллеровой. Ее обязанности выполняет пока ученик Швейка: «Когда разнеслась весть о мобилизации, ученик Богуслав как раз натирал ему ногу ихтиоловой мазью»2. В коляске, которую толкал перед собой ученик, Швейк отправился в путь с криком «На Белград!», чтобы на глазах у бесчисленного множества зевак продемонстрировать свою искреннюю преданность государю императору (гл. I).
Пражская полиция, однако, никак не хотела понять патриотические излияния ветерана войны и упрятала его в каталажку, уже переполненную бесчисленными жертвами ее бескомпромиссной бдительности (гл. II).
Во время допроса, который проводят печально известные пражские полицейские комиссары Клима и Славичек, Швейк безуспешно доказывает бескорыстность своего желания служить государю императору до последней капли крови (гл. III).
Господа судьи также не поверили швейковской преданности и без долгих размышлений назначили своей невинной жертве наказание в восемь лет (гл. IV и V).
Трогательные выкрики о верности императору Францу-Иосифу I все же разжалобили бесчувственного начальника тюрьмы, который приказал надеть на Швейка смирительную рубашку и отправить его в психбольницу (гл. VI).
За новые проявления любви к монарху Швейк наконец попадает в сумасшедший дом (гл. VII и VIII).
Австрии не хватает, однако, мяса для пушек, и в дело решают пустить резервы, укрытые в императорских, королевских домах сумасшедших. Так Швейк разрывает заколдованный круг. Его призывают на службу и приписывают к 91-му пехотному полку в Ческих Будеевицах (гл. IX).
В Бруке (Мост-над-Литавой), где 91-й полк готовится к «торжественной порке», Швейку выпадает честь быть денщиком прапорщика 2-й роты Конрада Дауэрлинга, гонителя чехов с «репутацией людоеда». Встречаемся мы здесь и с другими персонажами будущих «Похождений» — майором Венцелем и кадетом Биглером (гл. X и XI).
В Кираль-Хиде Швейк вызывает переполох из-за одной красавицы венгерки по имени Этелка Каконь, которая понравилась прапорщику Дауэрлингу, и вся венгерская печать начинает шуметь об этом инциденте (гл. XII).
Потом прапорщик Швейка начинает мечтать о каком-либо ласковом животном и приказывает своему денщику раздобыть «фокстерьера или бульдога». Разражается катастрофа с псом, который был украден у начальника воинского гарнизона (гл. XIII).
Тыловые удовольствия «людоеда» Дауэрлинга кончаются в XIV главе. 2-я рота 91-го пехотного полка спешно отправляется с «марш-батягой» на поле битвы. На последних страницах промелькнут поручик Лукаш и капитан Сагнер, но тут наступает финал. На фронте мужественное сердце Дауэрлинга уходит в пятки. Он хочет любой ценой попасть назад, в тыл, и приказывает Швейку выстрелить ему в плечо. Швейк исполняет приказ с закрытыми глазами, «ибо никогда ничего подобного не делал». Он стреляет так основательно, что прапорщик, крикнув от боли, отдает богу душу. Не ожидая, чем кончится дело, наш снайпер отправляется к русским окопам. Он кричит первым же встретившимся ему русским солдатам:
— Товарищи! Я — Йозеф Швейк из Краловских Виноград.
Повесть кончается чаепитием и встречей с ротой чешских добровольцев. Финал немного романтический, идиллический, но именно так написал его тогда Гашек. Вот последние фразы:
«Так по ошибке бравый солдат Швейк совершил преступление против военной мощи Австрийского государства.
И пошел бравый солдат Швейк в плен, повернувшись задом к империи и черно-желтому двуглавому орлу, начинавшему терять свои перья...»
Нет сомнения, что Гашек написал «Бравого солдата Швейка в плену», как говорится, «по социальному заказу», ради конкретных нужд конкретного времени, тех целей, которые определяли его политическую и организаторскую деятельность, ради успеха вооруженного антиавстрийского сопротивления. Империя пока существовала, она еще не проиграла свою войну. Среди вчерашних солдат австро-венгерской армии, чехов и словаков, надо было вести терпеливую разъяснительную работу. Особенно важно было развеять какие бы то ни было проавстрийские иллюзии, вовлечь в антиавстрийское движение как можно больше военнопленных.
Эти политические мотивы побудили Гашека взяться за его острейшее оружие — антиавстрийскую сатиру. Именно поэтому он мобилизовал на войну Швейка. Именно поэтому пишет свое произведение как насмешку, как обвинение милитаристской, ненавистной монархии, которая угнетает его народ, гонит в несправедливый бой, под пули и снаряды. Это был суд над австрийским бюрократическим молохом, загнивающим, дегенерирующим, находящимся в агонии.
Суд над империалистической войной состоялся позднее — в «Похождениях бравого солдата Швейка».
Но уже и на этом этапе развития гашековского мышления, в его киевском Швейке, мы встречаем аргументы, обусловленные борьбой чешского народа за национальную независимость, его сопротивлением угнетательской и милитаристской политике австрийского правительства.
Эту позицию Гашек излагает в повести абсолютно открыто и недвусмысленно:
«В глазах австрийских учреждений любовь к народу всегда являлась отягчающим вину обстоятельством, преступлением, а теперь в связи с войной наступило такое время, когда Австрия стала бросать оскорбленных и униженных людей за решетку».
«И бравый солдат Швейк решительно направился к мрачному, серому зданию казармы, построенному императором Иосифом II, который смеялся над намерением лихтенштейнских драгун спасти народ посредством католицизма и в то же время сам хотел при помощи тех же драгун сделать чешский народ счастливым путем германизации. Чешских солдат во дворе казарм гоняли сквозь строй за то, что они говорили по-чешски...»
«Австрия объявила войну, забыв, что со штыком можно делать все что угодно, только нельзя на него садиться».
«Чехи-запасные ехали воевать с сербами, но на вагонах писали: «Да здравствует Сербия!»
«Венское правительство выдало полицейскому аппарату в Праге попросту carte blanche3: «Делай что угодно, что только взбредет тебе на ум, только уничтожь чехов!»
Повесть «Бравый солдат Швейк в плену» имела большой успех у чешских и словацких читателей на Украине. По свидетельствам современников, это была самая популярная книга из вышедших в ту пору в Киеве. Хотя на ней и лежит печать спешки, в какой она была написана, эта книга оправдала все надежды, которые возлагал на нее автор.
Гашек не довез до Москвы, где мы с ним скоро встретимся, киевского Швейка.
Однако он вез с собой, в своем сердце и своей потрясающей памяти, созданного им эпохального героя с его невероятными приключениями. Что касается памяти, просто удивительно, сколько подробностей своей жизни он использовал спустя годы столь точно и впечатляюще!.. Но прежде всего Гашек развивал и оттачивал образ Швейка, украшал ствол будущего романа все новыми и новыми ветвями. События, пережитые им в революционной России, углубляли его мышление. Уже недалеко, на ближнем горизонте, проявились контуры его героя.
Киевская повесть, бесспорно, была генеральной репетицией «Похождений бравого солдата Швейка в мировую войну».

 

 

 

Примечания

 

1. Хотя в выходных данных и было написано — «июнь 1917 года», киевская типография могла опоздать. Во всяком случае, объявление о книге появляется в «Чехословане» только 30 июля. В нем говорится: «Бравый солдат Швейк в плену. Юмореска Ярослава Гашека. Выходит в библиотеке «Чехослована», Славянское издательство В.Ф. Швиговского, Киев, почт. ящ. 46. Подписная цена на пять тетрадей — Р. 1,25 с почт. расходами».
2. Гашек Я. Собр. соч. в 5-ти т., т. 2, с. 305 — 382.
3. Свобода действий (франц.).