Горжени З. Ярослав Гашек - журналист

Сражение за Ярослава Гашека

В мутной волне литературного трюкачества вокруг романа Гашека рядом с шутовстом Шальды и Ванека можно было найти сплетни, намеки, анекдоты, наветы, прямую клевету на писателя. Эта волна буквально захлестнула чехословацкий книжный и журнальный рынок. К сожалению, нередко творчеством такого рода занимались бывшие приятели писателя.
«Давно пора кому-то заступиться за Гашека, — справедливо писал в 1924 году журналист и поэт Йозеф Гора, — и очистить память о нем от болтовни его трактирных друзей. Давайте перестанем делать шута из этого автора, единственного подлинно чешского юмориста нашего столетия. Гашек принадлежит литературе и читателям, а не тем несостоявшимся журналистам и литераторам, которые строят на нем свое торгашеское существование, залезают, словно вши, в его шубу и творят легенды о нем — не для того, чтобы его возвысить, в чем, впрочем, он и не нуждается, а для того, чтобы удовлетворить свои паразитические аппетиты».
Таким образом, борьба за Ярослава Гашека, как при его жизни, так и в особенности после его смерти, разделила тогдашнюю чехословацкую журналистику на две половины. Ее буржуазный, реакционный лагерь большей частью клеветал, ябедничал, наговаривал на писателя. Прогрессивный, революционный фронт чехословацкой печати встал на защиту гашековского творчества и гашековской чести.
Первыми, кто вступился за писателя, были «Руде право» и позднее «Творба», когда ее возглавил Юлиус Фучик. Причем «Руде право» сделала это еще при жизни писателя. Я говорю о статье Ивана Ольбрахта, который раньше всех в чехословацкой литературной критике прозорливо оценил экстраординарность — как он дословно написал, — гениальный талант автора «Похождений бравого солдата Швейка во время мировой войны». Это «одна из самых лучших книг, когда-либо написанных в Чехии», — провозгласил Ольбрахт.
Статью Ольбрахта (это была рецензия на первую часть «Швейка») «Руде право» напечатала 15 ноября 1921 года. Она принадлежит к числу тогдашних наиболее сильных критических выступлений. Публикуем ее так, как она была напечатана в газете.

«Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны»
«Если хотите вдоволь насмеяться, прочтите «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны» Ярослава Гашека.
Лессинг сказал о Клопштоке, что его каждый хвалил, но мало кто читал...¹ У Ярослава Гашека это наоборот. «Похождения бравого солдата Швейка» читают десятки тысяч людей (первое издание, вышедшее тиражом в десять тысяч, уже разобрано), десятки тысяч человек заливаются смехом над его страницами, однако похвалить роман никто из лиц, причастных к литературе, пока не осмелился. Спросите простого читателя, каково его суждение о книге, он рассмеется при одном имени «Швейк», и это в конце концов самый лучший ответ. Однако задайте этот вопрос человеку «литературно образованному», и тот снисходительно улыбнется и смущенно скажет «Гм-м...». Он не рискнет быть настолько неблагодарным, чтобы сказать что-то плохое о книге, которая подарила ему столько веселых минут. Но с другой стороны, когда он вспомнит о ее абсолютно «нелитературном» стиле, о подзатыльниках и затрещинах, которые эта книга раздает старой и новой литературной эстетике, а главное, старому и новому эстетству, когда он вспомнит о превосходном звучании ее языка улиц, казарм и пивных, о выражениях, которые обычно заменяют многоточиями, то ему покажется, что он скомпрометирует себя, если скажет: «Это отличная вещь!» Книжный рынок «Похождения» бойкотировал, книготорговцы отказываются продавать эту книгу... Господин Э. Вайнфуртер, например, написал следующее письмо: «С такой вульгарной литературой, цель которой — воспитывать вместо интеллигенции народ грубиянов и хамов, мы не работаем. Не хотим позорить имя нашей фирмы. Эта литература только для коммунистов, а не для чешского человека. Мое почтение, Э. Вайнфуртер».
Это правда, обилие г... и подобных вещей в любой другой книге было бы противным, поскольку во всех иных случаях производило бы впечатление бравады и нарочитости. Однако бравому солдату Швейку это идет, простонародные словечки выглядят здесь естественными, становятся авторским завоеванием. Книготорговцы были принуждены заняться романом, и сегодня его продает, наверное, и господин Э. Вайнфуртер.
Когда в трамвае я, к удивлению и негодованию попутчиков, громко хохотал над первой частью «Швейка», то испытывал страх (совершенно оправданный и неприятный), что книга не станет тем, что обещает, поскольку считал невозможным для автора сохранить темп, с каким он стартовал, удержать высоту, сберечь своеобразие юмора, который он с легкомыслием подвыпившего мота разбазаривает по свету, даже не понимая, что он раздает. Я был приятно разочарован. Первая часть закончена, вышли уже две тетради второй, а Швейк по-прежнему остается тем старым добрым Швейком, каким мы его узнали в его жижковской квартирке на другой день после покушения на Франтишека Фердинанда. Гашек в изобилии обладает редким сокровищем, имя которого юмор. Его «Похождения бравого солдата Швейка» действительно отличная книга.
Особенно высоко в ней мы ценим две вещи. Считаю их просто гениальными.
Гашек показал нам мировую войну с совершенно новой точки зрения. Чуточку света на эту ее сторону бросил уже венский Карел Краус², но действительно только чуточку, поскольку его сатира суше гашековской, а его военный кругозор не идет дальше венской улицы и министерской канцелярии, тогда как Гашек, прямой участник войны, прошел пол-Европы и Азии. Да, «Похождения бравого солдата Швейка», помимо всего прочего, — военный роман. Я прочел несколько военных романов и даже один написал сам. Но ни в одном не видны вся никчемность, глупость и жестокость мировой войны так очевидно, как в гашековском романе. Война всех нас била палкой по голове, когда мы писали, она давила нам на затылок с такой силой, что пригибала лицом к бумаге, и если нам удавалось выпрямиться снова, то лишь с огромным напряжением всех сил и воли. Гашеку не понадобилось превозмогать в себе войну и побеждать ее. Он с самого начала стоял над ней. Он над ней смеялся. Он сумел осмеять ее целиком и в подробностях, словно это было не больше чем пьяная канитель в жижковской корчме. Чтобы так смотреть на нее, необходима определенная доза швейковства и — прямо сейчас скажу слова, которые хотел использовать позднее, — еще доля гениального идиотства. Честь человеку, который справился с этим! Результат красноречив: «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны» — одна из самых лучших книг, когда-либо написанных в Чехии. Это во-первых.
И во-вторых: Швейк стал совершенно новым типом в мировой литературе. Человек-флегматик, изображенный с новой стороны. Чешский Гонза, впервые объявившийся в художественной литературе и ввергнутый в бурную современную жизнь. Человек, до дерзости приятно контрастирующий с противным типом «проблематических натур», «не удовлетворенных ни одной ситуацией, но также ни для одной и не созданных», ибо Швейк удовлетворен каждой ситуацией и в каждой всегда оказывается в выигрыше. Умный идиот, вероятно даже гениальный идиот, который со своей глуповатой, но и невероятно хитрой добротой всюду может выиграть, поскольку просто нельзя, чтобы он не выиграл. Таков Швейк. Было бы невозможно, чтобы этот новый литературный тип вызывал у нас столько интереса и столько веселья, если бы он был взят откуда-то со стороны, не от нас, если бы швейковщина не была частью — большей, меньшей, все равно, — и нас всех, так же, как донки- хотовщина, гамлетовщина, фаустовщина, обломовщина, карамазовщина. Наверное, и впрямь была нужна мировая война, чтобы мы уяснили превосходство действительного и притворного идиотизма над суровым авторитетом официальных лиц и отношений, чтобы эта часть нашего существа могла вылупиться и сформироваться в целый и готовый человеческий тип, и, наверное, этот тип не мог быть раньше постигнут в такой ясности нигде, кроме Чехии, с ее странным отношением к государственным авторитетам и войне. Но ясно и другое: объявить его у нас мог только Ярослав Гашек. Гениальный идиот Ярослав Гашек. В этих словах нет ни капли преувеличения. В каждой гениальности есть немного идиотизма.
Ярослав Гашек был у нас известен перед войной как автор добрых юморесок. Он был национал-социалистом и в газетах этой партии выбирал мишенью для своего смеха политику. Потом стал социал-демократом и высмеивал политику и национальных социалистов. Некоторое время был редактором «Света звиржат» и хохотал над любителями животных и их питомцами. Смеялся надо всем и нигде не мог долго удержаться. Завсегдатай жижковских пивных, нередкий посетитель полицейского управления, доставляемый туда за мелкие ночные выходки, должник пригородных трактирщиков, но в первую очередь милый и веселый товарищ и собутыльник. Ушел на войну, и годы о нем не было ни слуху ни духу. Погиб — утонул в Днестре. Потом пришло известие, что в какой-то кавказской корчме он высмеивал большевиков и пьяный моряк убил его бутылкой из-под рома. Такая гашековская смерть была настолько в его стиле, что ей верил каждый. Но это не было правдой. Ярослав Гашек был видным советским служащим в Омске, руководил военной территорией, наверное большей, чем Чехословацкая республика, приобщил к коммунизму княжну Львову, внучку председателя первой русской думы³, женился на ней, работал, помогал создавать новый мир.
Был ли это действительно Ярослав Гашек? Невероятно! Когда я приехал в Россию, то спрашивал о нем. 'Товарищ Гашек? Ярослав Осипович? (А в России по отчеству кого попало не называют!) Это один из самых лучших людей, какие есть в азиатской части России». Я недоверчиво усмехнулся. Но приходили новые и новые люди, чьему авторитету нельзя было не верить, и все восхваляли Гашека, рассказывали о героизме, проявленном им в боях, о его мудрости и организаторских способностях, о его невиданном усердии, о его заслугах перед Россией. Военный комиссар из Сибири товарищ Гончарская сказала мне: «Ярослав Осипович говорит, что, если бы у него была не одна, а десять жизней, он все бы их с радостью пожертвовал за рабочую власть. Я ему верю абсолютно, поскольку он не раз доказал свои слова на деле». Такое в России не скажут о ком угодно. «Не пьет?» — спросил я. «Ярослав Осипович? Ох, ох! О чем это вы, товарищ, говорите!» Омский двойник пражского Ярослава Гашека действительно на протяжении нескольких лет не взял в рот ни капли алкоголя, хотя и имел к нему доступ.
Поздней осенью прошлого года Ярослав Гашек вернулся в Прагу. Первая его дорога вела в «Унионку», и первое, что он сделал, — напился. В это мгновение омский двойник исчез где-то в самом темном уголке его души, а на свет вышел тот, первый Гашек. С того времени Ярослав Гашек живет с нами как когда-то: завсегдатай жижковских пивных, нередкий посетитель полицейского управления, должник пригородных трактирщиков, милый и веселый приятель и собутыльник. К товарищам по партии не ходит, в партийной работе не участвует. Все это кануло в Лету. Он снова смеется надо всем светом. Только над одним — нет: над коммунизмом и своим омским прошлым. Было ли это его лучшим прошлым? Искусство эгоистично. Ясно одно: в Омске он был замечательным человеком, однако не написал ни строчки. В Праге он завсегдатай пивных и написал одну из самых лучших книг чешской литературы. Сибирь хорошего военного комиссара еще найдет. Бравого солдата Швейка не написал бы никто другой.
Читайте эту книгу! Это отличная вещь!»

Ольбрахт в некоторых деталях ошибался. Более того: кое-где он даже наговаривал на Гашека. А кое о чем просто не знал, например о том, что Гашек написал в Советской России, да, очевидно, и о том, что после приезда в декабре 1920 года из России Гашек «докладывался» в пражском секретариате революционной левицы . Ольбрахт в своем более позднем отношении к Гашеку кое- что осмыслял, уточнял, изменял. Но остается фактом, что его рецензия на «Швейка» в «Руде право» стала литературным событием, совершив решающий перелом в оценке гашековского творчества, оказала влияние не только на левую критику, но и на некоторых критиков из буржуазного лагеря.
Как реагировал на статью Ольбрахта сам Ярослав Гашек?
Эмиль Артур Лонген в уже упомянутой книге приводит разговор Гашека с фабрикантом Коларжем из Коханова, селения вблизи Липнице-над-Сазавой. Фабрикант возмущался тем, что Ольбрахт назвал автора «Похождений бравого солдата Швейка» «гениальным идиотом». Коларж выдернул это выражение из широкого контекста. «Это пик вульгарности, и я удивляюсь, что товарищ о товарище⁴ мог написать такую гадость. Сразу видно, каковы они, эти коммунисты». А что ответил на это Гашек? «Верь мне, что Иван Ольбрахт думал обо мне хорошо, называя меня гениальным идиотом. Хотел меня похвалить».
Спустя годы Александра Львова вспоминала, что это была самая большая помощь Гашеку. Коммунист, писатель, которого Гашек уважал, заступается за Швейка и говорит, что это великое художественное произведение. Гашеку это очень помогло. Возродило в нем веру в себя, в свой талант. Он решил дописать «Швейка», ничто ему больше не могло помешать, только смерть.
Это самое достоверное свидетельство. Оно говорит о том, что рецензия Ольбрахта окрылила Гашека, придала ему силы для продолжения работы, наполнила его уверенностью, что «Швейк» получил признание. Политическая и моральная поддержка, которую оказали писателю революционная «левица» и «Руде право», тогда уже орган Коммунистической партии Чехословакии, имела принципиальный характер.
От Ольбрахта эстафету приняли другие критики. Среди них был поэт Йозеф Гора, тоже литературный сотрудник «Руде право». Но прежде всего хотелось бы назвать Юлиуса Фучика, который, будучи двадцатидвухлетним студентом, страстно упрекал в своей рецензии «Зачатие бравого солдата Швейка» («Руде право», 4 октября 1925 г.) чешскую литературную критику в том, что она обходит молчанием Гашека. «Любая лирическая звезда десятой величины восходит из безвестности на просторное небо чешской литературы — только луноликой физиономии бравого солдата Швейка там не увидишь. О Гашеке молчат, словно о заблудшем сыне в порядочной семье... Но ведь Гашек — один из самых искусных чешских юмористов, масштабность его юмора исключительна».
Рецензия молодого Фучика вскрывает ряд факторов, оказывавших определяющее влияние на рождение романа. Критик говорит, например, что «наполовину мать «Швейка» — Россия», эмбрион Швейка он видит уже в легионерских зарисовках, созданных на заре легионерской идиллии, юморески из Бугульмы называет «уже чистокровно швейковскими».
Фучик рецензировал один из томов избранных сочинений Ярослава Гашека, который составил для издателя Сынека д-р Антонин Доленский. Рецензент был крайне неудовлетворен выбором произведений для этого тома: «Он не показывает нам все литературное развитие Гашека русского периода и искажает его дух». Фучик критикует Доленского за то, что гашековское творчество в России он «взял наскоком», хотя это были «добрые три года интенсивного развития и дозревания. Рецензент со всей определенностью заявил, что в этот период «Гашек создал новые произведения, достойные войти в собрание сочинений».
Вот что Фучик пишет о Гашеке дальше:
«Он стал коммунистом и начал писать откровенно тенденциозные юморески для редактора Муны, так же как перед этим писал откровенно легионерские для редактора Швиговского. Можно пожимать плечами над теми или иными тенденциями. Но юморески эти были хороши.
Не было бы смысла рекламировать их «ради социальной революции». Гашек все равно был только практическим коммунистом, как и практическим национальным социалистом. Однако это не давало повода господину Доленскому уменьшать литературное значение русских юморесок. Сравнив «Новогодний фельетон» («Чехослован», 31 декабря 1917 г.) с более поздним «И отряхнул прах от ног своих...», он понял бы сам, насколько серьезными были эти работы, как вырос Гашек. Если же Доленский знает все это и молчит, то это уже переходит границы издательской порядочности».
Далее Фучик ищет причины, по которым Доленский даже не упомянул о возможной творческой деятельности Ярослава Гашека в Советской России: «Правдоподобнее всего, причины эти были политическими. Именно из-за них издатель с такой настойчивостью скрывал переориентировавшегося Гашека».
Однако и прозорливый Фучик еще не мог знать действительную гашековскую публицистическую и политическую деятельность в Красной Армии, которую сегодня мы можем «рекламировать ради социальной революции». Вместе с этим утверждением мы можем положить на чашу весов десятки публицистических работ, о которых Фучик в 1925 году еще не слышал, но о чьем существовании он догадывался.
И все же с годами отношение чехословацкой литературной критики к Гашеку изменялось. Особенно это стало заметно тогда, когда после перевода на немецкий и русский языки началось триумфальное шествие бравого солдата Швейка по многим странам мира. За пять лет (1926 — 1931) он был переведен на пятнадцать языков — для чехословацкого писателя успех до той поры небывалый.
Так прежде недооцененный роман — недооцененный официальной критикой — находит признание и дома, на своей родине. Признание это было, однако, своеобразным. Буржуазное общество, которое еще вчера презирало Гашека, превращало его сегодня в комедианта. Гашека с его мировой славой замалчивать уже было нельзя. Но чтобы сделать писателя безвредным, его как следует зашнуровали, урезали, препарировали. В этом обществе забавлялись над Гашеком, его человеческими слабостями, чтобы отвлечь внимание от критики, которую писатель с такой силой высказал в адрес капиталистов, снобов, милитаристов, военных маньяков, антисоветчиков.
Об этих удивительных переменах официального отношения буржуазной республики к Ярославу Гашеку писал спустя десять лет после его смерти Лацо Новомеский⁵:
«Буржуазия ухитрилась, красиво причесав бунтовщиков революции, превратить их в комические фигуры. Гашек был приготовлен для желудка чешского мещанина противоположным методом: он остался в Чехии взлохмаченным, из него сделали сентиментального пьяницу и веселого шута. То, что ставило писателя гораздо выше среднего уровня — его понимание общественных проблем, критическое отношение к действительности, — последовательно замалчивалось»⁶.
Позднее Курт Конрад ввел в широкий политический контекст это гашековское «понимание общественных проблем, критическое отношение к действительности»:
«Автор «Швейка», Ярослав Гашек, которого пражане знали только как приверженца богемного образа жизни и пьяницу, который был в Красной Армии твердым и решительным интернационалистом, — тот же самый человек, что создал тип «подрывного» солдата в мировой литературе. Уже своей жизнью Гашек доказывает, что его бессмертный герой выступал против одного типа армий и что в армии, которая сражалась за лучшее будущее, Гашек был чем угодно, только не разлагающим элементом»⁷.
Так Иван Ольбрахт, Йозеф Гора, Юлиус Фучик, Лацо Новомеский, Карел Крейбих, Курт Конрад и другие их сверстники из рядов чехословацкой революционной журналистики коллективно формулировали заветы Гашека людям сегодняшнего и завтрашнего дня, социалистическому обществу, современной социалистической литературе и журналистике.
Гашек, автор плаката, полностью отпустил узду своей фантазии, когда как-то в Виноградском «Кравине», где по прихоти кандидата «партии умеренного прогресса в рамках закона» провозглашал себя «величайшим чешским писателем». И на сей раз его слова сбылись. «Швейк» действительно завоевал и по-прежнему продолжает завоевывать сердца миллионов читателей во всем мире.
Известны слова замечательного немецкого писателя и режиссера Бертольта Брехта, который написал, что, если бы он должен был выбрать из художественной литературы этого столетия три произведения, которые представляют мировую литературу, между ними был бы и роман Гашека.
Советский знаток гашековского наследия Сергей Никольский ставит Гашека в один ряд с такими бессмертными героями мировой литературы, как Отелло и Гамлет, Дон Кихот и Санчо Панса, Фауст и Тиль Уленшпигель, и видит в Швейке абсолютно новый комический тип, обогативший мировую литературу. Швейк, подчеркивает Никольский, способен жить ''самостоятельной жизнью». Например, Бертольт Брехт послал Швейка воевать против Гитлера. Особенно активно помогал Швейк на войне советским солдатам. Никольский приводит несколько малоизвестных фактов из советской журналистики. М. Слободской опубликовал в 1941 — 1945 годах в военной газете «Красноармейская правда» примерно 90 рассказов о новых похождениях бравого солдата Швейка во время второй мировой войны. В газете «Красный черноморец» новые истории о Швейке рассказывал А. Баковиков, а в газете «На защиту Ленинграда» — Л. Раковский. Гашековский Швейк не был сознательным борцом. Но он умел воспротивиться, не дать затереть себя шестерням огромного милитаристского механизма. Воспротивиться своеобразно, в полном соответствии с первоначальным авторским замыслом «идиота на действительной», который «сам потребовал, чтобы его освидетельствовали и убедились, какой из него будет исправный солдат». Гашековская сатира направлена здесь уже не только против австрийской армии, против империи. Роман разоблачает милитаризм, несправедливую, агрессивную войну. Империализм в нем не только подвергнут осмеянию, но и вызывает презрение. Писатель подчеркнуто выпячивает его уродства, срывает с него фарисейскую маску.
Это завещание Гашека-гуманиста направлено против уродливых и чудовищных сил милитаризма, за мир, избавленный от лицемерного мещанства и клерикального мракобесия. Именно этой борьбе он отдал без остатка весь свой замечательный талант.
Огромная, масштабная и всесторонняя журналистская деятельность этого великана чехословацкой и мировой литературы стала постоянно живым и актуальным примером для сегодняшней прогрессивной, революционной социалистической журналистики. Примером активного участия в общественной жизни и борьбе своего времени, бескорыстной службы социальному прогрессу.
Стремление Гашека быстро реагировать на события дня, доходчиво, убедительно, аргументированно отвечать на вопросы, которые ставит перед общественностью время, — неотделимая часть этого завещания, этого примера.
Ярослав Гашек никогда не занимал осторожной, выжидательной, а тем более нейтральной позиции. Лед равнодушия не остужал его сердца. Он вмешивался в бой увлеченно и яростно, отдаваясь ему полностью и без остатка, ибо всегда знал, на чьей стороне и за что он воюет. Его произведения — литературные и публицистические — и сегодня сражаются на нашей стороне баррикад.

Примечания

1. Лессинг, Готхольд (1729 — 1781) — немецкий драматург, теоретик искусства и литературы.
Клопшток, Фридрих (1724 — 1809) — немецкий поэт Просвещения, утопист.
2. Краус, Карел (1874 — 1936) — австрийский драматург, поэт, критик. В 1899 г. основал сатирический журнал «Походень» («Факел»), который издавал до 1936 г.
3. «Княжна Львова» — еще одна гашековская мистификация, в плену которой оказался и Иван Ольбрахт. Александра Львова, жена Ярослава Гашека, была типографской работницей из Уфы, членом РКП (б). — Прим. автора.
4. Имеется в виду обращение, принятое между членами коммунистической партии. — Прим. автора.
5. Новомеский, Лацо (1904 — 1976) — словацкий поэт, публицист, пропагандист социалистических тенденций в словацкой поэзии. С начала своей публицистической деятельности активный сотрудник чешской и словацкой прогрессивной печати. Активный пропагандист советской литературы и искусства.
6. Novomeský Laco. Švejk šlehán osudem napořad. — «Tvorba», 12 ledna 1933.
7. Konrad Kurt. Švejk není sám. — «Tvorba», 23 května 1935.