Горжени З. Ярослав Гашек - журналист
Гашек и «Руде право»
— 20 марта 1921 года «Руде право» публикует первый фельетон, написанный Гашеком
специально для этой газеты.
Наиболее острую политическую полемику Гашек вел в своих материалах, написанных для «Руде право». Дорогу в эту редакцию писатель нашел не сразу. Некоторые причины мы уже попытались объяснить. В «Руде право» в ту пору работало большинство тех сотрудников ее предшественницы, газеты «Право лиду», которых Гашек знал еще перед войной. Прежде всего это был Антонин Боучек, которому Гашек передал свое редакторское кресло в анархистском журнале «Комуна». Затем — Богумир Шмераль, Иван Ольбрахт, Богумил Новотный, Ян Скала, Вацлав Вацек, Йозеф Гора, карикатурист Властимил Кошванец.
Иван Ольбрахт (не совсем справедливо) выговорил Гашеку, что он «к товарищам по партии не ходит, в партийной работе не участвует». Правда, это было написано позднее, мимоходом, в статье, где дается высокая оценка роману о Швейке. «Он снова смеется надо всем светом, — констатирует Ольбрахт1. — Только над одним — нет: над коммунизмом и своим омским прошлым». И это очень важное, принципиальное свидетельство, объяснение того, почему Гашек абсолютно убежденно пришел наконец в «Руде право».
Сначала писатель постучался в дверь сатирического журнала «Сршатец», который издавало левое крыло социал-демократической партии (редактировал журнал карикатурист «Руде право» Властимил Кошванец). Здесь 10 февраля 1921 года была напечатана его юмореска «Протокол II съезда партии умеренного прогресса в рамках закона». Гашек возвращается в ней к своей довоенной политической пародии и с помощью уже оправдавшего себя приема комментирует порядки буржуазной республики. Это был смелый шаг к той критической позиции, которую он потом занял в своих фельетонах и юморесках, написанных для «Руде право».
Ян Скала, один из основателей «Руде право» и автор названия газеты, был свидетелем первого появления Гашека в редакции:
«Через два года после окончания мировой войны Гашек появился у нас. Это было после декабрьской забастовки. «Руде право» мы выпускали в подвальном помещении типографии на Мысликовой улице. Мы приветствовали его как героя пролетарской революции, но он отверг наши похвалы. Он не мог, по его словам, вести себя иначе, это был его долг. Другие пожертвовали большим, а Красная Армия и советский народ продолжают свой героический бой. О своих действиях много говорить не хотел»2.
Гашековская «премьера» в «Руде право» прошла вполне достойно. 20 марта 1921 года он публикует в газете сатирический фельетон под названием «Кронштат»3. Гашек выступил не как кающийся «представитель богемы» — а именно таким его хотела видеть буржуазная печать. Гашек без обиняков высказал в своем фельетоне то, что уже проглядывало в его публикациях в других газетах и журналах. Чешский буржуа встретил в нем боевого, бескомпромиссного критика лживых вымыслов «желтой» прессы.
Предметом разговора была кампания пражской печати вокруг событий в советском городе и порте Кронштадт в Финском заливе. В конце февраля 1921 года в крепости вспыхнул антисоветский мятеж, подавленный 18 марта. Пражские буржуазные газеты, а вместе с ними и «Право лиду», приветствовали кронштадтские события и соревновались в пророчествах о сроках, когда падет Советская власть. Однако 19 марта они остались «с длинным носом» и должны были признать, что поражение потерпела отнюдь не Советская власть, а мятежники. Эти факты мы приводим для того, чтобы приоткрыть секреты творческой мастерской Ярослава Гашека. Фельетон о крахе кронштадтского мятежа писатель опубликовал в «Руде право» уже 20 марта. Он действительно писал его по горячим следам событий и прямо в номер.
Кронштат
...Гельсингфорс, по-чухонски Хельсинки, насчитывает 80 тысяч человек населения и институт для душевнобольных, самый большой в Финляндии, с радиоцентром.
Когда на финской равнине, чьей столицей является Гельсингфорс, вы спросите, что делают в Гельсингфорсе, финский крестьянин вам скажет, что там лгут, поскольку старое финское присловье говорит: «Не ищи правды в Гельсингфорсе».
С той поры, как на крыше института для душевнобольных поселилась искровая станция, стало еще хуже.
Выписал я сообщения этой искровой станции за последние дни. Так вот, передает Гельсингфорс:
Кронштат обстреливает Москву.
Москва сдалась.
Петроград в руках восставших.
Троцкий арестовал Ленина.
Ленин застрелил Троцкого.
Троцкий бежал в Новгород.
Ленин бежал в Омск.
Упорные бои на улицах Москвы.
Кремль горит.
Красная Горка перешла к восставшим.
Псков, Харьков, Ялта в руках моряков из Кронштата.
Троцкий убит под Петроградом.
Троцкий едет в Петроград.
Троцкий в плену у генерала Козловского.
Кронштатские моряки вошли в Петроград.
Большевики в Петрограде казнили 80 тысяч человек.
Большевики в Москве расстреляли 180 тысяч человек.
Бегство большевиков из Москвы и Петрограда.
Красная Армия перешла на сторону восставших.
Большевики казнили в Москве и Петрограде 258 627 человек.
Государственный переворот в России. Падение советского правительства.
Ленин и Троцкий застрелены при попытке к бегству.
Во время падения Советской власти расстреляны все коммунисты.
Кронштат пал.
Чтобы это последнее сообщение не было таким тяжелым ударом для «Народних листов», Гельсингфорс посылает утешительную пилюльку:
«Повстанцы взорвали военные корабли и убегают по льду в Гельсингфорс».
Пробежать по льду 380 километров — пустяк. Искровая телеграмма сделает это еще быстрее.
*
Весть о падении Кронштата все чешские газеты приняли, естественно, с облегчением, поскольку кончились мучительные догадки, чем, собственно, все завершится. Поскольку господин Станислав Николау4 недавно писал в «Народни политике», что Кронштат выиграл, сегодня ему, если он честный человек, следует или застрелиться, или выступать и дальше в «Пародии политике» со своими политическими размышлениями. Быть или не быть.
Самую большую радость, падение Кронштата доставило, чему бы я никогда не поверил, газете «Право лиду», которая пишет:
«Кронштатское сопротивление подавлено. — Восстание отбросило русскую политику вправо».
Это новая политическая теория. Если кто-то хочет стать правым, должен овладеть, как большевики, Кронштатом.
Искренне боюсь, не пал ли при взятии Кронштата мой приятель Стивин5.
«Народни листы» падение Кронштата из осторожности замолчали. Очевидно, ждут, что напишет об этом д-ру Крамаржу барон Врангель, чтобы информация была точной. Пока утешаются только тем, что повстанцев во всей России 200 тысяч.
«Вечер» в канун падения Кронштата писал: «Безнадежное положение большевиков», а следом: «Англия признала советское правительство».
Таких несчастий с «Вечером» случится не одно.
Мужественно отнесся к падению Кронштата «Час». Как всегда философски разобравшись в деле, он называет падение Кронштата пирровой победой.
Сказано чисто по-профессорски, и помоги боже после праздников всем ученикам, чьи профессора выписывают «Час».
«Час» удивляется также большевикам, которые своими телеграммами обещали будто бы целому миру избежать кровопролития, но неожиданно опомнились, пошли в штурм Кронштата и взяли его.
Очевидно, редактор «Часа» Ладислав Кунте взял бы Кронштат своими статьями в «Часе» или забросал бы его зловонными горшками, как это делал мой прапрадедушка, когда брал Карлштейн6.
«Трибуна» после падения Кронштата надеется на Украину, как перед падением Кронштата надеялась на Кронштат.
«Чех» держит язык за зубами.
«Чехословацкая республика» после падения Кронштата настроилась на миролюбивый служебный тон.
Вчера ночью я встретил редактора «Венкова». У него было опухшее лицо.
«Ты где-то подрался?» — спросил я его.
«Кронштат пал», — ответил он тихо.
Я пожал ему руку в знак, что сочувствую ему.
Такой удар больней, чем пара затрещин.
В «Право лиду» 19 марта появился и подзаголовок, процитированный Гашеком, — «Кронштатское сопротивление подавлено. Восстание отбросило русскую политику вправо». В «Кронштатской кампании» эта газета отличилась особенно. Например, еще 18 марта она утверждала, будто бы «большевистское войско сдается в массовом порядке».
И г-н Станислав Николау тогда действительно писал о Кронштате под заголовком «Сумерки красных».
С острой критикой мелкобуржуазного антисоветского исступления, которое захватило и «революционеров» из «Право лиду», Гашек выступил в своем фельетоне, направленном в защиту революции, против контрреволюции и ее заграничных союзников. Он едва ли мог знать в Праге, что Ленин тогда назвал кронштадтские события «мелкобуржуазной контрреволюцией»7. Бывший красноармеец Гашек выразил эту же мысль, лишь в иных словах и иными жанровыми средствами. Его позиция была принципиальной, революционной, классовой.
И это главное впечатление, которое остается после знакомства со всеми фельетонами и юморесками, которые Гашек напечатал в «Руде право» Всего их насчитывается пятнадцать, и лишь за одним исключением («Товарищеский матч между «Тиллинген» и «Тохштадт») каждая из них была предельно актуальной, остро полемичной, с точно выбранной мишенью.
Вскоре после «Кронштата» Гашек присылает в «Руде право» фельетон «Какие бы я писал передовицы, если бы был редактором правительственного органа». Автор пародирует в нем официальную аргументацию, язык, фразеологию и лозунги государственных учреждений буржуазной республики и ее реформистских подпевал.
В первой части фельетона, названной «Всюду хорошо, а дома лучше» (опубликована 10 апреля 1921 г.), Гашек якобы с позиций правительственной газеты критикует жалобы людей на политические и социальные порядки, которые установились в республике после поражения декабрьской всеобщей генеральной забастовки:
«И хотя мы со своей стороны не намерены и не считаем возможным говорить о полном благосостоянии наших граждан, однако необходимо одернуть болтунов, критикующих государственный строй и разглашающих по всему свету выдумки о том, что у нас плохо...
Поглядим вокруг. Разве мы не видим, что люди, получающие приличные доходы, имеющие солидный капитал, пользуются уважением не только в своем кругу, но и у своих рабочих? Конечно, только человек предубежденный способен это отрицать.
У нас в республике много таких, которые добились богатства благодаря усердию своих рабочих или же получили его по наследству. Отчего же не порадоваться их успеху? Неужели мы должны завидовать им, ненавидеть их?»
Фельетонист сравнивает порядки «дома» и «где угодно»:
«Для сравнения возьмем обстановку в Тонкине, где парламент был распущен, а депутаты казнены, запороты насмерть, четвертованы. А был ли у нас такой случай, чтобы после роспуска Национального собрания какого-нибудь депутата четвертовали? Кто толкует о репрессиях, пусть поглядит на Сиам. Там царит полное самовластие: иначе говоря, монарх может по своему усмотрению отрубить голову любому, кому вздумает. У нас же люди добровольно обходятся без головы.
Зная это, жаловаться на недостаток свободы может только человек злонамеренный».
В другой части фельетона, названной «Не завидуйте!» (напечатан 28 апреля 1921 г.), «редактор правительственной газеты» предостерегает читателей от зависти к тем, кто накопил богатство и достиг высокого общественного положения. Он рекомендует рабочим в соответствии с официальными требованиями «нравственного очищения» обратить их взоры к красотам природы. Автор остро пародирует стихотворение, напечатанное в «Народни политике», где говорится: «Но если б жизнь была для всех одна, в ней вовсе не было б очарованья...»
Поэтому «правительственный редактор» советует:
«Вот о чем не следует забывать самым завистливым из завистливых — нашим безработным; а органы социального обеспечения республики должны проводить для них экскурсии за город, где безработные могли бы наслаждаться запахами цветов и пением птичек, журчанием чистых ручейков и шелестом деревьев.
Вот о чем не следует забывать и лидерам социалистических партий, которые лучше бы сделали, если б меньше толковали о политике, а прививали бы массам интерес к ботанике и почаще устраивали доклады о красоте природы.
Не может быть ни малейшего сомнения, что красоты природы в соединении с чистой радостью труда уничтожат зависть в широких массах чешского народа, а устройство экскурсий для рабочих привлечет к нашей республике симпатии всего мира».
В юмореске «Идиллия винного погребка» (17 апреля 1921 г.) Гашек избирает объектом критики хронических клеветников на Советскую Россию. Автор рисует в ней групповой портрет мещан, перепуганных Октябрьской революцией и тем откликом, который она вызвала в сердцах простых людей Чехословакии:
«За их столом с табличкой «Занято» ежедневно умерщвлялись тысячи людей и пылали города. Здесь четвертовали детей фабрикантов, а китайцы совершали бесчисленные зверства. Здесь вырезали всех большевиков и комиссаров, обрекали на голодную смерть всю Россию. За этим столом вешали и расстреливали русскую интеллигенцию, тут увенчивались успехом ежедневные бунты против Советов, и народные комиссары, навсегда изгнанные из Москвы и Петрограда, бежали с похищенным золотом за границу».
Если верить завсегдатаям этого погребка, «большевики казнили в три раза больше людей, чем их насчитывается на всем земном шаре».
«Русские большевики вообще имеют зуб против потомков и родственников чешских писателей и поэтов, — твердил один из клеветников. — Нечего удивляться тому, что они учинили в Харькове с тремя внуками и внучкой Вожены Немцовой».
«С Горького заживо содрали кожу и бросили его в яму с негашеной известью», — добавил другой...
«Идиллия винного погребка» — это также реакция на клеветническую кампанию против «кладненцев», против четырнадцати ведущих деятелей левого крыла социал-демократической партии во главе с Антонином Запотоцким, над которым в эти дни шел чудовищный по своим масштабам судебный процесс, закончившийся полным крахом. Это весьма важная деталь. Публицистика Гашека доказывает, что, несмотря на все случившееся с ним после возвращения в Прагу, Гашек по-прежнему причастен к судьбам чехословацкой революционной «левицы», к ее борьбе за справедливое социальное устройство.
В фельетоне «Заметки» (5 мая 1921 г.) Гашек продолжает сатирическое высмеивание антисоветских клеветников. Он констатирует, что реакционная журналистика — «это действительно грозное средство для перекручивания фактов». Публицист приводит в пример отчеты некоторых пражских газет о праздновании 1 Мая. Так, «Право лиду» поместила восторженный панегирик шествию представителей правого крыла социал-демократов.
Гашек откликается на него следующим образом:
«Читаем в «Право лиду», что социал-демократы повсюду одержали верх над коммунистами, что Москва проиграла свой первомайский бой на Вацлавской площади. Однако меня это не успокаивает.
Я бы на месте Стивина написал, что в Прагу из Москвы приехало несколько специальных поездов с русскими коммунистами, чтобы они спасли «левицу» от позора... А закончил бы отчет гордым утверждением, что товарищи из «Право лиду» несли знамя с надписью: «Кто не идет с нами, тот идет против нас!»
Левые с ними не идут совершенно точно».
Группа правых, которые после возникновения газеты «Руде право» овладела редакцией «белого права» — «Право лиду», вызывала у Гашека особое возмущение. Его редакторов он не называл иначе, чем «пендрекаржи»8. Так, в письме к Ярмиле (19 февраля 1921 г.) он писал: «Кроме того, напоминают мне о книге «Мелантрих» (Шальда и Свеценый в пендрекаржском «Право лиду»».
В «пендрекаржей» правые социал-демократы были переименованы после того, как они с помощью полицейских дубинок захватили Народный дом. Гашек полностью солидаризировался с тем возмущением, которое охватило после этого события левое крыло социал-демократов.
В «Заметках» содержится критика первомайских отчетов и других пражских газет, например «Народни политики»:
«Больше всех радовался 1 мая редактор рубрики «Народнохозяйственный вестник» газеты «Народни политика» д-р Лад. Навратил, который пишет, что 1 мая у нас не является днем душной атмосферы и стиснутых кулаков, как это было во времена Австро-Венгерской империи, поскольку, что касается рабочего и социального законодательства, наша республика обогнала весь мир. Скорее, это день, когда все слои общества приветствуют продолжающуюся экономическую демократизацию наряду с абсолютной политической демократией.
С этим человеком следовало бы сделать вот что: положить на спину, облить холодной водой, натереть виски уксусом. Свежий воздух. Гофманские капли. А потом отвезти его в Панкрац9, чтобы он увидел, как политические заключенные машут платками в ответ на громовые приветствия масс, которые пришли к Панкрацу, чтобы навестить их».
К откликам на 1 мая 1921 года Гашек вскоре возвращается в фельетоне «Что бы я посоветовал коммунистам, будь я главным редактором правительственного органа «Чехословацкая республика»«. Здесь он вновь прибегает к ходу, который успешно использовал раньше, с «официальных позиций» «предлагая» коммунистам «вести себя прилично», так, как это делают правые социал-демократы:
«Прежде всего мы не хотели бы, чтобы коммунисты утруждали себя политикой и решением социальных вопросов.
Как было бы чудесно, если б вместо митингов и собраний они играли бы в песочек, резвились на детских площадках в наших многочисленных парках и вместо докладов о III Интернационале занимались массовыми играми. Ради этого мы готовы завести в «Че- хословацкой республике» отдел «Игры и забавы», какой уже был когда-то в «Счастливом домашнем очаге».
А пока мы рекомендуем игры в отгадки, в фанты, в третьего лишнего. Если на политическом горизонте собираются тучи, давайте забавляться вырезыванием бумажных кукол и штопкой чулок.
В случае безработицы, если мы окажемся без места, у нас будет достаточно свободного времени, чтобы мастерить из картона всевозможные безделушки для украшения своей квартиры...
Так давайте не будем ссориться!
Заинтересован ли пролетариат в капитализме? Как было бы замечательно, если бы демонстранты несли плакаты с надписью: «Да здравствует капитал! Ваши преданные рабочие».
Но для этого нашим рабочим недостает внутренней культуры и душевного благородства; надо, чтобы весь рабочий класс поднялся на такую ступень, когда он будет вполне доволен своей участью. Если к подобному состоянию совершенства уже пришли так называемые правые, то будем надеяться, что и коммунисты, умудренные прилежным чтением нашего правительственного официоза «Чехословацкая республика», воспримут блага подлинной духовной культуры. Вот тогда-то Первое мая и станет подлинным праздником труда и трудящихся — к вящей выгоде их братьев капиталистов».
Материал для юмористического и социально нейтрального рассказа «Товарищеский матч между «Тиллинген» и «Тохштадт»« (10 июля 1921 г.) автор, очевидно, почерпнул в своем еще предвоенном путешествии в Баварию, где он посетил оба упомянутые города. Это единственное произведение из гашековской публицистики в «Руде право» которое вошло после его смерти в первое собрание сочинений писателя, редактировавшееся Антонином Доленским.
В фельетоне «Семьсот тысяч послов, посланников и консулов» (20 ноября 1921 г.) Гашек высмеивает манию величия, обуявшую чехословацких буржуазных дипломатов:
«Наши представители за границей повсюду уважаемы и любимы. Благодаря их остроумию сегодня нас уже нельзя почитать за несмышленое дитя в центре Европы, с которым все остальные государства на Западе делают, что им заблагорассудится.
Теперь нас никто не опекает! Наше слово — закон для всей Европы! Стукнем кулаком по столу — и все перед нами трясутся.
Что бы мы ни придумали, это свято для всей Европы».
В фельетоне «Донесение агента государственного розыска Яндака (кличка «Тршебизский») « Гашек подвергает осмеянию современных бретшнейдеров. Республика не только переняла от монархии «полицейскую эстафету», но и водрузила это сомнительное наследие на еще более высокую общественную ступень. Как явствует из полицейского донесения от 21 марта 1921 года, над Гашеком в Праге был установлен тайный надзор. Форма донесения «уважаемому пану Гайшману», одному из организаторов чехословацкой тайной полиции, — это новое успешное использование гашековской сатирической манеры говорить устами иного лица. У фельетона есть подзаголовок — «донесение первое». Однако до его продолжения дело не дошло.
Идею следующего фельетона, на этот раз международного, дала конференция империалистических государств в Вашингтоне10, открывшаяся 12 декабря 1921 года. Хотя она собралась для того, чтобы обсудить вопросы «ограничения вооружения», на самом деле вся ее работа была направлена на новое усиление гонки вооружения. Гашек отметил это событие фельетоном «Роковое заседание конференции по разоружению»11 (25 декабря 1921 г.). Он мастерски разоблачил в нем сам принцип империалистической доктрины так называемого довооружения.
«Участники конференции по разоружению после каждого банкета ходили как привидения, не знали, о чем они говорят, и страшно удивлялись на другой день, как могут газеты печатать такую бессмыслицу...»
Конференция, которую Гашек «разместил» в Сан-Франциско, кончилась трагически. В самый разгаре заседания в зале произошел взрыв страшной силы. Его вызвало взрывчатое вещество, которому Гашек дал действительно оригинальное и символическое название — «вашингтонит». Случилось это так:
«Сначала думали, что это террористическая акция анархистов. Расследование, однако, показало, что никаких политических мотивов здесь не было.
Представитель одного завода по производству взрывчатых веществ ждал внизу, на первом этаже, некоторых членов конференции по разоружению, чтобы предложить им взрывчатку «вашингтонит», которая в две тысячи раз сильнее экразита и в 1800 раз — меленита! Вместо коробки спичек он по ошибке взял коробку с образцом своего товара и, открывая ее, трением вызвал взрыв».
Актуальность этого гашековского фельетона подчеркнул в одном из своих выступлений в Праге тов. Л.И. Брежнев.
«К переговорам по обузданию гонки вооружений мы относимся в высшей степени серьезно и добросовестно. Мы против бесплодных словопрений, против того, чтобы переговоры уподоблялись той, с позволения сказать, «конференции по разоружению», которая была в свое время высмеяна Ярославом Гашеком. Как известно, его герои, одурев от бесчисленных ночных заседаний и банкетов, стали, вроде бы из добрых побуждений, призывать вооружаться всех, кого попало»12.
В фельетоне «Разговор с цензором» (20 января 1920 г.) Гашек поселяет действующих лиц в канцелярии полицейской цензуры в Боливии. Ее глава генерал Санта-Крус «провозгласил свободу печати» и одновременно «учредил военный суд для нарушителей закона о печати». Приглашенный в канцелярию автор театральных пьес имеет честь беседовать с начальником этого славного учреждения. Полицейскую цензуру никак не устраивает название пьесы, звучащее абсолютно невинно, — «Печь и уголь». «Мы проникли в ваш замысел... В пять минут проникли. Цензура не так глупа, как думают. Стоило мне только прочесть заглавие «Печь и уголь», как я все понял... Теперь скажите, как вы узнали, что отец генерала Пласида Ионеса был печником в Югаве, а мать министра внутренних дел Герантисадора Чусиаги торговала углем в Биркесе?..»
«Естественно», цензура должна была конфисковать подрывную пьесу, так же как и другие произведения подозрительного автора.
И этот фельетон имеет свою предысторию. «Руде право» писала о ней 23 декабря 1921 года:
Запрещенный Гашек. Писатель Ярослав Гашек написал для бывшей «Революционной сцены» (сегодня театр «Адрия») политический фарс «Министр и его ребенок»... Этот фарс намекал на известный спор между путешественником Фричем и нынешним председателем правительства д-ром Бенешом. Вчера должна была состояться премьера, с большим интересом ожидаемая пражской публикой. Однако представление было запрещено, поскольку текст этой пьесы не был предварительно показан цензуре».
Нет сомнения, что именно по этой причине «Разговор с цензором» вышел в «Руде право» без подписи автора.
Сюжет следующего фельетона, «Перемена фамилии» (26 января 1922 г.), Гашеку подсказала газета «Народни политика». В номере от 18 января под рубрикой «Дела личные и семейные» она напечатала следующую информацию: «Секретарю министерства финансов Ярославу Выжралеку земским политическим управлением разрешено впредь носить фамилию Блатенский».
Нечего и говорить, какой это был хороший «пас» сатирику, который с помощью этого «мяча» убийственно высмеял налоговую политику буржуазного правительства.
В фельетоне «Крах фирмы «Таррахи Гавелка»» (16 апреля 1922 г.) Гашек подверг критике полуколониальную политику чешской буржуазии по отношению к Словакии. Оба героя фельетона, предприимчивые дельцы, олицетворяют собой чешские правящие круги, которые стремятся превратить Словакию в источник легких барышей. Когда один из героев излагает своему компаньону очередной план быстрого обогащения, он при этом подчеркивает: «Словакия — это новая Америка...»
В своем следующем фельетоне «Гэнуэзская конференция и «Народни листы»« (23 апреля 1922 г.) Гашек вновь обращается к международной тематике. В эти дни на Генуэзской конференции советский нарком иностранных дел Чичерин внес от имени правительства Советской России важные предложения по разоружению. Автор фельетона описал в нем тот. испуг, какой речь Чичерина вызвала не только у участников конференции, но и в Праге, в частности в «Народних листах», известных своими безудержными нападками на молодое социалистическое государство.
И в своем последнем фельетоне, написанном для «Руде право», Гашек — уже в который раз! — выступил в защиту Советской России. Фельетон, вышедший 17 мая 1922 года, озаглавлен «Памяти Ольги Фастровой» и построен как некролог. Как мы узнаем из него, Фастрова13, частый автор «Народни политики», «незадолго перед своей смертью» написала подвальную статью «Цилиндр господина Чичерина».
Во время Генуэзской конференции народный комиссар иностранных дел Чичерин пришел на банкет в цилиндре и во фраке. По Фастровой, это никак не вязалось с революционной моралью. Ведь если верить ей, «первые месяцы после победы большевистских правительств в России, Берлине, Мюнхене, Пеште народ преследовал появляющихся на улицах элегантно одетых людей. Простые женщины, которых революционная лихорадка превратила в фурий, вцеплялись в прилично облаченных мужчин, плевали им в лицо, сдирали с них одежду и белье. А мужчины из народа, преобразившиеся в хищных зверей, насильно раздевали, мучили, даже убивали нарядных женщин».
«И посмотрите! — восклицает Фастрова. — Едва прошли четыре года — и что же видит изумленный мир на голове одного из самых страстных большевистских глашатаев социальной справедливости? — Блестящий, красивый, модный шелковый цилиндр...»
Фастрова язвительно комментирует этот факт: «Элегантные костюмы советской делегации объявляют всему миру, что в России ничего, ну решительно ничего не изменилось...» — «Столько наделали шуму, и из-за ничего!» — «Нас предали! — могут воскликнуть теперь многие порядочные коммунисты... «
Пасквиль Ольги Фастровой, который глубоко взволновал Гашека, вышел в «Народни политике» 7 мая 1922 года. Свою запоздавшую реакцию Гашек объясняет в первых же строчках фельетона тем, что он не живет в Праге (к тому времени он переселился на постоянное жительство в Липнице), и потому упомянутая статья пришла к нему с запозданием, вместе с известием о смерти ее автора...
Язык гашековского фельетона предельно дерзок. Сегодняшний читатель будет удивлен тем, как далеко пошел фельетонист в своем сарказме.
В этом произведении Гашек вспомнил нежную встречу с «покойницей» в день своего возвращения из России и ее вопрос: правда ли, что большевики питаются человеческим мясом?
«...Недавно я писала под рубрикой «Женский обзор» о национализации женщин. Скажите мне, сколько в этом слухе правды?»
— Это у вас пройдет, милостивая сударыня, — сказал я с состраданием. — Конечно, если не запустите далеко. Я бы посоветовал вам как можно быстрее поехать куда-нибудь к морю...
То была тогда моя первая встреча с госпожой Ольгой Фастровой после моего приезда из России.
Сдается, что в вихре журналистской жизни, в заботах о дамской моде Ольга Фастрова забыла о моих добрых советах, ее переутомленные нервы не выдержали. Она пережила свою статью о цилиндре Чичерина лишь на несколько часов.
Незадолго перед своей смертью она высказала просьбу, чтобы ее тело было сожжено, а ее пепел высыпан с Жофинского моста во Влтаву. И в этих ее последних словах видится неукротимая энергия, которой она отличалась в своих неутомимых трудах на поприще культурного возрождения чешской женщины. Мир ее памяти!»
Фастрова, однако, жила еще во здравии несколько десятилетий, написала для «сучки», как презрительно называл «Народни политику» народ, много новых антисоветских памфлетов. Но для Гашека она умерла.
«Отошла тихо и покойно, как и жила всю свою жизнь, в полном ладу с акционерами «Народни политики»... «
Этим мастерски написанным, едким фельетоном заканчивается сотрудничество Гашека с «Руде право». Он позднее написал еще несколько юморесок. Однако отныне он полностью — очевидно, в предчувствии скорой кончины — сосредоточился на романе о Швейке.
Примечания
1. Когда в 1920 году Ольбрахт приезжал в Советскую Россию, Гашек служил в штабе 5-й армии в Омске.
2. Ská1a Jan. Velká cesta Jaroslava Haška. — “Zemědělské noviny», 7 listopadu 1963.
3. Так тогда в Чехословакии писалось название советского города Кронштадта. — Прим. автора.
4. Николау, Станислав — профессор, редактор «Народни политики», представитель самых правых кругов чехословацкой буржуазии.
5. Стивин, Йозеф (1879 — 1941) — чешский журналист, политический деятель. Первоначально член левого крыла чехословацкой социал-демократической партии, затем перешел в правооппортунистический лагерь, стал главным редактором «Право лиду» — органа социалистов-реформистов.
6. Карлштейн — замок в окрестности Праги. Построен императором Карлом IV в середине XIV в.
7. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 43, с. 24.
8. Пендрек — полицейская дубинка. — Прим. перев.
9. Пражская тюрьма. — Прим. перев.
10. Вашингтонская конференция (США, Великобритания, Китай, Монголия, Франция, Италия, Нидерланды, Бельгия и Португалия). Вашингтонская конференция зафиксировала, в частности, новое (после первой мировой войны) соотношение империалистических сил в Китае и в бассейне Тихого океана, благоприятное для США. Советская Россия, крупнейшая тихоокеанская держава, не получила приглашения на конференцию. Делегация Дальневосточной республики, прибывшая в Вашингтон, на конференцию не была допущена. Решения конференции защищали милитаристские интересы империалистических держав.
11. В книжном издании Гашек назвал его «Мирная конференция». — Прим. автора.
12. Брежнев Л.И. «Известия», 1978 г., 31 мая.
13. Фастрова, Ольга — реакционная писательница и журналистка, фельетонистка газеты «Народни политика».
