Дунаевский А. Иду за Гашеком

 

Часть первая

Глава 3. Бугульминские радости и печали

Я получил свои документы и кипу мандатов, в которых указывалось, что любой гражданин, попавшийся мне на пути из Симбирска в Бугульму, обязан оказывать мне всяческое содействие.
Я. Гашек

 

Загадочное отчество

Тороплюсь в Бугульму. Она названа самим Гашеком в его анкетном листе сразу же после Самары. Рассчитываю разыскать здесь если не «кипу мандатов» о его службе в военной комендатуре, то хотя бы несколько документов; послушать и записать тех, кто работал и встречался с ним, уточнить, почему в анкете вместо настоящего отчества «Иозефович» стоит «Романович»? Кое-кто из литературоведов объяснял это недоразумение неразборчивым почерком писателя.

Иду в городскую газету «Ленинское знамя». Редактор Анатолий Алексеев не скрывает восторга: «Кто бы мог подумать, что знаменитый на весь мир чешский сатирик жил и творил в нашем городке! Обрадуем читателей».
В «Ленинском знамени» появилось извещение о том, что 1 августа 1961 года, в 19.00, состоится встреча с теми, кто помнит Гашека, кто работал с ним в Бугульме.
Собираться начали раньше. К семи часам в кабинете редактора не продохнуть. Пришли ветераны гражданской войны, журналисты, краеведы. Солидная публика.
Редактор предлагает высказываться. Тишина. Даже Митрофан Федорович Глазов — «ходячая бугульминская энциклопедия» — не просит слова. Вызвали. Ответил, что с Гашеком видеться не пришлось, был в октябре восемнадцатого на другом фронте. И неожиданно закончил, обращаясь ко мне:
— Лучше вы расскажите, а мы послушаем.
Все его поддержали. Оказывается, и все остальные пришли послушать, узнать подробности пребывания в Бугульме автора «Бравого солдата Швейка».
Рассказываю о находках в Москве и Ульяновске, обо всем виденном и слышанном в Куйбышеве, о забытом рижском сборнике, в котором Гашек называл себя комендантом Бугульмы...
— Комендантом был не он, а Иван Гаврилович Широков, питерский пролетарий, — бросает с места Евгений Грачев, работавший в то время редактором бугульминской газеты, — Гашека мы и в глаза не видели.
— Как не видели? Есть документ, подписанный Каюровым, заместителем начальника политотдела армии.
— Не верьте бумагам, — упорствовал Грачев, — верьте людям! А удостоверение Каюров мог подписать, потом его сдали в архив, пронумеровали, подшили. Но до Бугульмы Гашек не доехал, его направили в другое место. А вы поверили!.. Наш пражский коллега был превосходный юморист, ему ничего не стоило придумать для себя и должность коменданта. Мало ли он их придумывал на своем веку! В пражском журнале «Мир животных» «изобрел» даже муху с шестнадцатью крыльями, которыми она, как веером, обмахивалась во время жары.
Кабинет редактора задрожал от хохота.
Когда смех поутих, нерешительно попросила слово пенсионерка Анна Владимировна Шишагина. Она сказала, что видела своими глазами, как чешский писатель вместе с другими таскал шпалы на станции Бугульма.
— Когда это было? — прерывает Грачев.
— Весной девятнадцатого, на субботнике...
— Вы, должно быть, обознались, кого-то другого приняли за Гашека.
Так и закончился разговор в редакции. Ухожу обескураженный. О загадочном отчестве Гашека уже не спрашиваю. Тревожит другое: неужели Гашек не работал в военной комендатуре, не был в Бугульме? А архивные документы? А его статьи и фельетоны с подробным описанием Бугульмы и ее окрестностей? Какие же еще нужны доказательства? А улица Гашека?
Напоминаю о ней шагающему рядом Грачеву. В ответ слышу:
— У нас есть и улица Пушкина, и улица Шевченко, хотя они в Бугульме ни разу не были.
И последний козырь был бит.
Утром в коридоре остановила дежурная:
— Внизу вас Глазов ожидает. Пришел чуть свет.
Митрофану Федоровичу, как и мне, видно, не спалось.
— Нам надо все выяснить о Гашеке, — начал он. — Непременно побывать у тех старожилов, кто вчера не смог прийти в редакцию.
Не один десяток лет Глазов проработал в городском коммунальном отделе. Прокладывал первый водопровод, сажал деревья, заботился о чистоте города. И Бугульма и ее люди росли на его глазах.
Наш поход начался с дома учительницы Надежды Андреевны Киреевой. О Гашеке она ничего сообщить не смогла. А о чехах-музыкантах охотно рассказала.
Все они прошли через русский плен, а когда победила революция, сколотили небольшой оркестр. Играли в городском кинотеатре «Идея». Звонко играли, заслушаешься. А когда начинали «Танцуй, танцуй, выкруцай!», не устоять было на месте, ноги сами в пляс шли.
От Киреевой — к старому почтальону, от него — к бывшему земскому агроному. Всех старожилов застаем в полном здравии, но о пребывании Гашека в Бугульме никто и слыхом не слыхал.
— Ничего, — успокаивает Глазов, — поначалу всегда бывают осечки...
Большие надежды возлагаем на Николая Михайловича Земляницына. В городе врачует несколько десятков лет и на «ты» с доброй половиной его жителей. Многое помнит, только слышит плоховато.
— Николай Михайлович, вы Гашека знали? — кричит Глазов в самое ухо.
— Как же, как же, — заулыбался старенький доктор. — Ярослава Гашека да не знать! Он ведь «Швейка» сотворил!
— Именно он, — подхватывает Глазов, еще не понимая, к чему клонит доктор.
— Швейка мои пражские коллеги от ревматизма и других болезней лечили. Ох и чертяка был!..
— Не о Швейке речь, — перебивает Глазов. — Вот приезжему человеку, — он показывает на меня, — надо точно знать, жил ли Гашек в Бугульме.
— Сказать не могу: чего не знаю, того не знаю.
— А надо бы знать! Человек из самой Москвы за Гашеком приехал. Прага нас о нем запрашивала. А вы, голубчик, почти полвека в городе врачуете и ничего не знаете.
— Он ко мне не обращался. Здоровый, выходит, был человек.
— А может быть, Николай Михайлович, вспомните, а?
— Охотно бы помог, но, ей-богу, не припомню. Тогда ко мне не обращался. Может, кто другой и знает, видел его, а я не...
Шагаем дальше. Глазов ходит быстро, размашисто. Я едва поспеваю за ним. Мимо проносятся автобусы, такси, но старик решительно отказывается от услуг городского транспорта. «Чтобы ознакомиться с городом, надо пешочком походить», — твердит он.
Ответы старожилов: «Гашека не помним», «В Бугульме не видели» — злят Глазова. Он ругает хрупкую человеческую память, а заодно и меня: «Почему так поздно занялся Гашеком? Приехал бы в Бугульму раньше, когда живы были ветераны гражданской войны Василий Ракитин, Денис Болотов. Они-то уж, наверное, его знали».

 

Веселый Романыч

Выйдя на главную улицу, Митрофан Федорович остановился. Немного подумав, вспомнил, что за базаром живет один сведущий человек по фамилии Снегерев. Направляемся к нему.

Дом Ильи Георгиевича Снегерева — это уже двадцатый, куда мы заглядываем (счет я веду от старой учительницы). Застаем не одного, а двух Снегеревых — Илью и Степана. Последнему уже под восемьдесят — он на пять лет старше Ильи Георгиевича. В восемнадцатом году работал в военном комиссариате, рядом с комендатурой.
На вопрос, знал ли Снегерев-младший Гашека, «сведущий человек» отрицательно качает головой.
— А чеха, что служил в комендатуре, помнишь? — подсказывает Глазов.
Снегерев-младший молча трет лоб.
— Чеха? — переспрашивает. — Не тот ли, что шинель на одну пуговицу застегивал и фуражку набекрень носил? Как же, помню. Много он добра людям делал.
— Фамилия его Гашек, — продолжает подсказывать Глазов.
— Нет, того, что в комендатуре служил, звали не Гашеком, а Романычем.
Снегерев-младший закуривает.
— А трубку твой Романыч курил? — допытывается Глазов.
— Курил. Длиннющую...
Митрофан Федорович подошел к окну, выходившему на улицу, и, увидев юношу, живущего по соседству, крикнул:
— Сень, а Сень, принеси-ка книжку про бравого солдата!
— Сию минуту! — донесся тоненький голосок.
Вскоре в окно была подана читаная-перечитаная, вся растрепанная книга. Митрофан Федорович раскрыл ее и, показав на портрет автора, спросил:
— Он?
Илья Георгиевич поднес к глазам очки с погнувшимися дужками и пристально стал вглядываться в портрет. Писатель был изображен сидящим за письменным столом с необычайно длинной трубкой.
— Трубка вроде той. А лицом не похож. Уж очень он толстый. Наш-то был худощавый.
— Так это его художник, должно быть, таким нарисовал, — заметил Митрофан Федорович и, повернувшись ко мне, сказал: — Покажите ему ту фотографию, что мы вчера в редакции видели.
Хорошо, что Глазов напомнил о ней. Достал фотографию. Это был портрет Гашека. На нем писатель изображен в фуражке, чуть сдвинутой набок.
Протягиваю ее Снегереву и жду, что он скажет.
— Рома-а-аныч!! — обрадовано восклицает он. — Какой же это Гашек? Это вылитый наш Романыч!
— В комендатуре, что твой Романыч делал? — уточняет, улыбаясь, Глазов.
— Как — что? Правой рукой коменданта был. С контрой боролся, порядок в городе наводил. Купца Телегина, которого по-уличному Гурычем звали, сразу прижал. Не подумай, что только по торговой части. Держал Гурыч еще и другое заведение — публичный дом. Комендатура его прикрыла. Тогда обиженный Гурыч жалобу в центр послал. А Москва действия Романыча подтвердила. Позже этот Гурыч по божественной линии продвинулся — старостой в церкви заделался.
Митрофан Федорович не выдержал, рассмеялся.
— На Романыча и игуменья сетовала, — продолжал Снегерев. — А было это так. К нам в Бугульму не то из Иванова, не то из Петрограда должно было подкрепление прибыть. Комендатура отвела для красноармейцев старые казармы. Грязь там была несусветная: полы не мылись, на окнах копоть, паутина по углам. А полк вот-вот должен прибыть. Для уборки рабочих рук не хватало. Вот Романыч и решил призвать монашек на борьбу за чистоту. Не силой, разумеется, а словом.
Старик отлично запомнил эту историю. У Гашека она воспроизведена в «Крестном ходе». Началось все с прибытия в Бугульму Петроградского кавалерийского полка:
«Теперь нужно было подумать, как поудобнее разместить петроградскую кавалерию, состоящую сплошь из добровольцев. Мне хотелось, чтобы петроградским молодцам понравилось в Бугульме.
Кого же послать убрать в казармах, вымыть там полы и вообще навести в них порядок? Разумеется, того, кто ничего не делает. Но из местных жителей каждый чем-то занят, где-то работает...
Долго размышлял я, пока наконец не вспомнил, что в Бугульме есть большой женский монастырь Пресвятой богородицы, где монашенки томятся от безделья: только молятся да сплетничают друг про друга. Итак, я составил следующее официальное предписание игуменье монастыря:
Военная комендатура г. Бугульмы № 3896. Действующая армия.
Гражданке игуменье монастыря Пресвятой богородицы.
Немедленно направьте пятьдесят монашек в распоряжение Петроградского кавалерийского полка. Пошлите их прямо в казармы.
Главный комендант города Гашек.
Предписание было послано. Не прошло и получаса, как из монастыря донесся устрашающий могучий трезвон. Гудели и рыдали все колокола монастыря Пресвятой богородицы, им отвечали колокола городского храма.
Ординарец доложил, что старший священник, глава собора, с местным духовенством просят принять их. Я согласился — и в канцелярию сразу ввалилось несколько бородатых попов. Их главный оратор выступил вперед:
— Господин товарищ комендант, обращаюсь к вам не только от имени местного духовенства, но и от всей православной церкви. Не губите невинных дев — невест Христовых! Мы только что получили весть из монастыря, что вы требуете пятьдесят монахинь для Петроградского кавалерийского полка. Вспомните, что есть над нами господь!
— Над нами, между прочим, только потолок, — ответил я. — Что касается монашек, приказ должен быть выполнен».
После того как в помещении была наведена чистота и монашки вернулись в монастырь целыми и невредимыми, старая игуменья прислала в подарок Гашеку... маленькую икону с трогательной надписью: «Молюсь за вас!»
«Теперь я сплю спокойно, — закончил Гашек свой фельетон, — потому что знаю, что в Бугульме по сей день стоит монастырь Пресвятой богородицы, в котором старая настоятельница молится за меня, грешного».
— Сходим к бывшей монашке, — неожиданно предложил Митрофан Федорович, окрыленный первым успехом предпринятого нами «похода». — Правда, той настоятельницы монастыря, что обещала молиться за Гашека, давно нет в живых. А с бывшей послушницей Варварой поговорить можно. Она живет на другом конце города.
Сначала бывшая монашка твердила, что потеряла память, но Глазов наводящими вопросами все же вызвал ее на разговор. И она рассказала все как было.
С освобождением Бугульмы от белых игуменья запретила обитательницам монастыря общаться с внешним миром. Монашки отсиживались в кельях, выжидали.
Игуменья говорила им, что Советы долго не продержатся, что вернется старая власть. А тут распоряжения от военной комендатуры. Настоятельница — ни в какую. Распоряжение не выполняет. Тогда из комендатуры явился человек. Велел всех в одно место для разговора собрать.
— Ну, думаю, сейчас про мировую революцию начнет говорить, — вспоминала бывшая монашка, — А он со святого апостола Павла начал, с его второго послания фессалонийцам: «Завещаю вам сие: если кто не хочет трудиться, тот и не ешь». Знал, видать, божьи законы Романыч, хотя, говорят, сам безбожником был.
— Оттого что знал, потому и был, — подхватил Глазов. — Ну и молодчина! Святого апостола на революцию заставил работать.
Речь комиссара убедила монашек — надо было убрать казармы. Вооружившись метлами, тряпками и ведрами, они отправились в пустые казармы и за один день навели в них лоск.
— Настоящим делом мы были в тот день заняты, — сказала Варвара.

 

Новые бугульминские страницы

Перед отъездом из Бугульмы я забежал в редакцию. В дверях столкнулся с бывшим редактором Евгением Грачевым.

— Ну, кто был прав? — спросил он с усмешкой. — Обнаружили хоть что-нибудь?
Когда я рассказал о Снегереве, он рассмеялся:
— Ох уж эти воспоминатели!.. Никто не сочиняет так, как очевидцы-долгожители. В придумках они переплюнут даже охотников. Не верьте им. Только документам!
Легко сказать — документам. А где их добыть? В центральных архивах — нет. И в местных — ищут: пока не обнаружили гашековский след.
Неужели Гашек ни дня не работал в военной комендатуре, не писал писем игуменье, не мобилизовывал монашек для уборки помещений, не закрывал ночного заведения купца Гурыча... И вообще не был в Бугульме?
«Был!» — утверждал Матко, когда я ему сразу же после возвращения из Бугульмы рассказал об «опровергателе» Грачеве. Петр Минович тут же назвал фамилию и имя живого свидетеля — Ивана Филипповича Риманова — участника гражданской и Отечественной войн. С Гашеком он в одно время работал в Бугульме. Оба были помощниками: Гашек — у коменданта города, Риманов — у командира роты при той же, военной, комендатуре; рота потому и называлась комендантской. Виделись каждый день.
В командировку ехать не надо: Риманов — москвич.
Иван Филиппович рассказал, что деятельность Гашека в. Бугульме не ограничивалась стенами военной комендатуры. Ни одно сколько-нибудь значительное событие в жизни маленького города не проходило без его участия. Открывается клуб коммунистов — и писатель произносит речь в честь его рождения, предсказывая, что это будет подлинный очаг культуры,знаний.
Народный дом устраивает лекцию на животрепещущую тему «Есть ли бог?». И снова на трибуне Гашек. Говорит веско, убедительно, цитирует священные писания о необыкновенных качествах всевышнего, а потом просто и доходчиво развенчивает эти мифы: «Если бог действительно существует и он — всевидящий, всезнающий и всемогущий, то почему, спрашивается, он не избавит народы от бесчисленных несправедливых войн, голода и нищеты, болезней, стихийных бедствий?»
Выкраивал Гашек время и для участия в постановке лермонтовской пьесы «Странный человек», исполняя роль Павла Арбенина. Играл мастерски. Благодарные красноармейцы дружными аплодисментами вызывали его на сцену.
А когда над городом вновь возникла опасность и белые, захватив пригород, разбрасывали листовки, призывающие бойцов гарнизона сдаваться в плен, помощник коменданта был среди тех, кто, не дрогнув, мужественно отбивал атаки врага...
Блокнот тяжелел от новых записей. Но опять одни воспоминания. Пусть интересные, яркие, но, увы, недокументальные.
Документы были обнаружены позже, в Казани. Кандидатом филологических наук С. Антоновым и сотрудником Госархива Татарской АССР Б. Головастиковым. Обнаружены в папке, оглавление которой на первый взгляд, казалось, никакого отношения не имеет к деятельности чешского писателя в Бугульме. Длинное и для гашековедов абсолютно непривлекательное название: «Удостоверения, подтверждающие о неимении лошади, заявления о просьбе взять в аренду мельницу...»
На свою безлошадность Гашек никому не жаловался, заявлений с просьбой разрешить арендовать мельницу — не писал. Тем не менее к писателю кое-какие бумаги имели прямое отношение. В этом я убедился, когда в Казани, в Госархиве республики ознакомился с содержанием папки.
За несколько дней до нового, восемнадцатого года Гашек направил в Бугульминский ревком, как сказано в сопроводиловке, «восемь анкетов». Среди анкет служащих комендатуры была и его, гашековская.
Романович! Так называли его в Бугульме. Так записано в партийном билете и в анкете, которую Гашек заполнил спустя много месяцев, возвращаясь на родину.
Игорь Трофимкин в исследовании «Ярослав Гашек. Биография писателя» с огорчением констатировал:
«Кстати, до сих пор исследователи затрудняются сказать, почему Гашек стал Романовичем... Возможно, что однажды кто-то не разобрал почерка Гашека, неверно прочел отчество, а Гашек, еще не очень твердо знавший русский, не стал протестовать».
А зачем, спрашивается, было ему протестовать? Это отчество ему нравилось. Как нравилось отчество «Антонович» красному Дундичу или «Георгиевич» китайскому комбату Пау Ти-сану.
Гашек знал русский, и почерк, как видно из бугульминской анкеты, был у него вполне разборчивым.
На вопрос, какую должность занимает в настоящее время и с какого числа, Гашек написал: пом. коменданта города Бугульмы от 16 октября 1918 г.
Род занятий до Октябрьской революции. — Журналист.
К какой партии принадлежит или какой сочувствует? — Большевиков-коммунистов.
Сочувствует ли Советской власти? Ответ состоит из одного емкого слова, подчеркнутого жирной линией: Коммунист.
Имущественное положение определено словом: Нет.
В анкетном листке указан домашний адрес помощника коменданта: Базарная улица, дом Балбошина.
Этого дома, к сожалению, уже нет. Мемориальная доска установлена на здании, где помещалась военная комендатура. Там теперь открыт Государственный музей Ярослава Гашека. Часть его экспонатов позволяет поставить все точки над «i» во взаимоотношениях чешского сатирика с игуменьей монастыря Пресвятой богородицы, приславшей воинствующему безбожнику образок с дарственной надписью: «Молюсь за вас!»
В музее хранятся копии собственноручных посланий Гашека к игуменье.
«Предлагаю Вам выслать немедленно тридцать монашек для уборки помещений штаба 5-й армии в дом Волжско- Камского банка по Советской ул.»
Подписано: пом. коменданта Гашек. Подпись скреплена круглой печатью.
Второе письмо послано через два дня тому же адресату и за той же подписью:
«Предлагаю Вам выслать немедленно 15 монашек для уборки следующих помещений, из них: — 5 монашек выслать в реальное училище и — 5 монашек выслать в деревянный дом, в здание быв. Земской управы (трибунал 5-й армии)».
Если Гашек вызывал монашек для уборки других помещений, то мог направить их приводить в порядок и казармы.
Гашековская анкета, как и переписка между помощником военного коменданта и игуменьей, много лет лежала в одной папке, которая не привлекала внимание исследователей. Попали эти документы туда по недоразумению.
В этой папке хранится заявление бугульминского крестьянина А. Киняева, у которого по дороге в Казань пала лошадь. Семья из двенадцати душ стала безлошадной. Киняев просил комендатуру помочь ему в беде. На его заявлении — резолюция Гашека: «Прошу оказать Киняеву всяческое содействие».
К этой жалобе неопытный, очевидно, архивариус приобщил и другие гашековские письма.
Получив в Госархиве копии этих документов, я снова отправился в Бугульму. Город расстроился вширь, поднялся этажами вверх, похорошел.
Многое изменилось. Изменилось и отношение к Гашеку. Теперь в Бугульме уже никто не сомневается, что Ярослав Гашек вместе с русскими, татарами, башкирами оборонял город от белых, твердой рукой наводил в нем революционный порядок.
Местный поэт Сибгат Хаким посвятил Гашеку и Бугульме стихотворение «Ключ от сердца»:
Кто не знает Ярослава Гашека!
Он со Швейком вхож во все дома.
Критики про чешского рассказчика Сочиняют целые тома;
Изучают все места и стороны —
Где он побывал и почему...
Но в дали больших дорог истории Трудно им заметить Бугульму...
Ключ от сердца — русского, татарина Был уже тогда вручен ему...
Для Европы Бугульма — окраина,
Но придется знать ей Бугульму.
Спустя много лет снова довелось побывать в Бугульме. По старой памяти я не мог не заглянуть в редакцию городской газеты. Листаю ее подшивку за несколько лет. Задерживаюсь на статье «Бугульма при Гашеке». Подпись под статьей очень знакомая — Е. Грачев. Тот самый Грачев, что решительно отрицал пребывание Гашека в родной Бугульме.
Вот как все обернулось! От отрицания все-таки пришел Грачев к утверждению: гениальный чешский сатирик был в Бугульме, защищал Советскую власть в рядах Красной Армии.