Первой моей заботой было освободить арестованных чувашей. Потом я пошел досыпать – наверстывать упущенное из за переворота в городе. Проснувшись к полудню, я установил, что, во первых, все мои чуваши таинственно исчезли, оставив засунутую в мой сапог записку весьма невразумительного содержания: «Товарищ Гашек. Много помощи искать туда, сюда. Товарищ Ерохимов секим башка»; и, во вторых, что товарищ Ерохимов с утра потеет над составлением своего первого приказа к населению города.
– Товарищ адъютант, – обратился он ко мне. – Как по вашему: так будет хорошо?
Из груды проектов приказа он взял листочек со множеством перечеркнутых строк и вставленными сверху словами и начал читать:

«Всему населению Бугульмы !
Сегодня мною занят город Бугульма, и я беру управление городом в свои руки. Бывшего коменданта за неспособность и трусость я отстраняю от должности и назначаю его своим адъютантом .
Комендант города Ерохимов ».

– Да, здесь сказано все, что нужно, – похвалил я. – А что вы собираетесь делать дальше?
– Прежде всего, – ответил он торжественно и важно, – объявлю мобилизацию конского состава. Потом прикажу расстрелять городского голову и возьму десяток заложников из местной буржуазии. Пусть посидят в тюрьме до окончания гражданской войны… Затем произведу в городе повальные обыски и запрещу свободную торговлю… На первый день хватит, а на завтра придумаю что нибудь еще.
– Разрешите мне заметить, – попросил я. – Я ни в какой степени не возражаю против мобилизации конского состава, но решительно протестую против расстрела городского головы, который встретил меня хлебом и солью.
Ерохимов вскочил.
– Вас встречал, а ко мне даже не изволил явиться!
– Это можно исправить. Пошлем за ним.
Я сел к столу и написал:

«Комендатура города Бугульмы
№ 2891
Действующая армия
Городскому голове города Бугульмы
Приказываю немедленно явиться с хлебом и солью по старославянскому обычаю к новому коменданту города .
Комендант города Ерохимов .
Адъютант Гашек ».

Подписывая это, Ерохимов добавил: «В противном случае вы будете расстреляны, а дом ваш сожжен».
– На официальных бумагах, – заметил я, – не полагается делать подобных приписок: иначе они будут недействительны.
Я переписал послание, восстановив первоначальный текст, дал Ерохимову на подпись и отослал с вестовым.
– Затем, – обратился я к Ерохимову, – я категорически возражаю против того, чтобы посадить в тюрьму и держать там до окончания гражданской войны десятерых заложников из местной буржуазии. Такие вещи решает лишь Революционный трибунал.
– Революционный трибунал, – важно возразил Ерохимов, – это мы. Город в наших руках.
– Ошибаетесь, товарищ Ерохимов. Что такое мы? Ничтожная двоица – комендант города и его адъютант. Революционный трибунал назначается Революционным советом Восточного фронта. Понравилось бы вам, если бы вас поставили к стенке?
– Ну, ладно, – отозвался со вздохом Ерохимов. – Но повальные обыски в городе – этого то уж нам никто не может запретить.
– Согласно декрету от 18 июня 1918 года, – ответил я, – повальные обыски могут быть проведены лишь с санкции местного Революционного комитета или Совета. Поскольку такового здесь еще не существует, отложим это дело на более позднее время.
– Вы просто ангел, – нежно сказал Ерохимов. – Без вас я пропал бы. Но со свободной торговлей мы должны покончить раз и навсегда!
– Большинство из тех, – продолжал я, – кто занимается торговлей и ездит на базары, – это крестьяне, мужики, которые не умеют ни читать, ни писать. Чтобы прочесть наши приказы и понять, о чем в них речь, им нужно сначала научиться грамоте. Думаю, что прежде мы должны научить все неграмотное население читать и писать, добиться, чтобы они понимали, чего мы от них хотим, а потом уже издавать всякие приказы, в том числе и о мобилизации конского состава. Ну, вот разъясните мне, товарищ Ерохимов, зачем вам нужна эта мобилизация лошадей? Ведь вы же не собираетесь превратить пехотный Тверской полк в кавалерийскую дивизию? Учтите, на это существует инспектор по формированию войск левобережной группы.
– Пожалуй, вы опять правы, – снова со вздохом согласился Ерохимов. – Что же мне теперь делать?
– Учите население Бугульминского уезда читать и писать, – ответил я. – Что до меня, то я пойду посмотреть, не вытворяют ли ваши молодцы каких нибудь глупостей, да заодно проверю, как они разместились.
Я вышел из комендатуры и отправился обойти дозором весь город. Солдаты Тверского революционного полка вели себя вполне пристойно. Никого не обижали, подружились с населением, попивали чай, ели «пеле меле», винегрет то есть, хлебали щи, борщ, делились махоркой и сахаром с хозяевами – словом, все было в порядке. Пошел я посмотреть, что делается и на Малой Бугульме, где был размещен первый батальон полка. И там я нашел ту же идиллию: пили чай, ели борщ и держались вполне по дружески.
Возвращаясь поздно вечером, я увидел на углу площади свежий плакат, гласивший:

«Всему населению Бугульмы и уезда !
Приказываю, чтобы все жители города и уезда, которые не умеют читать и писать, научились этому в течение трех дней. Кто по истечении этого срока будет признан неграмотным, подлежит расстрелу .
Комендант города Ерохимов ».

Когда я пришел к Ерохимову, он сидел с городским головой, который, кроме хлеба и соли, аккуратно сложенных на столе, захватил с собой и несколько бутылок старой литовской водки. Ерохимов был в великолепном настроении и обнимался с городским головой. Он встретил меня словами:
– Читали? Видите, как я выполняю ваши советы? Я сам пошел в типографию. Пригрозил заведующему револьвером: «Немедленно напечатай, голубчик, а то я тебя, сукина сына, пристрелю на месте!» Тот, сволочь, аж затрясся весь, а как прочел, затрясся еще сильнее. А я – бац в потолок!.. Ну он и напечатал. Здорово напечатал! Уметь читать и писать – великое дело! Издал приказ – все читают, все понимают, и все довольны. Верно, голова? Выпейте, товарищ Гашек.
Я отказался.
– Ты будешь пить или нет?! – крикнул он угрожающе.
Я вытащил револьвер и выстрелил в бутылку с литовской водкой. Потом нацелил его на своего начальника и выразительно произнес:
– Или ты сейчас же идешь спать, или…
– Иду, иду, голубчик, душенька, это я так… Немножко повеселиться, погулять…
Я отвел Ерохимова и, уложив его, вернулся к городскому голове:
– На первый раз я вам это прощаю. Можете идти домой и будьте довольны, что так легко отделались!
Ерохимов спал до двух часов следующего дня. Проснувшись, он послал за мной и, неуверенно глядя на меня, спросил:
– Вы, кажется, хотели вчера меня застрелить?
– Совершенно верно, – ответил я. – И тем самым предотвратить то, что сделал бы с вами Революционный трибунал, узнав, что вы, будучи комендантом города, позволили себе напиться.
– Голубчик, я надеюсь, что вы об этом никому не скажете. Я больше не буду. Буду учить людей грамоте…
Вечером появилась первая депутация крестьян из Каргалинской волости: шесть старушек в возрасте от 60 до 80 лет и пять старичков примерно такого же возраста.
Они упали мне в ноги:
– Батюшка, не губи ты души наши. Не одолеть нам грамоты за три дня. Голова уж не та. Спаситель ты наш! Смилуйся над волостью!
– Приказ не действителен, – ответил я. – Все это натворил дурак этот, комендант города Ерохимов.
Ночью пришло еще несколько депутаций. Но наутро по всему городу уже были расклеены новые объявления, и такие же разосланы по всем деревням Бугульминского уезда. Текст гласил:

«Всему населению Бугульмы и уезда !
Сообщаю, что я сместил коменданта города товарища Ерохимова и снова приступаю к своим обязанностям. Тем самым его приказ № 1 и приказ № 2, касающийся ликвидации неграмотности в течение трех дней, отменяется .
Комендант города Гашек ».

Теперь я мог себе это позволить, так как ночью в город вступил Петроградский кавалерийский полк, который привели мои чуваши.

 

Заметки к публикации: 

Первая публикация: «Трибуна», 30.1.1921.