Карл был в Праге

(Написано по случаю его итальянской экспедиции)

В последнее время немецкие газеты в слезливых статейках напоминают чешскому народу, что император Карл I в свое время, в 1909—1910 годах, будучи еще эрцгерцогом, пребывал в Праге, где изучал чешский язык и держал экзамены на юридическом факультете Чешского университета¹. Вот подробности его пребывания.

В 1910 году эрцгерцог Карл состоял в интимных отношениях с графиней Пургшталль фон Хаммер-Пургшталль, с баронессой Буче, с графиней фон Кромсдорф и девицей Мицци Лой, которая танцевала одно время в кабаре отеля «Централь», что на Гибернской улице в Праге.
Однажды веселая компания, возвращаясь ночью в императорский дворец Градчаны на автомобиле, встретила возле Карлова моста старую торговку сардинками пани Марию Лизнерову из Бржевнова. Собутыльники забрали ее с собой, и в замке, в гостиной номер XXIV (так называемой «желтой комнате»), опоили шампанским, раздели донага и облепили шоколадным тестом. Некий Роушек, проживающий ныне в Аргентине, в то время состоявший в штате гофмейстера, вывел пани Лизнерову из императорских покоев, и где-то за собором св. Вита она наткнулась на полицейский патруль. После того как старая женщина обо всем рассказала, ее некоторое время держали в тюрьме; позже она купила в Давле прелестную виллу и небольшое хозяйство.
Поэтому следовало бы поскорей, пока еще император Карл властвует, включить в школьные хрестоматии очерк «Карл I — благодетель».
Событие это не было большим секретом. О нем рассказывал наш знакомый — редактор Павел Киш из «Богемии»². Да и «Право лиду» опубликовало в ту пору следующую занимательную заметку; «Новость из Градчан». «Тотчас по прибытии эрцгерцога Карла в Градчанах началось оживление. Между прочим, там в большой моде орхидеи, да и вообще императорские покои украшены с большим усердием».
А через несколько дней в рубрике «Разные сообщения» была помещена поправка: «В номере 128 нашей газеты вкралась опечатка: вместо «орхидеи» следует читать «оргии».
Потом оргии эти стали совершаться уже открыто. По замку ночью шатались группы пьяных офицеров, покидавших увеселительные вечера «beim Karl»³.
Ныне «Моргенблатт» пишет, что эрцгерцог Карл был известен в Градчанах своим жизнерадостным характером. Это мог бы засвидетельствовать некий профессор, с которым приключилось следующее: проведя однажды вечер со своей супругой в известном ресторане «На Викарке», что в «императорском замке», он возвращался поздно ночью домой. На замковом дворе профессорской чете повстречалась кучка офицеров, один из которых оскорбил супругу профессора, а когда профессор встал на защиту ее чести, он был этим офицером избит. Офицер тот был сам эрцгерцог Карл, соизволивший поднять свою благородную длань на плебея. А ведь это — доказательство такой жизнерадостности, которой научить невозможно, это уж врожденное и вместе с тем в известной мере некоторый атавизм — отголосок juris manuarum, кулачного права, восходящего к тем временам, когда в столетии этак двенадцатом предки этого Габсбурга, в ту пору рыцари-разбойники, грабили по лесам купцов.
«Моргенблатт» писала, что уже тогда некоторые имели возможность видеть Карла «восседающим в Градчанах во всем своем величии», то есть во всем блеске высочайшей особы. Это тоже опечатка. Дело в том, что тот же пан Роушек из дворцового штата видел эрцгерцога во всем его величии возлежащим под столом. Последнее, впрочем, не столь существенно, однако, по нашему мнению, как-то это не вяжется со словом «величие», и валяющийся под столом будущий монарх не придает никакого блеска высочайшей власти. На это, пожалуй, «Моргенблатт» могла бы возразить, что мы глубоко заблуждаемся и монарх именно тем и доказывает свою высочайшую волю, что ложится где ему угодно, хотя бы и под столом. Это-де не может ему запретить даже редакция нашей газеты... А мы на это ответили бы, что если редакция «Моргенблатта» помещает объявление «Требуется непьющий подручный в магазин», то австрийцы вправе требовать того же от своего монарха, а не только от бедного рабочего.
Но, как я уже говорил, все это мелочи. Возлежание эрцгерцога Карла под столом в императорских покоях опять-таки всего лишь мелкая деталь его славного «августейшего пребывания в Праге».
По выражению главного камергера двора барона фон Кланцдег, чешскому языку место разве что в конюшнях, а так как в императорском замке на Градчанах были и конюшни, то эрцгерцог Карл занялся чешским языком.
Учил его каноник Бауэр из Градчанского капитула. Наибольшую трудность представило для Карла предложение: «Красный тюльпан относится к разряду тюльпанов». Он произносил это так: «Гразны дулибан относиц г расреду дулибан». Он быстро усваивал язык. Уже через два месяца, помимо фразы о тюльпанах, он знал еще одну: «Кошка ходит бо дому, ходит ли ваш кошка доше бо дому?» В следующий месяц он с присущей ему сообразительностью выучил и третье предложение: «Окород разболошен у ретшки. Ваш окород доже у ретшки?»
Этим предложением он позднее изводил население Брандыса на Лабе.

Немецкие газеты утверждают, что Карл — прогрессивный монарх. Такой же прогресс наблюдался и в его чешском языке. Если его двоюродный дед Франц-Иосиф всюду, где бы он ни появлялся, произносил известную фрару: «Меня чешит, что ви техи», — то Карл был настолько искренен и прогрессивен, что и чехи его не тешили; и когда он гостил в восьмом драгунском в Брандысе, он сказал ротмистру Графу: «Меня совсем не чешит, что в и техи».
«Карл — наследник всех редкостных качеств своего двоюродного деда», — пишут немецкие газеты; так что Карл унаследовал и знание чешского языка, каким отличался Франц-Иосиф, и даже превзошел его, выучив еще за один месяц два прелестных предложения: «Конь нашторошил уши, вы доше нашторошил уши?». И «Форобей пригала на терефо, и кошка его зошрал».
Вызубрив эту последнюю фразу, Карл пожелал из благодарности подарить канонику Бауэру девицу Мицци Лой.
Вот тоже был бы отличный очерк для школьных хрестоматий под названием «Как августейший ученик отблагодарил своего учителя».
Не знаю, принял ли каноник Бауэр в дар девицу Мицци Лой, но раз как-то он заявил одному из редакторов «Чеха»⁴, что чем выше господин, тем больший сквалыга.
Итак, когда Карл проник в тайны чешского языка, он однажды в сопровождении гофмейстера, камердинера, маршала двора и подконюшего вышел из замка, чтобы побеседовать по-чешски с чешским народом; это мероприятие было включено в программу той недели, поскольку в венском парламенте назревала оппозиция со стороны чешских депутатов.

Первым представителем чешского народа, который попался на глаза Карлу, был полицейский номер 672, стоявший у входа во дворец. Сперва эрцгерцог спросил его по-немецки, что он тут делает. Номер 672 дрожащим голосом ответил, что стоит, потому что его поставил там пан инспектор Зумр из участка Прага-IV. После этого Карл перешел на чешский: «Гразны дулибан относиц г расреду дулибан. Кошка ходит бо дому, ходит ли ваш кошка доше бо дому?»
У полицейского задрожали коленки, и сей представитель чешского народа с перепугу ответил:
— Да, ваше императорское высочество: наша кошка тоже ходит по дому.
Карл милостиво улыбнулся и, похлопав номера 672 по плечу, произнес:
— Окород разболошен у ретшки. Ваш окород доже у ретшки?
— Нет у меня огорода, ваше высочество, — затрясся полицейский.
— Это карашо. Конь нашторошил уши, ви доше нашторошил уши?
— Насторожил, ваше высочество.
Тут Карл выложил последнее:
— Форобей пригала на терефо, и кошка его зошрал.
Полицейский вытянулся, его облило жаром, и он пролепетал:
— Так точно, ваше высочество, кошка его сожрала, только это было не в мое дежурство, наверное, утром...
Карл, добродушно улыбаясь, ушел со всей свитой, а полицейский долго пялил им вслед глаза. Потом он опустил взор на мостовую у своих ног, быстрыми шагами отправился на Страгов и там, в страговской каменоломне, застрелился из казенного револьвера, оставив записку, что покончил с собой из-за этого воробья. В служебном деле номера 672 значится, что он застрелился в состоянии внезапного умопомрачения.

Теперь мы еще посмотрим, как Карл учился на чешском юридическом факультете в Праге.
Единственный раз за все время обучения он подъехал в автомобиле к зданию школы прикладного искусства напротив Рудольфинума, где помещался юридический факультет, и поднялся на третий этаж. Там он сказал встречавшему его с поклонами доктору Брафу⁵:
— Merkwürdig, stramme Stiege, mit Lift wäre es bequemer⁶.
Сделав это заявление, он спустился и уехал. Больше на факультете его не видели.
Преподавателями его были доктор Отт, который должен был познакомить его с австрийским правом, но так никогда и не сумевший это сделать, и покойный министр доктор Браф, собиравшийся прочесть ему курс лекций «О чешской государственности», которому Карл, как бы в пророческом предвидении, как бы предчувствуя, что его особа будет в свое время вычеркнута из истории чешского государства, сказал:
— Das werde ich nie brauchen⁷.
Таким образом, отпал и этот предмет. Потом еще доктор Голль преподавал ему историю Австрии, причем во время первой — и последней — лекции они проанализировали, что на бегах в Пардубице победит в заезде кобыла Стелла барона Эмлери.
И, наконец, был еще у эрцгерцога преподаватель дворянин доктор Гейровский, закоснелый бюрократ, который предложил читать его высочеству лекции о римском праве и прочих общеполезных правах, как, например, право на чужое имущество — jus in re aliena, — что могло очень пригодиться Карлу I, а также о праве воздаяния, — это уже прекрасно годится сейчас для нас.
Дворянин доктор Гейровский, который еще за двадцать лет до того, как был возведен в дворянство, носил бакенбарды, какие носят дворяне или лакеи, дважды побывал у эрцгерцога, за каковой период успел сшить, кажется, четыре фрака у фирмы Кржижовы в Праге.
На первое занятие эрцгерцог отпустил минут пять, причем выразился о римском праве в таких словах:
— Das ist aber doch ein uraltes Blödsinn!⁸
Вторую лекцию доктора Гейровского он приказал прослушать кому-то из камердинеров. После этого в ректорате университета Карла-Фердинанда в Праге было получено из канцелярии эрцгерцога требование безотлагательно выслать в адрес венского главного гофмейстера диплом об окончании его высочеством юридического факультета.
Тогда составили комиссию, которая безотлагательно отправилась экзаменовать эрцгерцога Карла по юриспруденции. Членами комиссии были господа Гейровский и Отт.

Эрцгерцог Карл принял комиссию весьма оригинально, а именно: в императорском манеже. Он был необыкновенно мил и показал профессорам своего любимого жеребца Энрико.
Засим последовал небольшой завтрак, причем на стол поставили такое доброе старое бенедиктинское, что старик Гейровский уже в коляске, увозившей обоих ученых в город, всю дорогу толковал доктору Отту параграф второй закона о мельницах от 1814 года; доктор Отт при этом крепко спал.
За все время, что они провели во дворце, о каких- либо правовых вопросах не было даже упомянуто. Все шло гладко, как по маслу. Прекрасный был день, единственный за долгие годы, когда профессор Гейровский и профессор Отт и словом не коснулись юриспруденции.
Думаю, эти добавления надлежащим образом дополняют то, что пишут немецкие газеты об экзаменах Карла I по юридическим наукам.
Не ты с нами, а мы с тобой, Карл, перемолвимся по-чешски!

Примечания

1. Указом австрийского правительства от 10 апреля 1881 года Пражский университет был разделен на два — чешский и немецкий.

2. «Богемия» — немецкая газета шовинистического характера, издававшаяся в Праге с 1857 года. В годы 1906—1913 в ней работал известный немецкий писатель и журналист («Неистовый репортер») Эгон Эрвин Киш (1885—1948), а не Павел Киш, как ошибочно пишет Гашек.
3. "У Карла" (нем.)
4. Газета «Чех» (1869—1932) — главный печатный орган чешского клерикализма.
5. Д-р Браф, Альбин — профессор университета, министр в кабинете Бинерта (1908—1911).
6. Странно, какая крутая лестница, лифтом было бы удобнее (нем.)
7. Это мне никогда не понадобится (нем.)
8. Но это же допотопный идиотизм! (нем.)