Во дворце Дожей, где находятся знаменитые комнаты пыток, цель и мечта всех туристов, — нас было семь человек. Полуграмотный деревенский староста из Штирии, порядком навеселе; он все время твердил гиду Фриденбергу: «А ты, видать, честный парень, брат». За ним сицилианец, полудикий субъект, весьма мрачного вида. Он зверски вращал глазами и, казалось, ждал только случая, чтобы всех нас прикончить. Взгляды, которые он бросал на гида, не сулили ничего доброго. В них горела ненависть южанина к северным краям Италии. Сицилианец ежеминутно ругался, чтобы подчеркнуть свою полную незаинтересованность окружающим, презрительно косился на картины и статуи и шептал штирийскому старосте: «В Палермо, вот где вы увидите чудеса, синьор!» Староста, мобилизуя все свои запасы итальянских слов, кивал головой и твердил:Jawohl, Bruderchen, si, signore, sehrcshon, trebello… jawohl! 1

Кроме трех мужчин, была здесь высокая, голубоглазая немецкая фрейлейн, лет под тридцать. Во время разглагольствований проводника она неизменно сверялась с Бедекером и, когда тот молол что-нибудь несуразное, удивленно вытягивала шею и начинала вращать Бедекером. Нашу компанию замыкали две англичанки со страдальческими минами. Они глядели на все с безразличием и необычайно рьяно следили лишь за своими сумочками. Я заметил, что они побаивались сицилианца, который ходил возле них и бормотал: «В Палермо есть замок, так он выглядит лучше, чем любая остерия». 2
У сицилианцев какой-то странный критерий…

В застенках Венеции

Рис. Худ. И. Муратова

 

Гид был человек, искушенный в деле извлечения презренного металла из туристов. Он знал немецкий, итальянский и английский и бомбардировал нас на всех этих языках.
— Господа и дамы, прибавьте лиру! — возгласил он в виде вступления и принялся расписывать все развлечения и удовольствия, которые мы получим в результате такой щедрости. Перед отходом отсюда он объяснит государственное устройство Венеции и политическую жизнь республики. Расскажет анекдот из жизни Баймонто Тьеполо в 1310 году. В археологическом музее даст исчерпывающие сведения о статуе какого-то царя — год 200 до Р. X. Но это еще далеко не все за означенную лиру. В зале Делла Скудо он объяснит происхождение родовых гербов и укажет, где сиживал знаменитый путешественник Марко Поло. Но опять же и это еще не все. Прикиньте 20 чентизимов, джентльмены, и вы будете бескорыстно проведены в приемный зал Дворца Дожей. Там он расскажет исторический анекдот о Хаджи Магомете из Туниса. За прибавку каких-нибудь десяти чентизимов анекдот может быть повторен на арабском языке. Потом мы пройдем через библиотеку, и он назовет с точностью до одного миллиметра длину знаменитой картины «Рай» Тинторетто. Но и это опять-таки не все. В зале с Бомбардскими статуями он спрячется в одну из ниш и готов прозакладывать 10 лир против одной, что его никто из господ туристов не обнаружит, потому что он как две капли воды похож на эти причудливые изваяния.
После этого он позабавит господ туристов рассказом о казусе, случившемся с неким англичанином в вестибюле посольского зала. В зале Коллегий он подробно объяснит картину Паоло «Битва кораблей». За прибавку пяти чентизимов (на арбуз) он готов сообщить, сколько доблестных христиан пало в этой битве и сколько христианских рабов было вызволено из Магометовой неволи.
Потом мы должны будем дать ему еще 50 чентизимов, ибо наступает один из труднейших этапов экскурсии — зал Страшного Совета Десяти; 50 чент. очень умеренная цена, всего по 5 чентизимов за каждую персону из грозной десятки. А заодно он проведет нас апартаментами, где жил глава этого жуткого синклита. Наконец, мы попадем в интереснейший покой во всем дворце — кабинет трех правительственных инквизиторов. Он знает о них массу захватывающих подробностей. Это обойдется недорого, каждый инквизитор — не свыше 20 чентизимов. Оттуда узким подземным ходом мы выйдем к апогею экскурсии — комнатам пыток. Перечень мук стоит дешевле, чем синьоры туристы могут себе представить. Самые нестерпимые пытки государственных изменников станут не дороже 10 чентизимов. Тому из джентльменов, кто ассигнует на это дело лиру, он берется рассказать такие жуткие подробности терзания узников, что можно поседеть в одну минуту.
После осмотра машины для пыток, свинцовой комнаты и надписей в камере смертников, мы поднимемся на Мост Вздохов. Он проведет нас коридором, которым водили обыкновенных преступников. Рядом находится коридор для политических узников. (Проход простым коридором —5 чент., для политических—10). Потом он покажет уважаемой компании Трибунал, где заключенных прямо из суда отправляли на казнь. За 10 чент. мы сможем услышать трогательные стихи неизвестного поэта, посвященные несчастным.
Все это представлялось очень заманчивым, и Фриденберг действительно исполнил то, о чем говорил.
Исторические судьбы Венеции он живописал в очень ярких красках. Когда успехи республики росли, он поднимался на цыпочках, вырастая на 10 сантиметров. Когда слава ее падала, — сгибался в три погибели. Тяжелые времена упадка вызвали слезы на его глазах, и вместе с ним всхлипнул подвыпивший староста из Штирии.
Сицилианец долго хмурился, слушая такое восхваление севера, и наконец. не вытерпел. Подскочил к гиду, ухватил его за плечо: —«А мы на юге ничего не стоим? — кричал он на своем южном наречии, тряся гида, как былинку.—Про нас ни слова? Нас хотите оттереть! Двадцать ваших Венеций влезут Сицилии в жилетный карман!» И отошел, довольный, что отстоял перед чужестранцами честь своего острова. На все последующие памятники – зал Сената, Чиэзетта, зал Делл Бусоле —он лишь презрительно усмехнулся. А в одном зале, убедившись, что за ним никто ее смотрит, плюнул на статую дожа Себастьяно Циани.
В общем, экскурсия шла благополучно. Высокая немка периодически вращала Бедекером, англичанки глядели вокруг со страдальческим видом к крепко держались за кошельки, а Фриденберг врал соответственно величине зала, которыми мы шли. В меньших залах — порядочно, в больших — совершенно неимоверно.
Как было дело со статуей неведомого короля (200 лет до Р. X.), мы так и не узнали. Анекдот же из жизни Тьеполо окончился полным фиаско. Заключается он в следующем: Баймонто Тьеполо плыл на барке с острова Сан-Михель в Венецию. По дороге ему вздумалось испытать господа бога: прыгнуть в море и утопиться. Так он и сделал. Это весь анекдот. Я мирный человек и могу вынести многое, но после такого анекдота мне захотелось иметь темперамент сицилианца. Кстати сказать, Фриденберг, зная, что сицилианец не говорит по-немецки, рассказал анекдот только на этом языке.
Я с опасением ждал следующего анекдота о Хаджи Магомете из Туниса. На счастье, гид произнес его только по-арабски, так как иначе в нем, видно, терялась соль. Безусловно, арабские слова там были: Хаджи, Тунис, Магомет и Иль-Аллах.
Обещание спрятаться в одну из ниш тоже было выполнено. Там у Фриденберга был припрятан кувшин вина. Такой же кувшин находился и зале Коллегий, где он объявил нам ужасную вещь: какой-то турист незадолго перед нами выпил все вино.
Объясняя картину Паоло «Левантская Битва», Фриденберг ошибся на пару столетий. В число погибших рыцарей он включил и своего предка. Замечательно, что этот предок назывался Джиованни, а он сам Мориц Фриденберг.
Фриденберг был неутомим. Влачил нас из зала в зал, указывал все детали. Но полуграмотный штирийский староста был еще неутомимее. Он суетился, хватал гида за рукав и все время домогался: «Братец, у тебя честное лицо, скажи, как на духу, знала Венеция в старину нашу славную немецкую республику?»
В покоях, где была резиденция главы Совета Десяти, сицилианец плюнул на драгоценный гобелен и, увидев, что это заметили, подступил ко мне и заявил: «Синьор, все имеет свои границы».
Наконец, после многих душевных волнений, доставленных нам враньем Фриленберга, возраставшим с космической быстротой по мере удаления от главного входа, мы достигли знаменитых застенков. Фриденберг почитает застенки самым светлым оазисом в необъятной пустыне исторических дворцов. В застенках ему обычно достается максимум чаевых. Здесь нетрудно склонить чувствительные сердца туристов к развязыванию кошельков.
Засветив факел, он вел нас мимо глухих душных каморок с крошечными отдушинами, куда еле проникал воздух. Эта удивительная политическая тюрьма помешалась почти на уровне моря, и часто при подъеме воды заключенные тонули, как мыши. Первые шаги Фриденберга были в камеру с надписью, высеченной несчастным узником: Сохрани меня бог от тех, кому я доверяю, ибо от тех, кому не доверяю, я уберегусь сам.
— Да, — вздохнул Фриденберг, — такова жизнь. Боже правый! Синьоры и синьорины, разрешите просить вас о небольшом возмещении осветительных расходов.
Штирийский староста поспешил расписаться под пессимистической философией несчастного узника и утер слезу. Англичанки выглядели еще умученней, и видно было, что их тревога за сумочки значительно возросла, ибо сицилианец в этой фантастической обстановке отнюдь не выглядел приятнее. Он хлопнул гида по плечу и произнес так выразительно, точно хотел вызвать кого-то на спор: «А на Сицилии мучили лучше и больше».
Мы с интересом осмотрели различные приспособления почтенного назначения: колесо для четвертования, железные ботинки и пр. Фриденберг объяснял их, как судебный эксперт времен Инквизиции: «Когда его растягивали здесь, он признавался скорей, чем там…» и т. д.
Ни с того, ни с сего раздался голос высокой немки:
— Скажите пожалуйста, а суставы им вывертывали?
Я обернулся с удивлением. За всю дорогу она не вымолвила ни словечка. Сейчас ее сонные глаза разгорелись, как голубые угольки. Она была полна возбуждения, и вопросы градом сыпались из ее уст.
— Чем, скажите, палили бока осужденным? А нельзя ли видеть клещи для ноздрей? Ремни из человеческой кожи не затерялись?
Она полностью овладела вниманием проводника и, вопрос за вопросом, интервьюировала его: «А следы крови не сохранились? Где же крюк, на который вздергивали еретиков?» Взяв в руки разные инструменты, ока проверяла их исправность. — «Практиковалось ли выкалывание глаз? Какой восхитительный железный ботинок! Чудесная четвертовалка!» Потом мы пошли Мост Вздохов, и она процитировала Байрона:
Мост вздохов! Ты и город твой
Возникли из пучины моря.
Дальше она, очевидно, запамятовала, так как принялась восклицать с восторгом: «Боже, боже! какая красота!» Сицилианец исступленно плевал в канал.
Через полчаса мы покинули Дворец Дожей. Сицилианец на прощание проклял его у главных ворот.
У выхода я подошел к высокой немке и представился. Представилась и она. Она оказалась учительницей откуда-то из Прусской Познани. Тут я понял ее вопросы насчет выдергивания суставов: она была послана на казенный счет…

Перевел с чешского Юр. Аксель

 

 

Примечания

1. Конечно, братец, да, синьор, очень хорошо, правильно. Конечно.
2. Гостиница с трактиром.

 

Заметки к публикации: 
Первое издание: 701. „V benátských mučírnách“, in: Průvodčí cizinců a jiné satiry z cest i z domova, 1913, str. 45-54.
Издание на русском: В застенках Венеции.  Пер. Ю. Акселя. Юный пролетарий. 1936. № 21 (ноябрь). С. 21—22.