Мне поручили редактирование воскресного занимательного приложения к одной газете, и тут я узнал, как беспредельно человеческое самоотвержение. Тысячи людей на свете от всего сердца желают, чтобы тысячи и тысячи им подобных развлекались воскресным утром за кофе или после обеда их рассказами. Человеческая самоотверженность безгранична и охватывает все круги. «Если б только люди могли прочесть мое произведение!»— вот лозунг, заставляющий трепетать все сердца, не только мужские, но и женские.
Сижу в редакции, курю сигару, не предвидя ничего плохого. Кто-то стучится; я не шевелюсь, так как в этой комнатке я — бог. Резко произношу: «Войдите!» — и киваю посетительнице на стул. Стул поставлен так, чтобы посетительница смотрела либо на меня, либо на редакционную корзину.
Я рассматриваю посетительницу. Это дама средних лет; она очень живая, все время беспокойно вертится и, не дав мне времени даже спросить «Что вам угодно?», сразу начинает сама:
— По моему мнению, нашим девушкам надо прежде всего ценить самих себя. Это не эгоизм, пан редактор, и не самомнение. Девушки должны чтить собственную душу свою, потому что она белая, чистая, свою собственную волю, потому что она добрая, свое собственное тело, чтобы оно было нежным жилищем девичьих добродетелей. Девушка, которая верит другим...
— Разрешите...
— ...больше, чем себе, — продолжает она, не останавливаясь, — которая прислушивается к доводам посторонних, а к собственным ощущениям относится безразлично и даже стыдится их, — это не та девушка, которая нужна родине и народу. Это тростинка, колеблемая всеми ветрами, пан редактор, — тростинка, которая в конце концов сломится или упадет в болото. Я хочу, чтобы девушки как можно чаще читали эти мои слова, и поэтому принесла вам, пан редактор, рассказ для воскресного занимательного приложения к вашей газете; там эти слова произносит у меня героиня маленькой любовной истории, узнавшая жизнь.
Вытащив из сумки объемистую рукопись, она продолжает:
— Слова мои продиктованы искренним желанием, чтобы читатели были счастливы, оценив все их значение, поскольку печатное слово имеет большое влияние на формирование характера.
Она встает и осведомляется:
— Когда прийти за гонораром, пан редактор?
Я тоже встаю и отвечаю, что должен сперва прочесть рукопись, и если она подойдет, то...
— Читать ничего не нужно, — перебивает она. — Отправьте просто в типографию и выпишите, пожалуйста, гонорар. Вы сами выплачиваете или нужно куда-нибудь идти?
Пододвинув стул поближе к столу, она снова садится и открывает сумочку. Хотите верьте, хотите нет, но двум служителям пришлось потрудиться, прежде чем удалось вывести ее вон!

Пяти минут не прошло, явился молодой человек. Зачесанные назад длинные волосы, как у брюссельского карликового пинчера. Почтительно кланяется и говорит, что осмеливается обратиться ко мне с просьбой: не буду ли я так любезен, не окажу ли ему поддержку на-его писательском пути, не посоветую ли ему и не отберу ли что-либо из этих вот рассказов, которые он осмелился принести, не переработаю ли я и не улучшу ли... Он чувствует в себе способности, но, не имев до сих пор возможности что-либо напечатать, никому не известен.
Он сел на стул и, разложив вокруг пропасть бумаг, объявил, что берет на себя смелость прочесть начало одной новеллы, но предварительно хотел бы коснуться метода, который он применяет в своем творчестве и который представляется ему единственно правильным. Будучи новичком в литературе, он прибегает к помощи известных современных писателей. Творить самостоятельно, — то есть в полном смысле этого слова, — он пока не решается, так как не чувствует еще для этого достаточной силы и способности. Любимец его — д’Аннунцио1, помимо многих других авторов старшего и младшего поколения, пользующихся мировой известностью. Так что он заимствует для своих произведений фразы знаменитейших писателей всех веков — Тацита, Платона и других. Работа тяжелая. Первый рассказ начинается так: «После полудня занятия в шестой роте подходили к концу», — это из Куприна. «Вот лежит она, вытянувшись, перед конурой, прижав лохматую голову к лапам», — это д’Аннунцио. «Находившийся поблизости мальчик встал и наполнил водой из колодца полуразбитый горшок»— из Бальзака. «Стоявший рядом молодой юрист поглядел на небо, где не было ни облачка», — это Мопассан, но «не было ни облачка»— оригинальное выражение.
— Сегодня, — продолжал он, — я нашел у Толстого в повести «Неделя в Тургеневе»2 замечательное описание помещичьей усадьбы. Не теряя времени, я поспешил включить этот отрывок в свой текст и написал так: «Солнце, на которое смотрел молодой юрист, озаряло простую помещичью усадьбу», и дальше по Толстому: «Дверь спальни выходила в коридор бывшего помещения для дворни. В конце коридора витая лестница вела наверх, в девять барских покоев, куда теперь никто не ходил». На этом у меня кончается глава. Вторая начинается фразой из книги Руссо «Об общественном договоре»: «Я хочу исследовать, возможны ли в гражданском обществе какая-либо справедливость и твердые правила...»
Я выволок юношу в коридор. Через минуту он вернулся.
— Забыл шляпу, — робко промолвил он, снимая шляпу с вешалки. — Могу я ждать ответа в рубрике «Почтовый ящик»?
Мне пришлось выставлять его вторично.

Через четверть часа — новый посетитель: пожилой господин в потертом, уже начавшем шерститься цилиндре. Держится очень солидно.
— Осмелюсь отнять у вас несколько минут для разговора, — произнес он веско. — Я знаю, что господа редакторы не любят тратить много времени на посетителей, поэтому буду краток. Вы стараетесь дать читателям воскресного занимательного приложения образцы прекрасного, так как многие ваши читатели наделены счастливой способностью чувствовать очарование красоты и охотно отдаются течению, которое выносит их на пути, уводящие в сторону от разумного, трезвого восприятия действительности. Не думаю, господин редактор, чтобы такая точка зрения представляла собой благоприятную почву для критической оценки и анализа понятия прекрасного...
Тут, видимо, желая скорей покончить с этим, он сел на стул и продолжал:
— Но факт тот, что красота рассказа способна производить захватывающее, так сказать, стихийное впечатление; знаю, что можно доставить читателю подлинное блаженство, предложив хорошо написанный рассказ. У меня дома есть поистине замечательные произведения, которые я написал для вашей газеты. Я не захватил их с собой, так как не знал, буду ли в ваших краях. Но, совершенно случайно оказавшись рядом, решил сообщить вам о своем решении опубликовать их именно в вашем занимательном приложении. Чтобы не тратить лишних слов — дайте мне сорок крон в счет гонорара!
Это было уже слишком.
Я резко осадил нахала; он ударил меня палкой. Само собой разумеется, мы со служителем славно отделали его. Но с тех пор я думаю, что лучше быть слугой в какой-нибудь подозрительной гостинице, чем редактировать занимательное приложение в газете при столь распространившемся среди людей самоотверженном стремлении тешить душу читателя прекрасным.


 

 

Примечания

 

1. Д'Аннунцио, Габриеле (1863—1938) — итальянский писатель декадентского направления, идеолог империалистической агрессии.
2. Такой повести у Л. Толстого нет.
 

Заметки к публикации: 

Журнал «Весела Прага» № 2, 1.II.1912 г.