В ожидании первой классной работы по латинскому языку

Первоклассникам-гимназистам в понедельник предстояла первая письменная работа по латинскому языку. Этот день для Кадрабы значил чрезвычайно много. В субботу в девять часов утра преподаватель латыни сообщил о письменной работе, и эта новость очень серьезно встревожила Кадрабу. Его объял такой священный трепет перед этим первым пробным камнем, что мальчик решил вести себя хорошо не только до понедельника, но, если все сойдет удачно, остаться и дальше таким же милым, прилежным учеником. Он не будет шалить в перемену, не будет подсказывать на уроках, а станет доносить о каждом нарушителе гимназических дисциплин, вообще станет аккуратным, услужливым и любознательным.

В его ушах звучал голос учителя латыни:
— Берегитесь, ребята, в понедельник и вам покажу!
С настоящим религиозным рвением прочитал Кадраба в начале урока закона божьего молитву, а душа его уходила в пятки.
Законоучитель вызвал отвечать его соседа, Горнофа, а тог, стоя за партой, тайком открыл учебник и читал по книге обедню, которую должен был отвечать.
Кадраба тут же выскочил:
— Господин законоучитель, извините, но Горноф читает по учебнику и вас обманывает.
Предстоящая в понедельник первая письменная работа нагнала на Кадрабу такой страх, что ни с того ни с сего он донес на своего самого лучшего друга, тот получил неудовлетворительную отметку и был записан в классный журнал как обманщик.
Зато законоучитель погладил Кадрабу по голове и сказал:
— Всегда будь честным — и тебе будет во всем сопутствовать удача.
Кадраба увидел в этом счастливое предзнаменование. В перемену Кадрабе разбили нос за нетоварищеское поведение, а в начале следующего урока Кадраба обо всем доложил учителю географии, выдав заодно и виновников ссоры и объяснив, по каким мотивам Горноф и его компания расквасили ни в чем не повинные нос и губы Кадрабы, который не в силах был перенести, что учителей обманывают.
Виноватые не ушли от наказания, а старый учитель с величайшей серьезностью одобрил поведение Кадрабы как порядочного ученика и сказал, что, разумеется, все хорошо кончится.
В тот день это было второе счастливое предзнаменование, и Кадраба воспрянул духом, у него прибавилось энергии, и тогда он решил, что если по изволению господа бога он хорошо напишет классную работу по латыни, то станет священником.
После уроков Кадраба быстро выбежал из гимназии, и поскольку поблизости был костел, он зашел туда и молился долго-долго; наконец без четверти двенадцать продавщица свечей предложила ему собрать свое барахло и отправиться домой, потому что костел запирается.
У Кадрабы было три крейцера, и он, выйдя из костела, выдержал тяжкую борьбу, решая, следует ли купить на них конфет для маленького братишки, или же стеклянную трубку для себя, чтобы стрелять горохом.
Но мысль о первой латинской письменной работе взяла верх, и потому он купил леденцов своему братишке на сбереженные три крейцера и дал обет не взять ни крошки себе.
Он твердил:
— Если я возьму хоть крошечку, то не напишу классной работы.
А сколько раз рука его тянулась в карман к пакетику, но всякий раз побеждало воспоминание о предстоящем ужасном понедельнике.
И, победив искушение, он пришел домой, все леденцы отдал брату, прикидываясь растроганным, впрочем, он и взаправду был растроган своим великодушием.
Отец пообещал ему задать хорошую трепку, если он опять придет из гимназии так поздно, когда к одиннадцати полагается быть дома и следовало прийти домой не позднее четверти двенадцатого. Кадраба обрадовался, что невинно терпит гонения к если, конечно, они зачтутся господом богом в понедельник во время классной работы, дух свято просветит его.
Он только сказал, что был в костеле и там молился, но словно вернулись времена преследования первых христиан - Кадраба был высечен, и не потому, что его отец придерживался каких-то там языческих взглядов: просто тот подумал, что его сынишка как-то уж слишком нахально врет, не желая признаться в своих шалостях.
Когда невинно пострадавший Кадраба опять спустился на землю с высот, куда был вознесен отцом, он вытер слезы и, припомнив о понедельнике, поцеловал заботливую отцовскую руку. Тело мальчишки горело, но душа блаженствовала, и Кадраба побрел к окну, чтобы как следует выреветься.
Однако это были скорее слезы радости — он опить пострадал ради своей первой письменной работы по латинскому языку и уже представлял себе, как всеведущий и всевидящий бог ниспосылает ему, сидящему над тетрадкой, духа святого, дабы вознаградить за жестокие гонения.
Успокоившись, Кадраба спросил у матери, не нужно ли зачем-нибудь сбегать вниз, — он ей все принесет.
Обычно он всегда хныкал, когда мать за чем-нибудь его посылала, а сегодня весь день канючил:
— Мамочка, я схожу за тмином... Не нужно ли принести дров, я мигом сбегаю...
Он приставал до тех пор, пока мать не надавала ему шлепков и повторила раз сто, что ей ничего не надо, а он, очевидно, хочет вывести ее из терпения. Кадраба с благодарностью принял эти удары. Ведь он все перетерпит, лишь бы показать боженьке, какой он хороший мальчик, а боженька посылает ему испытание за испытанием. Потом он отправился к отцу и во что бы то ни стало хотел набить ему трубку. Он собирался еще раз показать себя хорошим, послушным сыном, чтобы бог над ним сжалился и в понедельник помог ему.
Чуть ли не со слезами он приставал к отцу, прося позволения набить трубку; он дергал отца за пиджак, как перед этим дергал на кухне мать за платье, до тех пер, пока отец не согласился, тогда в припадке усердия Кадраба зажег и раскурил трубку.
— Так вот почему, бездельник, ты хотел набить мне трубку — покурить вздумалось паршивцу!
Снова слезы, снова скулеж и снова надежды, что в понедельник утром дух святой осенит голову невинного, прилежного Кадрабы.
От обеда он отказался, отчасти потому, что ему стало плохо, отчасти из-за мысли, что такое лишение смягчит господа бога.
После обеда Кадраба отпросился из дома и ходил от одной святыни к другой. Мать дала ему крейцер, и Кадраба отнес его в кружку, повешенную на Карловом мосту для пожертвований на достройку храма святого Вита в Праге.
Он отправился туда под проливным дождем и вернулся домой грязный и промокший.
Снова слезы, снова наказание, снова надежды на понедельник.

Ночь он провел в молитвах, встал рано утром и отправился в костел к ранней обедне, а потом остался еще и на мессу.
В воскресенье он продолжал творить благодеяния и разделил свой обед на три части, отдав их затем нищим.
Хотелось ему пойти за покупками, но пришлось остаться дома — его неотвязные просьбы очень уж бросались в глаза.
Весь воскресный день он провел в костелах, набожно и добродетельно настроенный, и снова отнес крейцер в кружку пожертвований на достройку храма святого Вита. Свой носовой платок он подарил одной слепой старушке.
После ночи с воскресенья на понедельник, когда он прочитал восемьсот раз «Богородицу», «Отче наш» и «Верую», он сходил к заутрене, а оттуда отправился прямо в гимназию, полный радужных надежд на духа святого, который осенит его, потому что субботу и воскресенье он был самым прекрасным мальчиком свете.
Но святой дух не осенил его, ибо бог не любит, если даже такой замечательный мальчик, как Кадраба, за два свободных дня не найдет времени для повторения первого склонения.
И так Кадраба получил самую плохую отметку за свою первую классную работу, в которой было в десятке фраз столько же ошибок, сколько он за эти два дня прочитал молитв.