Дворник Якубек служил своему хозяину верой и правдой. Раз как-то он даже разбил голову одному художнику-пейзажисту, который ничего не платил и не хотел освободить квартиру. Якубек просидел три недели под арестом, но зато получил одобрение от своего хозяйка и награду за пережитые страдания в виде пачки дешевого табаку ценою в восемь геллеров.
Это событие доставило Якубеку большую радость, так как он с великим почтением относился к своему хозяину Флайшику, который не уставал ему рассказывать, что во время военной службы у него был денщик с такой же глупой физиономией, как у Якубека.
Якубека радовали малейшие признаки благосклонности хозяина, и когда наконец хозяин заболел, Якубек не перестал служить ему верой и правдой. Утром, подметая лестницу, он плакал, как старая баба, со слезами на глазах отпирал он подъезд.
— Ох, и чувствительный же человек! — говорил о нем лавочник, к которому Якубек ходил покупать ром. — Расплачется у меня тут в лавке, чуть глаза свои не выплачет.
То же самое утверждал и доктор, который ежедневно встречался с Якубеком. Дворник всегда приходил к нему с заплаканными глазами и скромно спрашивал его, как долго еще будет хворать хозяин.
Однажды Якубек пришел к доктору и стал просить, чтобы тот сказал ему всю правду, что он, мол, подготовлен ко всему. В квартире же на верхнем этаже, у хозяина, он со вздохами, свидетельствовавшими о его большом горе, говорил, что, наверное, господь-бог скоро возьмет к себе такого хорошего человека, как хозяин, а вот разные негодяи, как, например, сам он, дворник Якубек, еще долго будут коптить небо. Особенно трогательно было, когда Якубек на кухне у хозяев упал в обморок. Он получил перед этим чашку кофе и когда выпил его, то сказал:
— Сударыня, не пугайтесь, но если господь-бог допустит и вы останетесь вдовою, то я, сударыня, не переживу этого.
При этих словах он свалился, словно сразу выпил два литра водки. Его привели в чувство пятью рюмками коньяку. После первой он облизнулся, после второй снова потерял сознание, после третьей облизнулся опять и вновь сделал вид, будто не может пошевелиться, после четвертой только чуть-чуть приоткрыл глаза, чтобы посмотреть, не осталось ли что-нибудь в бутылке, и, увидев на дне остаток с рюмку, попытался привстать, а когда его посадили, то попросил дрожащим голосом немного коньяку. Выпив последнюю, пятую рюмку, Якубек принялся плакать и говорил, что никто так не любит хозяина, как он. Затем он хотел еще раз упасть в обморок, но, посмотрев на пустую бутылку, решил отложить это на завтра.
На другой день Якубек снова был у постели больного и говорил:
— Сударь, вы не поверите, как я вас люблю!
— Знай, Якубек, — сказал хозяин слабым голосом, — я тебя тоже не забыл в своем завещании. Я тебе за верную службу завещал кое-что на траур.
Голос хозяина слабел, он положил руку под голову и уснул. Когда его стали будить, то обнаружили, что он уже остыл. Якубек хотел было упасть в обморок, но вспомнил, что бутылка пуста, и ушел с печальным, заплаканным лицом. На душе у него было весело, потому что он все время думал о последних словах хозяина: «Я тебя тоже не забыл в своем завещании. Я тебе за верную службу завещал кое-что на траур».
Итак, он кое-что получит. Якубек хотел уже было выразить громко свой восторг, но, вспомнив, что во время траура этого делать нельзя, отложил изъявление радости до пивной за углом.
Здесь он всем поведал, что хозяин завещал ему кое-что на траур. Он долго рассказывал про свою верную службу и выпил в долг двадцать поллитровых кружек пива.
Затем пошел домой и на лестнице принялся плакать, причитая:
— О мой хозяин, какой это был золотой человек!
Завещание вскрыли через три дня после похорон, во время которых Якубек пытался прыгнуть в могилу вслед за гробом своего хозяина и кричал:
— Пустите меня, я хочу умереть вместе с ним!
В завещании стояло:
«А своему верному дворнику Антонину Якубеку я завещаю на траур 10 крон за его верную службу».
— Проклятый грабитель! — воскликнул Якубек, когда получил десять крон. — Это называется завещать на траур? Ну, так пусть будет траур!
И он направился в ближайший кабак пропить эти деньги, а вернувшись ночью домой, оставил двери открытыми в благой надежде, что кто-нибудь заберется в дом и обкрадет семью покойного, который завещал ему, Якубеку, объявившему траур еще при жизни хозяина, всего-навсего десять крон. Было грустно, что он так просчитался.
Скоро пришел адвокат, друг дома Камилл Штейн, ведший дела по наследству, и велел Якубеку послать в суд расписку в том, что он действительно получил указанные десять крон.
Якубек написал расписку:
«В окружной суд Нового города в Праге. Настоящим подтверждаю, что я получил десять крон, завещанные мне Франтишком Флайшиком, домовладельцем дома № 1012, Прага, 11, где я служу дворником. Заявляю, что этой суммы мало, так как я пятнадцать лет убирался в доме и на лестницах и вообще служил хозяину верой и правдой».
Через неделю Якубек получил повестку из финансовой части прокуратуры: ему предлагалось лично явиться для допроса по делу о наследстве домовладельца Флайшика.
— Я так и знал, — говорил Якубек, — что получу что-нибудь еще на траур.
Когда он прибыл в прокуратуру, ему объявили, что расписка составлена не по форме и к тому же с него причитается гербовый сбор; кроме того, Якубек должен уплатить налог восемь процентов с завещанной суммы.
— Ничего я вам не заплачу, продажные души! Мне приходилось больше! — воскликнул в ярости Якубек.
В результате к двухнедельному трауру ему добавили пять дней ареста за оскорбление властей, а податной инспектор наложил арест на его имущество, чтобы получить с него штраф в шестнадцатикратном размере за гербовый сбор, а также восьмипроцентный налог с наследства.
Вот что получил Якубек на траур.

 

Заметки к публикации: 

Журнал «Весела Прага» № 12, 1.XII.1912 г.