История жизни (Американская юмореска)

(Американская юмореска)

Мисс Мери сказала мистеру Вильсону:

— Милый Вильсон, будем откровенны; подумать только, завтра мы станем супругами! У каждого из нас есть какие-нибудь недостатки. Давайте расскажем друг другу историю своей жизни.
— Мне начинать, не так ли? — Спросил мистер Вильсон.
— Начинайте, — ответила мисс Мери, — но только без пропусков.
— Хорошо, — ответил мистер Вильсон, поудобнее откидываясь в кресле и закуривая сигару. — Родился я в Мерьес, в Канаде. Отец мой, милая Мери, был человек хороший и сильный. Он на медведей один на один ходил. Словом, добряк. Так мы тихо и мирно прожили пять лет. И хотя мне тогда было только пять лет, я хорошо помню, что моего отца посадили в тюрьму на десять лет: он делал бизнес как умел. От Мерьес до самых озер нет сколько-нибудь богатого человека, который бы по сей день не вспоминал банду моего отца. Грабя богатых фермеров, он добывал для нас немало денег. Помню, когда мне исполнилось четыре года, он сделал мне приятный сюрприз: взял с собой посмотреть, как они на берегу озера совершат нападение на одного торговца.
«Через год я опять возьму тебя», — пообещал он, но, увы, наша мечта не осуществилась: отец получил десять лет тюрьмы.
Но и тогда он сохранил все свое хладнокровие и сказал на суде после вынесения приговора: «Господа, благодарю вас от имени моих детей. Каждый день я тратил на себя в среднем по два доллара. За год я истратил бы семьсот тридцать долларов, а за десять— семь тысяч триста. Еще раз благодарю вас, господа, от имени моих детей за эти семь тысяч триста долларов, которые достанутся им. Ура!»
После отца хозяйство повела мать. Ей вздумалось покинуть деревню и переселиться в город. Но тут возникли затруднения с продажей нашей усадьбы — мать запросила за нее намного больше ее настоящей стоимости. Тогда она решила ее застраховать. Запасы продуктов мы тайком продали. Мне как раз исполнилось шесть лет, когда мать подозвала меня к себе и сказала:
— Милый мальчик, я думаю, что твой отец будет гордиться тобой. Несмотря на твой юный возраст, ты проявляешь необычайную смышленость и подаешь большие надежды. Скажи, хотел бы ты видеть большой огонь? Знаешь, такой огонь, как если бы загорелся наш дом с пристройками?
— Конечно, мне хотелось бы увидеть нечто подобное, — ответил я.
Тогда моя мать продолжала:
— Ты, кажется, просил поиграть коробок спичек? Вот тебе пять коробков, и, если это тебя позабавит, пойди в сарай и зажги там сноп соломы, но держи крепко язык за зубами, не то отец, как вернется из заключения, убьет тебя, пристрелит, как негра Тори. Понял?
Я поджег всю ферму. Заработали мы на этом больше шестидесяти тысяч долларов. В награду мать купила мне библию в роскошном кожаном переплете, каждый квадратный сантиметр которого ценился в один доллар двадцать пять центов. Торговец утверждал, что это была кожа вождя индейского племени Сиу. Позднее мы узнали, что этот вождь жив, а торговец библиями нас просто надул.
После переезда в Нью-Йорк моя мать не сидела сложа руки. Эта предприимчивая женщина задумала стать владелицей большого цирка, в котором должны были выступать настоящие индейцы.
Она поместила в западных газетах объявление о том, что принимаются на работу в цирке краснокожие приличного вида и с красивыми голосами. Явилось их около тридцати. Случайно среди них оказался и вождь племени Сиу — Годадласко, или проще: Колокольчик, — тот самый, на коже которого нас надул торговец библиями. Это было удивительное совпадение, и моя мать влюбилась в этого краснокожего. И на девятом году жизни у меня появились новые братики-двойняшки, забавные сиу-канадцы с бронзовым оттенком кожи. Мать не могла кормить их грудью, так как Годадласко не пожелал, чтобы его детей вскормила француженка (а моя мать, как известно, была из Канады): дело в том, что французы расстреляли нескольких индейских повстанцев. Кормилицей моих братьев стала негритянка. И случилось, что их отец влюбился в эту негритянку и, когда мне исполнилось девять лет, уехал с нею на Запад, нарушив договор с цирком моей матери. Мать обратилась в суд. Годадласко, или Колокольчик, был арестован и при очной ставке с моей матерью грубо оскорбил ее. Она выхватила револьвер и застрелила его.
Суд присяжных оправдал ее, а наш цирк вскоре стал местом встреч и свиданий для представителей лучшего бруклинского общества в Нью-Йорке.
За пятьдесят центов мать демонстрировала меня в цирке, так как я, девятилетний мальчишка, в дни ее судебного процесса кричал: «Если вы осудите мать, то я перестреляю всех присяжных девятого, десятого и одиннадцатого классов!»
— Ох, — вздохнула мисс Мери, — как я вас уважаю, Вильсон!
— А затем, — продолжал мистер Вильсон, — когда мне было десять лет, я удрал из Бруклина с девятилетней девчонкой, прихватив из дому десять тысяч долларов. Мы отправились вверх по течению реки Гудзон, от фермы к ферме. Шли без остановки, а если и останавливались, то только для того, чтобы посидеть под деревом, обняться и шепнуть друг другу сладкие словечки.
— Ах, дорогой Вильсон!— воскликнула в восторге мисс Мери.
— Несколько парней, — продолжал Вильсон, — заметив в Ольдебэй, как я размениваю стодолларовый банкнот, напали на нас, забрали все деньги, а нас бросили в реку. Девчонка моя утонула: у нее был слишком мягкий череп, и удар молотком оглушил ее. Я же, хотя моя голова тоже была разбита, вылез на берег и к вечеру добрался до какого-то селения; тамошний пастор приютил меня, но я украл все его сбережения и с ближайшей станции отправился в Чикаго...
— Дайте мне вашу руку, — попросила мисс Мери. — Вот так! Как я счастлива, дорогой Вильсон, что вы будете моим супругом!
— Итак, — продолжал Вильсон, — я был предоставлен самому себе. События развивались следующим образом: в десять лет — чистильщик обуви (о подобных случаях вы, конечно, слышали, а в Европе, рассказывая об американской жизни, всегда, между прочим, употребляют выражение: «Он был чистильщиком обуви»), В одиннадцатилетнем возрасте я все еще занимался чисткой обувк, в двенадцать лет тоже, в тринадцать я оказался перед судом присяжных за то, что тяжело ранил своего соперника в любви. Той, которую я любил, было двенадцать лет, и я каждый день чистил ей ботинки. Потом — можете себе представить! — в нее влюбился другой чистильщик обуви с противоположной стороны улицы, четырнадцатилетний юноша. Чтобы погубить меня, он снизил на цент стоимость чистки одной пары. Моя возлюбленная была очень практична и, не желая ежедневно выбрасывать лишний цент, стала ходить к моему сопернику.
Я купил револьвер, так как тот, который я носил при себе с восьми лет, показался мне недостаточно надежным, чтобы убить человека. К сожалению, и новый револьвер не застрелил соперника, а только тяжело ранил...
Поэтому советую вам, милая Мери, никогда не пользоваться револьвером системы «Грайэни»... — со вздохом произнес Вильсон. — На суде выяснилось мое настоящее имя и то, что я три года назад бежал из дому. Я стал героем дня. Газеты писали, что если меня осудят, то это будет как раз такой исключительный случай, когда народ имеет право силой освободить приговоренного и линчевать присяжных. Я выступил с речью в свою защиту, которую окончил словами: «Граждане! С ваших губ, возможно, уже готово сорваться слово «да». Что ж, в таком случае я буду осужден. Граждане! С ваших губ, возможно, готово сорваться и слово «нет»; очень хорошо, тогда меня освободят».
Мое невозмутимое спокойствие не только вызвало всеобщее восхищение, но и заставило суд признать меня невиновным. И присяжные с тех пор чистили башмаки только у меня.
Один издатель в Чикаго выпустил открытки с моей фотографией, а один известный миллионер, который не знал, как потратить в старости свой капитал, пожелал усыновить меня. Я дал свое согласие и переселился к нему.
Но я был слишком свободного воспитания и не позволял ему делать мне замечания; это взволновало его до такой степени, что его хватил удар.
Забрав все, что только мог, я уехал на Запад, в Сан-Франциско, мне шел тогда пятнадцатый год. Я выкрасил свою физиономию в желтый цвет, заказал себе длинную косу и стал выступать в кафешантане как единственный во всех Соединенных Штатах китаец, умеющий правильно исполнять американские песенки.
Мое инкогнито было скоро разоблачено настоящим китайцем, который после выступления заговорил со мной на настоящем китайском языке. В порыве гнева он избил меня до того, что мне пришлось проваляться в больнице более полугода.
Затем, мисс Мери, — небрежно продолжал повествование Вильсон, — после выписки из больницы я нанялся на торговое судно, которое занималось перевозкой контрабанды. Но наше судно подорвали торпедой; я, конечно, тоже взлетел на воздух, однако упал настолько счастливо, что рыбаки выловили меня из воды и высадили на берег. Я очутился на мели в буквальном и переносном смысле — карманы мои были пусты. В то время мне было уже пятнадцать лет. Добрый фермер, который взял меня в пастухи, владел большим стадом. А так как до ближайшего города было всего пять часов ходьбы, мне ничего не стоило в один прекрасный день согнать туда все стадо в сто двадцать голов скота и продать его торговцу скотом, после чего я сбежал на Восток.
— Дорогой Вильсон! — восхищенно прошептала Мери. — О таком человеке, как вы, я мечтала всю жизнь!..
— Торговал я и оружием среди индейцев, — продолжал мистер Вильсон. — А еще продавал им спирт, библии и молитвенники. В семнадцать лет я стал младшим проповедником одной из сект и пользовался большим уважением среди индейцев. В это время один мой конкурент, проповедник другой секты, проводил более крупные торговые сделки, нежели я, особенно в отношении спирта и виски, и я уговорил индейцев скальпировать его...
— Мой чудный Вильсон!..
— Затем я менял много профессий, в драках убил пять человек...
— Вы убили пять человек? О мой дорогой! — возликовала мисс Мери. — Какой вы милый!..
— Ограбил два банка и, наконец, милая Мери, — закончил мистер Вильсон, — стал совладельцем большого банка «Вильсон и К°» и обладателем такой очаровательной дамы, как вы, мисс Мери Овей, владелица ренты в два миллиона долларов... Теперь рассказывайте вы.
— Что я могу о себе сказать? — ответила мисс Мери. — Только то, что была и осталась богатой. Моя жизнь проходила спокойно, и я всегда мечтала о таком муже, как вы, а не о каком-нибудь обыкновенном человеке. И вот мое желание сбылось. Дайте мне вашу руку... Я полюбила вас с первого взгляда.
Они еще немного поговорили, и мистер Вильсон стал прощаться:
— Итак, завтра в одиннадцать карета, пастор, церковь и — вместе, Мери, навсегда вместе!..
— Исключительный мужчина! — сказала мисс Мери после ухода мистера Вильсона. — Замечательный человек, с ним я переживу много интересного... Что это за книгу он оставил? Она, кажется, выпала у него из кармана.
С уважением подняв с пола книгу, она раскрыла ее и прочла заголовок: «Искусство ошеломлять молодых девиц, чтобы они влюблялись в джентльмена».
— Гм, — разочарованно проговорила мисс Мери.
Открыв первую страницу, она увидела подчеркнутую строку: «На романтический рассказ клюнет любая...»
На следующий день в девять часов утра мистер Вильсон получил длинную телеграмму: «Обманщик! Я навела о вас справки. Вы не совершили ничего замечательного из того, что рассказывали, вы просто обыкновенный сын Чарльза Вильсона, обыкновенного честного гражданина! А у меня сложилось о вас хорошее мнение, мерзавец! Между нами все кончено. Никогда не попадайтесь мне на глаза!»