Внушение

Студент Отто, сидя в беседке, пил молоко. Против него сидел его дядюшка, почтенный добронивский священник; он курил трубку и грустно смотрел на племянника.

Отто надоело тянувшееся полчаса молчание, и потому он сказал:
— Рожь уже созревает.
— Созревает — не созревает,— строго произнес священник, — а вот ты, действительно, уже зрелый шалопай.
— Позвольте, милый дядюшка,— галантно возразил Отто, — усомниться в вашем любезном заявлении.
— Читал ты когда-нибудь Фому Кемпийского?
— Нет, не читал.
— Оно и видно по твоему поведению. В твои годы я целиком посвятил себя возвышенным наукам. В двадцать четыре года я опубликовал небольшую научную работу, в которой неопровержимо доказал, что объем Ноева ковчега был равен двум миллионам семидесяти пяти тысячам кубических стоп¹. Тогда еще считали на стопы. В двадцать шесть лет я подтвердил мнение святого Ипполита, что жену Сима звали Нагалат Магнук, жену Хама — Зетдкалгнабу, а жену Иафета — Арафка. Ты, конечно, не теолог, но и тебе не мешало бы поинтересоваться этими вопросами. Если бы ты часа два в день занимался такими делами, то не думал бы о проказах. Скажи, где ты сегодня ночевал?
— В местечке, милый дядюшка.
— Отлично начинаешь каникулы. Я этого ожидал и потому считаю необходимым сделать тебе внушение. До меня дошли сведения, что вся твоя жизнь в городе была цепью неблаговидных поступков. У тебя были плохие друзья. А что говорит о дружбе Фома Кемпийский в восьмой главе первой книги своего труда «Руководство к жизни богоугодной»? «Не каждому человеку открывай сердце свое! Поменьше встречайся с людьми молодыми, помышляющими о жизни светской». Это тебе следовало бы знать, тогда не проиграл бы в фербл² сорок золотых Йозефу Заечку и Карелу Магулке. Далее Фома Кемпийский говорит: «Не води близкого знакомства с чужой женщиной; всех хороших женщин предоставь попечению божьему». А ты не только не предоставил их попечению божьему, но подчас приводил их к себе домой.
Одной барышне ты задолжал тридцать крон, уж не знаю за что. Но она написала мне, чтобы я ей послал их, не то она учинит скандал. Ты не размышлял о ничтожестве человеческом в соответствии с главой 22 труда Кемпийского: «Ничтожен ты будешь, где бы ты ни был и куда бы ни обратился, если не обращаешься к богу». Что толку было от моего письма, в котором я просил тебя прекратить такой образ жизни, ибо счастье человека не в чрезмерном наслаждении земными благами. Через несколько дней после этого мне пришлось заплатить в трактире за триста шестьдесят кружек выпитого тобой пива — разве это не чрезмерное потребление благ земных? Уже Кемпийский говорил, что люди, пока они живы, не застрахованы от искушений, ибо источник искушения — в нас. Едва исчезает одно искушение или обида, как появляются новые. И вот вскоре после уплаты по счету в трактире ты подрался с привратником, и мне пришлось послать ему денег, чтобы он не жаловался. Ты уверяешь, что он все время устраивал тебе неприятности и сплетничал о тебе в доме? Но тебе следовало прочесть главу 12 о пользе обид, гласящую: «Хорошо, что время от времени у нас бывают трудности и нам наносят обиду, ибо они часто приводят человека к познанию им сердца своего; он словно со стороны наблюдает жизнь свою и не возлагает надежд ни на что земное». А ты ничтоже сумняшеся дал привратнику четыре тумака.
— Пять, дорогой дядюшка!
— Дело не в количестве. Тебе следовало бы вместо этого прочесть в «Руководстве к жизни богоугодной» главу 3 «О человеке добром и спокойном», где сказано: «Есть люди, которые сами не имеют покоя и другим его не дают. Такие люди в тягость другим и особенно себе». Ты должен был сдать экзамен и не сдал его, потому что...
— ... пренебрег почестями земными, — перебил его Отто.
— Боже, боже, — вздохнул священник, — Когда ты изучишь главу 25 — «Об усердном исправлении всей жизни своей»? Ведь два дела особенно способствуют исправлению нашему: «Насильственное отторжение от того, к чему нас склоняет наше грешное естество и усердное стремление к тем добродетелям, которых нам особенно недостает». Не ухмыляйся! Кто горячо предан богу, все легко переносит и слушается поучений. Почему ты смеешься?
— Я вспомнил вдруг анекдот, который вчера рассказал в трактире адъюнкт³. Судья спрашивает сводню, может ли она привести какое-нибудь смягчающее ее вину обстоятельство. «Учтите, господин судья,— говорит она,— у меня четыре взрослых дочери, а я только одну продала в публичный дом». Правда, смешно, дядюшка?
У священника от ужаса выпала изо рта трубка...

Примечания

1. Стопа — старинная мера — тридцать с половиной сантиметров.
2. Фербл — азартная карточная игра.
3. Адъюнкт — помощник должностного лица.