Музыкальный талант

В этой семье меня принимали охотно и вот по каким причинам:

1. Я вел себя столь учтиво, я вещал столь умно, что даже служанка стала как‑то понятливее.

2. Я никогда не проявлял желания отведать чего‑бы то ни было и пил исключительно чистую воду.

3. Хоть навещал я их каждый день, стулья и прочая мебель остались в полной сохранности.

4. Я курил только свои собственные сигары и никогда не носил с собой трубки, как поступал пан X., заглядывавший сюда до меня.

5. Я помогал младшим членам семьи выполнять школьные задания.

Сейчас я и сам удивляюсь, как у меня хватало терпения, и нахожу, что причиной тому была девица Гермина, выгодно отличавшаяся от своих сестер деликатным поведением, красотой и, наконец, главное – тем, что я сам был ей симпатичен. Симпатия эта зародилась после того, как однажды в разговоре я обмолвился, что абсолютно лишен музыкального слуха.

Страдая одним и тем же недостатком, товарищи по несчастью, как правило, обнаруживают друг к другу взаимную склонность.

– Я не отличаю «ля» от «ре», – как‑то признался я ей, – высокие звуки от низких, и пою четыреста песен все на один лад.

– Этому легко помочь, – откликнулась Гермина, слегка зардевшись. – Я тоже не различала высоких и низких тонов, но теперь мой слух, можно сказать, отточен для восприятия и воспроизведения любых звуков. Этого я добилась, упражняясь в пении и слушая игру на фортепьяно, скрипке и прочих инструментах.

– Что касается пения, – сказал я, – то голос у меня отсутствует начисто. Раз было я записался в хоровой кружок, хормейстер, прослушав меня, тут же попросил разрешения обратиться к какой‑то ученой корпорации, потому что обнаружил, что звуки, которые я пытался выдать за «ля», настолько отличались от человеческих, что…

– Да вы шутник, – засмеялась Гермина. – Завтра я сама вас прослушаю. Я раздобуду цитру и позанимаюсь с вами. Я ведь умею играть на цитре.

Следующий день был отмечен знаменательным событием. На столе в гостиной лежала цитра.

– Нравится? – спросила Гермина.

– Вид больно претенциозный, – ответил я, – струн многовато, а я не люблю излишеств.

– Но так и должно быть, – сказала Гермина. – Вот эти металлические – для исполнения мелодии, остальные – для аккомпанемента.

– Их делают из высушенных кишок, – бросил я сухо, ибо цитра не вызвала у меня ни малейшего доверия.

– Да замолчит он когда‑нибудь или нет? – Она говорила обо мне в третьем лице! – Ну вот, слушайте: это «ми».

– Скажите, что это за колечко у вас на большом пальце? – спросил я.

– Это плектр, которым играют на основных струнах.

– Гм‑м, – буркнул я.

– Поразительно, вы так чисто взяли «ми», – удивилась девица. – А теперь попробуем «ре».

– «Ре»… «ре»… Что‑то не получается, – сознался я после долгих бесполезных попыток, заметив, что напротив открываются окна, а ведь я как‑никак писал музыкальные обзоры в одну из местных газет.

– Мне кажется, цитра расстроена, – продолжал я. – Ее необходимо настроить как следует. А чем ее настраивают?

– Вот этим ключом.

Мы приступили к настройке. «Ля», «си‑бемоль», «до», «ре», «ми», – звучало в комнате, – «ля», «до», «ре», «ля», «си‑бемоль», «до», «ля», «до», «ре». Это заняло у нас больше получаса.

Через полчаса лопнули струны «ля», «ре» и «ми», а спустя час сдались струны для аккомпанемента.

– По‑моему, у вас есть не только музыкальный слух, но и просто талант, – объявила Гермина, когда я уходил. – Нужно лишь его пробудить. Да не забудьте купить новые струны – основные и аккордные.

На другой день я пошел покупать струны. Проверил их на прочность – выдержат ли хорошую настройку.

– Вот она, силушка‑то, где, – удивился хозяин магазина, когда я порвал третью.

Предвидя всяческие мелкие неприятности, я купил каждой струны по четыре штуки и отправился упражнять свой музыкальный слух.

– Я вас видела во сне, – такими словами встретила меня Гермина. – Вы выступали в качестве виртуоза.

– Во‑первых, прикроем окна, – предложил я, – а потом уже приступим к занятиям. Что же касается виртуоза – то отчего бы и нет, в жизни всякое случается.

Прилаживание струн к цитре – дело весьма занятное, особенно если вам помогает такая прелестная девица, как Гермина.

Мы склонились над цитрой так, что лица наши соприкоснулись. В романах это называется «интимный момент».

– О чем вы думаете? – шепнула мне Гермина в самое ухо.

– Да вот смотрю, какой сложный инструмент цитра.

– О да, – несколько разочарованно произнесла девица.

– Но ваше присутствие, – подхватил я, – придает ему особую прелесть.

Когда все струны были на месте, мы принялись за настройку.

– Я куплю камертон, – пообещал я, ибо, по заявлению моей Гермины (а с того дня я действительно обращался к ней запросто, как к своей доброй знакомой), мы настроили цитру слишком высоко. Пообещав купить камертон, я попрощался с Герминой.

В ту ночь я почти не спал, поминутно просыпаясь от своего собственного пения. Во сне я чисто брал и «ля», и «ре», а в дремоте вытягивал даже высокое «до».

Последующие дни превратились в цепь бесконечных страданий.

И хотя на другой же день я купил‑таки два камертона, ни одну из струн цитры нам не удалось довести до нужного звучания.

– Как вы думаете, это «ля»? – спрашивала Гермина, перебирая струны.

– Полагаю, что нет, – отвечал я. – Это или «до» или «ре».

– Это «ре», – вздыхала Гермина. – Для «до» низковато.

– Что с тобой? – спросил меня знакомый. – Выглядишь паршиво.

– Пробуждаю в себе музыкальный талант, – ответил я с гордостью.

Так продолжалось всю неделю.

Злосчастная цитра! Она обрекла меня на бессонницу. Ночью она вползала в мои сны. Несколько раз мне привиделось, что я сам цитра, и по мне туда‑сюда водят огромными стальными кольцами, а иногда снилось, что я – аккордная струна, и что меня настраивают, а я лопаюсь. Жуть какая‑то. Но – поди ж ты! – каждый день в четыре часа я появлялся у родителей Гермины. Цитра прямо‑таки влекла меня к себе. Может, не цитра, а Гермина?

Наступил понедельник. Я пришел к Гермине. Она плакала.

– Я очень, очень рада, что вы здесь, – проговорила она, обратись ко мне. – Но сегодня мы не сможем заниматься, потому что я жду визита.

И она опять разрыдалась.

– Да отчего же вы плачете? – обеспокоившись, спросил я.

– Ах, это ужасно. Сейчас придет мой кузен, у нас все перед ним трепещут. Вечно он скандалит по пустякам. Вот и вчера, стоило вам уйти, он меня просто вывел из себя. И стул разбил, и меня обидел.

– Лучше всего, если я сразу поставлю его на место, – спокойно возразил я. – С вашего позволения, я его просто выкину отсюда.

Решительные поступки всегда производят на дам хорошее впечатление, подумал я. Гермина перестала плакать.

– Вы так добры! Я разрешаю вам все, но не обижайте его уж слишком: кузен все‑таки!

Через полчаса наступила развязка всей этой истории. В комнату с грохотом, зато без всякого приветствия влетел мужчина.

– Это и есть ваш кузен? – тихо спросил я Гермину.

– Да, – испуганно ответила она.

– Та‑ак, Гермина, – проорал молодой человек, еще стоя в дверях.

Он не успел произнести ничего больше, потому что я схватил его за шиворот и вынес из комнаты.

В прихожей он слабо сопротивлялся, но это ему не помогло, в итоге некоторое время спустя я возвратился в комнату один. Кузен был уже внизу, в подъезде – под лестницей.

– Я его выкинул, – коротко сообщил я Гермине.

– Ах, как вы любезны, ах, как я рада! – благодарила Гермина. – Вообразите, какой грубиян. Это у него я взяла цитру, так вот, видите, сегодня он вздумал за ней явиться.

Я обомлел. Потом, схватив с вешалки свою шляпу, вылетел из комнаты.

– Куда же вы? – услышал я возглас Гермины.

– Покорнейше прошу простить, произошла ошибка, досаднейшая ошибка, – сказал я кузену, настигнув его за углом, где он приводил себя в порядок. – Выбросу подлежите не вы один, так что извольте вернуться!

Однако возвращаться молодому человеку не хотелось. И я решил покончить с этой историей радикальнейшим образом. Я вернулся к Гермине и, прежде чем она успела опомниться, распахнул окно.

– Господи, только не прыгайте! – проговорила она и упала в обморок.

Я взял цитру и швырнул ее вниз. До сих пор удивляюсь, откуда у меня взялось столько душевных сил. Потом я привел в чувство Гермину. Придя в полное сознание, она сказала:

– Как мило с вашей стороны, что вы не выпрыгнули из окна. Я понимаю, мой кузен рассердил вас, но не принимайте это так близко к сердцу. Дайте‑ка сюда цитру.

Бедная, бедная Гермина!

– Цитры нет больше, – произнес я елейным голосом. – С вашего позволения, я выкинул ее следом за кузеном.

Гермина снова свалилась в обморок, а я поспешил незаметно скрыться.

– Ты выглядишь лучше, – заметил мне мой знакомый, встретив меня через несколько дней.

– Еще бы, – я, наконец, перестал пробуждать в себе музыкальный талант, – ответил я.

А ну его, этот музыкальный талант!