Галицийский пейзаж с волками

Когда в позапрошлом году в Строзе появился человек и, взобравшись. на огромный камень прямо над рекой Рабой, срисовал всю деревню и ее окрестности вместе со скалами и лесами, крестьяне страшно удивились: почему этот пан выбрал именно их деревню, этакую забытую богом деревушку, от которой до ближайшего города не менее шести часов ходу?

А зимой этого года они подивились еще пуще, потому как тот человек явился снова, да вдобавок привел с собой еще и другого.

«И что они тут будут малевать? Наверное, снег. Это ли не диво? Малевать наши косогоры да снег на деревьях? Ясно, что это диво, – рассудили все. – Мы вот рады‑радешеньки, коли можно посидеть долго, подбрасывая в печку дровишки да толкуя между собой, а эти господа торчат на морозе да малюют халупы, покрытые снегом».

Между тем оба художника работали над своими картинами, собственно, еще над эскизами.

– Как думаешь, Колдовский, понравятся наши картины? – спросил младший из них, когда они сидели в комнате, которую сняли у деревенского старосты.

– Определенно, – ответил Колдовский. – Только сдается мне, Влодек, успех был бы значительнее, если бы мы изобразили нечто такое, что произвело бы на зрителей глубокое впечатление.

– Значит, – снова заговорил Влодек, – по‑твоему, наши зимние пейзажи не производят никакого впечатления?

– Да нет, – возразил Колдовский, – почему бы они вообще не производили никакого впечатления? Избушки, заснеженные, маленькие, огонь в очагах… Если его написать ярко‑красным, отражение будет великолепно играть на снегу. Деревья за халупами тоже впечатляют. Ветви прогибаются под тяжестью снега, и темная зелень иголок необычайно эффектна. А потом эта темнота в глубине леса… Твоя картина тоже совсем не дурна. Река Раба схвачена очень здорово. Стремительность ее течения ощущается прекрасно. Ледяная крошка у берега совершенно естественна. На самом деле, почему вечно писать лишь замерзшие реки?.. И все‑таки мне кажется, что нашим картинам чего‑то недостает, чтобы впечатление было полным.

– Но чего же, чего? – добивался Влодек.

– А знаешь, сюда просто просятся волки. Всего несколько волков, чтобы впечатление было ошеломляющим. Ты когда‑нибудь волка видел?

– Только в музее да в зоопарке, – ответил Влодек. – Я мог бы попробовать его написать. У меня в этюднике даже есть несколько набросков.

– Вот и отлично! – обрадовался Колдовский. – Впишем в этот зимний пейзаж несколько волков. Это просто и эффектно. Зимой у волков шерсть светлая, пепельного оттенка. Морду сделаем еще более светлой, но с несколькими полосами шерсти потемнее. Волки произведут неизгладимое впечатление. Решено! Напишу несколько волков – больших и поменьше.

– Я тоже напишу нескольких, – сказал Влодек. – И картина сразу заиграет.

– Я изображу волков на той лесной дороге, что ведет из Строзы к Буйицам, – решил Колдовский.

– А я их помещу, – сказал Влодек – перед лесом, как раз за деревней, там, где дорога ведет на Новый Тарг.

И оба друга вышли из избы писать эскизы к картинам, на которых волки произвели бы на зрителей неизгладимое впечатление.

* * *

Юзеф, сын старосты Звары, у которого квартировали художники, очень хорошо знал дорогу от Строзы к Буйицам, ту, о которой упоминал художник Колдовский. Еще бы не знать: не меньше трех раз в неделю ходит он по ней к Каське, дочери Батика из Буйиц.

От Строзы до Буйиц три часа ходьбы лесной дорогой, и сейчас, зимой, там полно снегу, но как же ему не ходить, если он любит Каську!

И вообще эти три часа пролетали для него незаметно, поскольку он думал о своей Каське и всю дорогу готовился к тому, как он попросит старого Батика отдать ему Каську в жены.

А когда он возвращался из Буйиц домой, три часа опять‑таки пролетали быстро, поскольку он размышлял о том, как случилось, что и сегодня он не отважился посвататься.

Так он ходил целую зиму и все не осмеливался предложить Каське свою руку и сердце.

Он, кому никто не был страшен во всей горной долине реки Рабы, первостатейный кулачный боец, не отваживался сказать старому Батику: «Отдай мне Каську в жены».

Не решился даже в тот раз, когда Батик сказал ему: «Ходишь ты к нам, Юзеф, дюже долго, а зачем?»

И Юзеф на это ответил: «Да просто так».

И не высказал он свои намерения даже когда Батик спросил: «Ну, Юзеф, для чего ты к нам ходишь?»

Тогда Юзеф ответствовал: «Так, так, нравишься ты мне, крестный».

Сегодня Юзеф снова возвращался из Буйиц. Шел печальный, раздумывая о речах, которые вел с ним Батик.

По дороге в Буйице Юзеф Звара твердо решил, что сегодня обязательно попросит руки Каськи, а теперь вот снова возвращался расстроенный, поскольку снова не нашел в себе отваги. Но и в этом еще не было бы ничего страшного, если бы не речи Батика, которые он повел, усевшись напротив парня:

– Михась Домб придет в воскресенье на побывку. Знаешь ведь, он в армии последний год, а раньше ходил за моей дочерью… Старый Домб сказал, что в воскресенье сын будет сватать Каську. А коли я скажу Каське: «Выйдешь замуж за Домба», – Каська выйдет замуж за Домба. А коль скажу: «Выйдешь за Юзефа Звару», – выйдет за Юзефа Звару. Что ты на это скажешь?

– Так, так, крестный, – ответил Юзеф Звара.

– А ты ведь хорошо знаешь, – продолжал старый Батик, – что у нас, в горах говорят: «Кто раньше ударит, тот и выиграет».

– Так, так, крестный, – отозвался Юзеф, – святая правда… А что, крестный, долго в нынешнем году зима протянется?

На обратном пути Юзеф Звара размышлял об этом разговоре: «Уж мог бы я сегодня сказать, а вот ведь не сказал… Ну ладно, если не сказал сегодня, скажу в субботу. Домб придет свататься в воскресенье, а Батик ему и скажет: «Такие дела, парень, Каську получит Юзеф Звара из Строзы. Знаешь ведь, как говорится: «Кто первый ударит, тот и выиграет!» Да, – продолжал размышлять Юзеф, – послезавтра, в субботу, беспременно попрошу в жены Каську. Это просто даже чудно, что я сегодня не набрался храбрости. Впрочем, в таких делах спешить не годится».

* * *

В пятницу утром Колдовский и Влодек усердно трудились над своими этюдами к зимним пейзажам. Волков писали с воодушевлением и особенно старательно.

– Это, несомненно, произведет впечатление, – похваливали они свои труды, когда в комнату вошел староста Звара.

– Вельможные паны, – начал он, учтиво снимая меховую шапку, – прошу прощения у вельможных панов, что вчера ночью мой Юзеф поднял в избе такую кутерьму. Напился невежа! Для храбрости. Завтра пойдет свататься к Каське из Буйиц.

– Ничего страшного, пан Звара, – заверил его Колдовский. – Подойдите‑ка посмотреть, что мы нарисовали. Вы же видите, что мы не сердимся. Ну как, узнаете?

Старый Звара подошел к мольберту.

– Это дорога на Буйице, еще бы не узнать! А звери!

– Это же волки, – отвечал Колдовский.

– Пресвятая панна Мария! Волки! Волки, значит… – забормотал староста, – Вот это новость! И вельможные паны их намалевали!

– Ну, это так, пустяки, – улыбнулся Колдовский.

– Посмотрите‑ка на мою картину, – предложил Влодек.

– Отец небесный! – разволновался староста. – Это же лес за деревней! И опять волки! Да сколько! А этот вон и пасть разинул! Как ловко вы их намалевали. Так, значит, волки, волки… Вот это новость! Двадцать лет назад были они у нас и задрали жеребенка у соседа. Кто бы мог подумать, что они опять заявятся! Надо упредить мужиков! Эй вы, бестии! – погрозил он волкам на картине и вышел.

– Своеобразный народ, – заметил после его ухода Колдовский. – Совсем не то, что крестьяне под Краковом или в Мазурском крае.

– Давай, Колдовский, пойдем куда‑нибудь, хотя бы к Буйицам. Свет сегодня никуда не годится.

– Ну, что ж, – ответил Колдовский. – Пять волков я уже написал, а этот, шестой, подождет. Пошли. К вечеру вернемся.

Они надели полушубки и вышли.

Между тем староста отправился в корчму. В зимнюю пору крестьяне каждый день сходились в корчме. Когда там появился староста, они только что хлебнули какой‑то скверной водки.

– Соседи, – объявил староста. – У нас появились волки!

– Шутишь! – отозвался сосед Лембик. – В последний раз волки были здесь лет двадцать назад.

– Какие тут шутки, – озабоченно ответил староста. – Господа художники, что у меня квартируют, видели их и намалевали.

– Ни в жисть не поверю! – провозгласил корчмарь Станко.

– Клянусь святым Станиславом! – воскликнул староста. – Господа художники встретили волков и намалевали на картине. Один из вельможных панов видел их на дороге, что ведет лесом от Строзы к Буйицам.

По корчме разнесся вопль: «Песьи бестии!» Это выкрикнул Юзеф Звара.

– Эй, волчьи бестии! Так, значит, на дороге в Буйице, куда мне идти свататься?

– А другой из вельможных панов, – продолжал староста – застиг их перед лесом, за нашей деревней.

– Вот это, я скажу, отвага у тех вельможных панов – малевать волков, – снова вступил в разговор Лембик.

– И как здорово они их припечатали! – добавил староста. – Один, так тот пасть растягивает и зубы скалит… А паны художники малюют. А другой как будто прыгнуть хочет, гоп! И тоже пасть распяливает, язык высунул, глазищи так и сверкают!

– Помилуй нас, отец наш небесный! – прошептал корчмарь Станко и перекрестился.

Все последовали его примеру и тоже перекрестились.

– Волки добрались аж до самой деревни, – снова заговорил староста. – Оторопь берет, как на них поглядишь. Глаза так и сверкают. Глядишь, глядишь и трясешься от страха. Так и чудится: вот сейчас выскочит на тебя с картины. Кто бы мог подумать! Двадцать лет о волках не было слышно. А тут сразу к самой деревне подошли. Даже малевать можно. И голодные, как я видел на картине, худые, кости можно пересчитать.

– Пришли сюда, поди, с Мазурских гор либо с Татранских, – отозвался старый Протка. – Пришли в долину Рабы полакомиться нами.

– Надо на них облаву устроить, – отважно произнес корчмарь Станко и добавил осторожно: – А много их?

– На одной картине я видел пять, – ответил староста, – а на другой, кажись, восемь. Но их будет больше. Художники не все малюют, что видят. Вот ведь пропустили те две березы, что на опушке. Знать, пропустили и какого‑нибудь волка.

– Это дело серьезное, – отозвался Протка. – Придется рыть для них ямы, как делают на венгерской стороне. Роют яму, покрывают ее ветками, на ветки набрасывают снег, а сверху кладут кусок мяса. Волки подойдут, учуют мясо. Почему бы на него не наброситься? Прыгнет волк – и угодит в яму.

– Ну, я вам скажу, и отважные хлопцы эти паны художники, – снова взял слово староста. – Малюют, малюют, волки перед ними, а им нипочем, будто дерево малюют. И ничего не сказали. Это, видите ли, так, мелочь, пустяки: ну, что, соседи, думаете, будем копать ямы на волков?

– Это бы лучше всего, – согласились все. – Выкопаем ямы.

– Давайте сделаем это не откладывая, – предложил староста.

И так как решающее слово было произнесено главою деревни, это звучало как приказ.

Когда все шли с лопатами за деревню, Юзеф прошептал отцу:

– Свататься в Буйице не пойду. Жизнь мне милее.

– Сперва выкопаем волчью яму на лесной дороге к Буйицам, – распорядился староста.

Вечером оба художника возвращались из Буйиц в Строзу.

– Эти волки, думаю, произведут эффект, – произнес Влодек.

– Не сомневаюсь, – ответил Колдовский. – Они великолепны на фоне снега… Посмотри‑ка, что это там, посреди дороги, – вдруг заинтересовался он.

– Похоже, гусь, – отозвался Влодек. – Идем, посмотрим, что это в самом деле.

– Земля здесь вся изрыта, – проговорил Колдовский. – Это…

Раздался треск, и оба в мгновенье ока провалились куда‑то в глубину. Сверху на них посыпались ветви и снег.

– Это же волчья яма, – воскликнул Колдовский, опомнившийся первым. – Нужно громко кричать, чтобы нас высвободили. Наши картины действительно произвели большое впечатление… Понимаешь?

– Должно быть, в этом краю зимой очень страшно, – толковали зрители, столпившись возле картин, выставленных изобретательными художниками.

– Очень страшно, – подтверждали оба. – Представьте себе: однажды мы оба даже провалились в волчью яму.

Так об этом приключении отзывались художники. А Юзеф Звара в Строзе рассказывал:

– Кабы не эти волки, быть бы мне мужем Каськи. Слава богу, господь миловал! Домб, ее муж, уже дважды вешался: такой оказалась ведьмой…