Френология

Я собрался просить руки барышни Юлии Меховой.
По этому поводу моя квартирная хозяйка преподала мне наставление, что, придя к пану Меху, я должен буду прежде всего поцеловать ему руку. Она вычитала нечто подобное в каком-то романе и уверяла, что это действует безотказно.
Я напомнил ей, что также человек начитанный, а она тем временем успела засунуть мне в фалды фрака три носовых платка: один — для носа, а два остальные — для слез.
— Рыдайте, как дитя,— твердила она. — Это производит неотразимое впечатление. Отец вашей будущей супруги будет думать, что вы человек чувствительный и не способны тиранить свою жену.
Готовясь к знаменательному событию, я надел черный фрак, вычистил ботинки, повязал белый галстук, посадил на голову цилиндр и положил в карман книжечку «О приличном поведении в обществе» да блокнот с различными заметками, которые непосредственно касались цели моего сегодняшнего визита.
Это были, собственно говоря, всевозможные варианты моей вступительной речи, обращенной к будущему тестю. Например:
«Многоуважаемый пан Мех! Сегодняшний день означает для моей жизни все...»
Или: «Достопочтенный пан Мех! Сегодня для меня решается вопрос жизни и смерти...»
Или иначе: «Ваша милость, глубокоуважаемый пан Мех! Если бы я встал перед вами и сказал: «Я люблю вашу дочь!» Как бы вы поступили со мной? Вы, который тоже когда-то любили, вы, который знает, что такое любовь? Люблю барышню Юленьку...»

В моих заметках было пятьдесят восемь различных вариантов, как должен порядочный человек просить руки своей возлюбленной. Там были наставления, как поступить, если у вашей обожаемой нет отца, а только мать, или, наоборот, только отец, или — оба родители, или — если она не дочь, а воспитанница, или — если у нее есть опекун, или — если она приемыш... Одним словом, пятьдесят восемь вариантов.
Мое вооружение дополняла книга «О приличном поведении в обществе», где, по-видимому, было все, чего не хватало в заметках: как нужно кланяться, как подавать визитную карточку, как прилично зевать... Были там и такие весьма полезные наставления: «Нос следует высморкать до вступления в гостиную», «Если гость почувствует, что на него напала «кота, он должен удалиться, предварительно извинившись перед обществом».
Дальше следовали поучения о характере разговора: «Абсолютно недопустимо обратиться к молодой женщине с вопросом: «Полагаю, что барышня уже — дама?»
Таким образом, я был основательно вооружен всеми познаниями, которые могли содействовать успеху предстоящего решительного объяснения.
Я медленно продвигался к дому пана Меха, бегло просматривая на ходу свои заметки.
— Вы что, с ума сошли, молодой человек! — закричал какой-то тип, на которого я, погруженный в чтение, внезапно наткнулся.
— Такой молодой, а уже с утра нализался!.. — заметила проходящая мимо женщина, когда я налетел на дерево.
Тут уж я не выдержал:
— Я иду просить руки своей возлюбленной! Понимаете? — громко воскликнул я, отряхивая фрак.
— Ну, так и шел бы своей дорогой, растяпа! И не мешал бы людям! А то вот возьму да вдарю как следует! — приветливо отозвался проезжавший извозчик.
— Купите себе вот это! — завопил я со злостью, показывая ему книгу «О приличном поведении».— Вот что себе купите!
Я двинулся дальше, продолжая заглядывать в свои заметки, и услышал за спиной:
— Коли его не отвезут сегодня куда следует, так завтра уж обязательно!
Глупцы!!. Я начал вполголоса репетировать заготовленную речь:
— Достопочтенный пан Мех! Сегодня для меня решается вопрос жизни и смерти. Сегодня либо весь мир будет ликовать вместе со мною, либо...
— Это граф Штернберг, большой чудак,— сообщил своей супруге проходящий мимо меня господин.
«Обзывайте, кем хотите»,— подумал я и продолжал потихоньку повторять свою речь.
Я подошел уже к дому... сердце у меня заколотилось... И вдруг я почувствовал, что мой желудок как будто что-то сжимает. Однажды я ехал морем, было сильное волнение, и у меня тогда было точно такое же ощущение, как сейчас: вот так же сжимался желудок... Но я овладел собой и вступил в дом.
«А ведь я до сих пор совсем не знаю пана Меха,— спохватился я.— По рассказам Юленьки, он добряк. Ну, так что со мной может случиться? В худшем случае меня просто выгонят».
На первом этаже, на двери, была дощечка: «Ян Мех, френолог».
— Френолог, — прочел я с удивлением, почувствовав вдруг зияющий провал в своем образовании.
— Френолог!.. Что это за профессия?..
Я достал свою визитную карточку и позвонил. Служанка открыла дверь.
— Пан Мех дома?
— Барин дома, пожалуйте.
— Прошу доложить обо мне,— протянул я ей визитную карточку.
Едва я успел повесить в прихожей на вешалку свой цилиндр, как в комнате напротив распахнулись двери, и в них показался лысый пожилой господин с добродушным выражением лица. Он быстро подбежал ко мне, улыбаясь и дружески, как старому знакомому, протягивая руку.
Такой встречи я, признаться, не ожидал.
— Разрешите, пожалуйста...— начал я в замешательстве.
— Проходите, проходите, прошу вас,— потащил меня пан Мех в комнату.— Садитесь, пожалуйста.
«Наверно, Юленька уже предупредила его о моем приходе»,— мелькнуло у меня в голове, и я огляделся вокруг, готовясь начать свою речь.
Всюду, куда я ни глянул, висели на стенах фотографии голов с цифрами на волосах: 15, 29, 23, 17, 13, 5. На столике, прямо против меня, лежали черепа, разделенные красными линиями на части.
Пан Мех некоторое время внимательно наблюдал за мной, потом вдруг погладил меня по голове, удовлетворенно бормоча:
— Очень хорошо, очень хорошо.
Это дружеское поглаживание мгновенно взбодрило меня, и я начал:
— Вы изволите быть...
— Френологом, как вам известно, дорогой друг,— перебил пан Мех, усаживаясь напротив и не спуская глаз с моей головы— Френология, эта замечательная наука, возродила изучение человека. Знаменитые ученые — датский профессор, доктор медицины Н. Отт, англичанин доктор медицины Ричард Ивенсон, Жан Нил, архиепископ Уотли, проповедник Генри Уорд Бичер, доктор медицины Джон Белл, доктор Карл Шмидт, доктор Ц. Бинер, венский профессор доктор Бенедикт, доктор Мёбиус, президент медицинского общества доктор Джон Эллиотсон, француз доктор Вимон — все они, дорогой друг, поборники френологии.
Френология, по сути, обозначает психологию. Это — общепринятое название. Но скорее следовало бы говорить «краниология», поскольку череп по-гречески называется «кранной», и я должен бы, собственно, называться краниологом, а не френологом, но я применяю это название как общеизвестное. Таким образом, френолог — это «череповед», ученый, изучающий черепа.
Пан Мех еще раз погладил меня по голове и продолжал:
— Каждая мысль рождается в определенном участке черепа, поэтому определенное устройство головы отвечает определенным способностям души и наоборот. На этом зиждется вся психология. А следовательно, дорогой друг, целое содержится в каждой его частице.
Один выдающийся френолог написал: «Человеку не обязательно быть ботаником, чтобы отличить картофельную ботву от листьев орешника». А я скажу: «Человеку не обязательно быть курящим, чтобы отличить табак от пшеницы».
Тот же выдающийся френолог говорил: «Рогалик вы всегда отличите от булки». Таким образом, целое есть в каждой его части и наоборот. Взглянув па чью-нибудь руку, я уже представляю себе всю конструкцию тела этого человека. Толстая рука принадлежит обычно толстому человеку, тонкая — худому. Так мы подошли к новому пункту — к силе. Критерием силы может служить прежде всего величина. Так же обстоит дело и с душой...
Пан Мех сделал паузу, с явным удовлетворением осмотрел меня еще раз с ног до головы и сказал:
— Вы мне нравитесь...
Ободренный его приветливым обращением, я встал и заговорил:
— Достопочтенный пан Мех, сегодня для меня решается вопрос жизни и смерти. Сегодня либо весь мир будет ликовать вместе со мною, либо лить горючие слезы, слезы кровавые...
— Сядьте, прошу вас, дорогой друг, — остановил меня пан Мех. — Мне это очень нравится в вас: вот так прийти и рассказать — то-то и то-то...
— Я вам так признателен... — пробормотал я взволнованно.
— Благодарить пока ее за что, — улыбнулся пан Мех.— Лучше прийти раньше, чем позже.
Он вытащил из кармана линейку и приложил к моему лбу.
— Ширина лба — девятнадцать сантиметров,— произнес он сосредоточенно,— высота — семь с половиной. Так. Посмотрите, пожалуйста, мне в глаза.
Он отступил от меня на несколько шагов и провозгласил:
— Форма головы у вас грушевидная. Вы человек интеллектуального темперамента. Глаза — блестящие и выразительные. Весь облик — одухотворенный. Вы обычно действуете с большим удовольствием головой, чем руками и ногами.
— Но я вообще не играю в футбол,— попробовал я возразить, удивленный странным поведением папа Меха.
— Вы человек деликатный, — продолжал он, снова приближаясь ко мне. — Разрешите повернуть вашу голову. Так. Виски выпуклые, в особенности верхняя часть. Вы человек способный. Лоб в верхней половине, где обычно растут волосы, выдается, следовательно, обладаете способностью различать, что вам нравится и что не нравится. Прошу повернуться.
Он повернул меня, и только теперь я заметил, что сижу на вращающемся кресле.
— Вы энергичны,— сообщил он, проводя рукой по моему лбу. — Вам доставляет удовольствие резать животных...
— Позвольте, позвольте...— запротестовал я.
— Вы должны были изучать медицину,— не дал себя перебить пан Мех, поворачивая меня по кругу.
Затем он схватил меня за нос.
— Вы, несомненно, энергичны,— возликовал он громко, — но не властолюбивы, — добавил затем, щупая мой затылок. — Увеличенная задняя выпуклость свидетельствовала бы о властолюбии. Дайте мне вашу руку... Так. Руку вы подали мне радушно, вы существо общительное. Разрешите, я поверну вас немного набок.
— Пожалуйста, пожалуйста, — пробормотал я. — Извольте, как вам удобнее.
— Вы любите высокие ботинки, — констатировал он, похлопывая меня по виску, — в этом видите идеал силы. Ваша одежда, как вижу, изысканная.
— О, по случаю... — пытался было я объяснить.
— Вы человек интеллигентный, — продолжал он, поворачивая кресло. — Задняя часть головы в порядке, мыслительные задатки имеются, память хорошая.
Наконец пан Мех отступил от меня.
— Я закончил. Поверхностный френологический анализ — две кроны, доскональный — три. С вас следует три кроны. Если желаете получить в письменном виде — на крону дороже.
Я стоял как громом пораженный. Черепа, головы, пан Мех, комната — все кружилось передо мной в диком танце. Механически я вынул из кармана кошелек, достал три кроны и положил их на стол.
Провожая меня до прихожей, пан Мех дружески пожал мне на прощание руку и добавил при расставании:
— Я кое-что забыл вам сказать. У вас несколько увеличены уши. Не женитесь, дорогой друг, большие уши — признак ревнивого характера, вы были бы способны убить жену.
Когда я очутился дома, хозяйка услышала от меня лишь одно:
— Боже милосердный! Вот это был бы тесть! Господь наш небесный!

Дополнение к публикации Софьи Востоковой:

Ярослава Гашека знают у нас главным образом как автора «Похождений бравого солдата Швейка». Но он написал и великое множество рассказов. Его юморески и «сатирески» обычно носят характер устной импровизации, предназначенной для небольшой группы слушателей. Нередко они так и возникали.

В обширной галерее типов, размещенных Гашеком на страницах почти двух тысяч своих рассказов, заметное место занимают образы всякого рода лжеученых, шарлатанов от науки или просто чудаков, почему-то считающих себя призванными к научной деятельности.
Тут и молодые ученые, которые из-за своей исследовательской одержимости перманентно попадают в комические ситуации («Учитель Петр», «Когда цветут черешни», «Экспедиция учителя Зихра за мамонтом»); и рассеянные старые профессора, умеющие производить сложнейшие математические вычисления и решать труднейшие научные проблемы, но оказывающиеся совершенно беспомощными перед ловкими проходимцами, которые без труда обводят их вокруг пальца, причем как раз на почве их специальности («Цыган-археолог», «Немецкие астрономы», «Археологические изыскания Бабама»). Здесь и неисправимые чудаки (обычно отцы дочек на выданье, у которых их «научное» увлечение становится своего рода навязчивой идеей, иногда опасной для окружающих и всегда отпугивающей женихов («Лечение ревматизма укусами пчел», «Стальной характер», «Тайны Вселенной»).
Обращение Гашека к темам, связанным с наукой, не было случайным. Человек весьма разносторонних интересов, он отдал дань увлечению самыми различными отраслями знания: геологией, археологией, историей, лингвистикой, фольклором и др. В школьные и юношеские годы Гашек много занимался геологией и во время своих странствований по Словакии собрал ценную коллекцию минералов, переданную им позднее известному словацкому ученому — археологу, ботанику и этнографу — Андрею Кметю, основателю знаменитого Словацкого национального музея в Мартине. По письмам к нему Гашека можно судить о недюжинных познаниях писателя в области минералогии и палеонтологии.
Но действительно непреходящей страстью Гашека было изучение языков. Феноменальная память, длительные странствия по многим государствам Европы (по всем странам, входившим до первой мировой войны в состав Австро-Венгрии, а также по Болгарии, Германии, Италии, Швейцарии, России) помогли ему стать настоящим полиглотом. Он хорошо знал словацкий. русский, польский, сербский, немецкий и венгерский языки, мог объясняться на французском и даже цыганском, а во время пребывания в России овладел разговорными навыками в татарском, башкирском и других языках народностей северо-востока России, где в годы гражданской войны он сражался в рядах Пятой армии Восточного фронта против Колчака (1919—1920 годы). За это время он освоил и начатки китайского и корейского языков и мог различать несколько десятков китайских иероглифов.
Изыскания в области этнографии и народного творчества были для Гашека, особенно в его «годы странствований», делом само собой разумеющимся. По его юношеским рассказам можно получить представление, с какой точностью ученого и зоркостью художника запечатлевал он своеобразные черты языка, быта, одежды, обычаев, обрядов населения тех областей, где ему удалось побывать.
Гашек не был специалистом по собиранию фольклора, но такому богатству народного песенного творчества, какое представлено в его литературном наследии, могла бы позавидовать любая многочленная фольклорная экспедиция.
Песенная стихия дает себя чувствовать и о «Похождениях бравого солдата Швейка» — в неистощимом запасе швейковских военных, трактирных и сентиментально-бытовых песенок и частушек городских окраин. И если собрать все это песенное богатство, получилась бы солидная антология. Кстати, попытки такого рода в Чехословакии производились: например, публикация еженедельником «Культурни теорба» подборки песен из швейковского «репертуара».
Гашек мастерски владел самой разнообразной специальной и профессиональной терминологией (научной, технической, медицинской, теологической, коммерческой и т. п.) и широко применял ее при создании речевых портретов героев. Помимо собственных наблюдений и общения с людьми самых разнообразных профессий, его помощниками в этом отношении были всевозможные словари, справочники, календари, проспекты, прейскуранты, которыми (как свидетельствует его друг — писатель Густав Опоченский) всегда до отказа были набиты его карманы.
С таким оснащением Гашек и пустился в «плавание» по темам, имеющим то или иное касательство к науке, выступая то как юморист, весело обыгрывающий околонаучные сюжеты, то в качестве нелицеприятного сатирика.
В ряду созданных им типов «людей от науки» находится и герой предлагаемого вниманию читателей «Науки и жизни» рассказа, переведенного мной. Этот рассказ был написан Гашеком в начале его творческого пути. На русский язык переводится впервые.

С. Востокова, кандидат филологических наук.