Древнеримская крепость

(Из баварских впечатлений)

У меня уж немного спутались в голове все эти баварские названия сел и городков: Майтинг, Гроссмеринг, Меннинг, Фобург, Вёр, Нидервёр, Мюншмюнстер, Шваиг, Нойштадт, Айниг. Я прошел их за первую половину прекрасного августовского дня. Вплоть до Айнига — ничего особенного. Все время рядом зеленый Дунай, в каждом селе и городке костел, везде толстые баварцы, и в «Нойштадте над Дунаем» (хотя до Дуная от городка полчаса пути) тихие дома с эркерами¹, а за городком какие-то ванны с серными источниками. Возле ванн медленно продвигающаяся в двери очередь посетителей, но в остальном ничего достойного внимания от Ингольштадта и до Айнига. Разве только вас привлекла бы у Шваига надпись на сине-белом столбе: Шваиг; село — Шваиг, судебное присутствие — Шваиг, политическое присутствие — Шваиг, земский суд — Шваиг, районное управление — Шваиг. Немного все это перепуталось.

В Шваиге не слишком мудрые люди.
В Нойштадте меня заинтересовал своим видом огромный баварец в синей одежде с золотой тесьмой. Золотой воротник и треуголка со страусовым пером.
Сам баварский причц-регент одет не более пышно.
Генерал это или владыка какого-нибудь крошечного немецкого герцогства, но откуда он тут очутился? К сожалению, иллюзия быстро рассеялась. Расфранченный господин залез на козлы, но не кабриолета или автомобиля, а простого почтового омнибуса. Генерал и князь, как в сказке, превратился в почтальона.
— Куда идет?
— В Айниг, — отвечает крестьянин в длинном черном сюртуке с серебряными пуговицами.
— Туда, где древняя римская крепость? — выспрашиваю я.
— Не знаю, — отзывается крестьянин, — сегодня у нас похороны тамошнего учителя.
Сажусь тоже в омнибус. Спутникам необходимо было несколько раз объяснять, что еду я не на похороны, а ради древних достопримечательностей.
Лошадки едва-едва рысили, хотя это были отнюдь не тощие животные. И омнибус был весьма массивный, как все в Баварии. Дорога идет через невысокие холмы. Направо поле, немного картофеля, ряды желтых тыкв, полосы палок, по которым вьется хмель, и за всем этим, как бордюр,— молодой хвойный лесок. Налево скат, и внизу, совсем близко, Дунай, окаймленный лугами и вербами. За Дунаем село, опять поле, картофель, как и наверху. Скучный вид! К тому же в повозке, рассчитанной на пять седоков, нас целый десяток. На мои колени уселся кожевник из Нойштадта. Он чиркнул по мне спичкой и объяснил: «Mir san roh’, aber gutmutlich»². На коленях купца из Нойштадта качается широкоплечий подручный мясника из Шваига. Напротив — красивая девушка на коленях некоего грубияна, трактирщика из Айнига, который то и дело нюхает из табакерки. Невыносимый зной августовского дня и разговор о сожженном жарой картофеле.
Хотя едем уж полтора часа, окрестности выглядят неизменно.
Я хочу вылезть из омнибуса, но из-за кожевника не могу. В конце концов через час будем в Айниге. Пешком я был бы там на час раньше.
Мщу. Рассказываю о происхождении римских крепостей, что были поставлены вдоль Дуная для защиты от набегов германских племен. Важнейшие позиции защищены цитаделями, называемыми «castellum romanum».
Одну раскопали в Айниге. Потом объясняю, что баварцы — помесь древних готов с маркоманами, о чем свидетельствуют языковые особенности и другие данные. От швабов их не отличишь.
— Знаете, господин, — отозвался кожевник, набивая трубку, — конечно, все это очень важно. Знаете, в школе я учился только так, сказать прямо — с прохладцей. Но все, что вы говорите, это очень важно. Я ничего не понимаю. Это уж так, человек, который только и делает, что мочит кожи в дубильном чану, останется дураком до самой смерти. Вот это я и хотел сказать. Не хотите ли понюхать?
Наступил мне на ногу и поднес коробочку с «бразильским» нюхательным табаком к носу.
Почтальон на козлах затрубил и прокричал: «Станция Айниг».
Куда теперь? Решил прежде всего утолить жажду. Присоединился к трактирщику, который держал на коленях красивую девчоночку. Я ревновал к нему всю дорогу. Девчоночке было приблизительно восемнадцать лет. А теперь он мне казался самым лучшим человеком во всей Баварии. Во-первых, он был единственным трактирщиком в Айниге. А во-вторых, девчоночка была его дочерью. Дочурка трактирщика! Рассудительная и миленькая, носит прекрасное баварское пиво в литровых кружках без отметок (для Баварии явление совершенно непостижимое). Пиво великолепное, и трактирщик Ганс Линдауэр великолепный.
— Выпейте еще одну,— угощает он добродушно. — Клотильда, — зовет он дочурку, — принеси господину еще кружку! Господин, верно, выпьет!
Пиво пивовара Людвига Meрта в Нойштадте чудесное, горьковатого вкуса.
Пришел проводник, который должен сопровождать меня в старую крепость.
Баварский королевский проводник по римской крепости. Зовут его Отто. Он служил в одиннадцатом кирасирском полку и дослужился до унтер-офицера. Он и проводник, и церковный сторож, и полицейский, а ночью обходит улицы. Сторожит хмель и режет свиней. А в общем муж миролюбивый, необычайно печального вида. По его печальному выражению лица — он немало нагрешил. И говорит он печально. Вам кажется, что он вот-вот расплачется. Пришел, присел к столу и спрашивает, может ли он за мой счет выпить литр пива.
— Милый господин, — говорит он, — походил я по свету, на военной службе человек сегодня здесь, завтра — там. Знаете, как в кирасирах. Ах, боже мой, боже! — Свесил грустно голову.— Были времена, не воротятся.— Посмотрел в опустевший литр. — А теперь человек как собака. Ходит, смотрит, как люди пьют, ах, боже мой, боже!
Моя неотвратимая моральная обязанность была заказать ему второй литр.
— Извините, — спрашиваю, — должны Вы были сдавать экзамен, чтоб стать проводником?
— Конечно, высокочтимый господин, дали мне тетрадку сочинения, напечатанного в Мюнхене, там все древности, старые крепости и раскопки. В тетрадке было и об Айниге, крепости римской, куда пойдем. Я это выучил наизусть и три раза ее пролез. Потом пошел в Кельгейм сдавать экзамен в окружном управлении. Я быстро ответил о древних легионерах, одного мы выкопали, я говорю о скелете легионера. На нем был шлем и остатки плаща на костях. О мече я тоже рассказал. Потом рассказал, что крепость лежит на небольшом холме над Дунаем и делится на две части. Часть на западной стороне в меньшей сохранности и была раньше обнесена стеной. Из рассыпавшихся от нее камней у нас сделали стену вокруг кладбища. Еще год тому назад в соседнем селе потребовались камни, так они свезли от крепости и остальные. Часть на восточной стороне раскопана полностью. Это надворье. Туда убегали, когда им было туго! Проведу вас ходом. Увидите тюрьму, где римляне томили пленных до казни. Место казни тоже увидим. Потом зал сотника и ванну с мраморным полом. Дорогой господин! Это я все ответил и получил потом свидетельство, как королевский проводник в Айниге. Знаете, крепость принадлежит королевству, королевство ее поддерживает. Потом есть еще правила, как обращаться с посетителями. В §12 сказано — обращаться учтиво. Милый господин! Скажите мне прямо, обращаюсь я учтиво и деликатно? Боже мой! Был я на военной службе, приказывал, а теперь? Господин мой! Не грустно ли? Человек намучится и ходит, жаждуя… Конечно, бывает, но очень редко, попадется добрый господин и скажет: «Господин Ганс, налейте господину Отто еще литр»... Боже мой! Человек состарится, и каждый с ним обращается, как хочет, никто не войдет в положение...
Разумеется, я сказал, чтобы господину Отто налили еще литр...
В объявлении окружного полицейского управления Кельгейма, касающемся посещений раскопанной римской крепости, значится:
«§4. Каждый посетитель должен интересоваться только тем, на что обращает его внимание проводник.
§5. Брать с собой ликер и спиртные напитки какого бы то ни было вида строго запрещается.
§9. Перелезать через стену без разрешения проводника строго воспрещается.
§11. Воспрещается нападать на других посетителей.
§14. Вступать в конфликт с проводником строго воспрещается».

— Да,— рассказывал господин Отто,— прочитав последний параграф, один из господ мне сказал: «Вы старый осел, крепость штурмовали готы, а не шотландцы»³.
Действие пива было явным. Лицо господина Отто мало-помалу прояснилось, однако снова помрачнело, когда я в конце концов напомнил ему, что надо идти.
За посещение уплачивается две марки.
К долине Дуная склонялся вечер, мы утоляли жажду добрых шесть часов.
Дорогою господин Отто продолжал рассуждать. Жил бы он во времена, когда крепость разрушали, он бы показал... Вдруг господин Отто в самый разгар речи споткнулся. Растянулся через канаву. Я помог ему встать на ноги.
— Был бы я римским легионером, — ворчал он, — я бы показал этим готам, или как эти мерзавцы именовались. Была превосходная крепость, как на шкатулке, и так ее изничтожить. Был я, дорогой господин, в кирасирах...

Крепостца лежит у дороги, огороженная кругом забором. Общее впечатление поразительное.
Господин Отто спотыкался впереди меня по ступенькам, держа в руке горящую свечку.
— Это склад, — говорит он,— сюда римские солдаты складывали свои запасы. Да, да! Это крепость. Каштелум рорарум.
— Кастеллум романум, — поправляю я.
— Да, да, — соглашается он,— немного заплетаюсь.
Пробираемся дальше по путанице подземных коридоров.
— Вот на меня напала какая дремота,— заявляет господин Отто, садясь вдруг на плиту подземелья. — Да, да, я уж старый, но — если бы, я бы показал, знаете...
Свечка выпала из рук господина Отто. Когда я вновь зажег свечку, то установил, что баварский королевский проводник спит так спокойно, как подобает человеку, который выпил шесть литров баварского пива.
Мне не удалось его разбудить. Потомок витязей готских спал непробудным сном.
— Не желаете ли книгу жалоб? — приветствовал меня трактирщик Ганс Линдауэр, когда я воротился в село без проводника.— Это с господином Отто часто случается. Наверно, где-нибудь там уснул. Господа из Кельгейма этим весело развлекаются. Пока пробудится да протрезвится — и рассветет...
В тот день, собственно ночь, по дороге в Ингольштадт я уж не скучал. Вспоминал римскую крепость в Айниге и баварского королевского проводника господина Отто Кеттенфа.

Примечания

1. Эркер — архитектурная деталь, выступающая из стены на улицу комната в виде фонаря.
2. На баварском диалекте: «Я грубоват, но сердечен».
3. По-немецки слова «готы» и «шотландцы» звучат сходно. Готы — германское племя, в 7—8 веках смешалось с другими народами.