После поражения Австро-Венгрии в империалистической войне и образования самостоятельной Чехословацкой республики в стране некоторое время царил национализм, искусно подогреваемый буржуазной пропагандой. Всячески восхвалялись буржуазные деятели, благодаря которым республика, якобы, добилась самостоятельности.
Однако сразу же после обретения независимости па первый план выступают социальные требования. Влияние Великой Октябрьской социалистической революции оказалось настолько сильным, что буржуазия опасалась, как бы и чешские трудящиеся не последовали примеру русского пролетариата. В стране усиливается влияние марксистских идей. Многие из чешских деятелей социал-демократии становятся убежденными коммунистами. К коммунистам присоединяется часть пленных, вернувшихся из России. Однако Коммунистической партии Чехословакии предстояло пройти еще долгий путь, прежде чем стать ведущей в государстве.
К моменту возвращения Гашека из Советской России и в последние годы его жизни в Чехословакии властвовали буржуазно-националистические партии, которые всячески стремились дискредитировать Советскую страну и коммунистов. Власти смертельно боялись революционной волны, захлестнувшей Европу. Прошло совсем немного времени после того, как были задушены Венгерская и Баварская советские республики. Но революционная волна еще не схлынула. И буржуазия Чехословакии пользовалась любыми средствами, чтобы воспрепятствовать ее сокрушительному воздействию.
На следующий день после появления Гашека в Праге, 20 декабря, газета «Трибуна» под кричащим заголовком сообщила о том, что «бывший известный пражский кутила и анархист, а ныне большевик Ярослав Гашек вернулся в Чехословакию».
Возвращение Гашека было сюрпризом для многих пражан, знавших его до войны. Ведь уже несколько раз распространялся слух о смерти писателя. После мнимой гибели Гашека на фронте говорили, что он подрался в кабаке с матросами и его забили до смерти, потом прошел слух, что его повесили белочешские легионеры. И в конце концов Гашек приезжает на родину живой, здоровый и, как выясняется, по-прежнему насмешливый и язвительный.
Немедленно начинается ожесточенная травля. Распространяются слухи о «жестокости» Гашека к легионерам, о его «зверствах» в России. Обыватели подхватывали слухи, раздували их до невероятных размеров. Буржуазия пыталась представить Гашека как «самого большого предателя», врага «демократической Чехословакии».
В Ярославе Гашеке, одном из видных коммунистов, истинном борце за свободу и социализм, реакция видела опасность для себя. Поэтому клеветническая кампания разгоралась все сильнее и сильнее.
Слухи были настолько нелепыми, что можно только удивляться, каким образом им верили. Говорили, что Гашек — убийца тысяч и тысяч чехов и словаков, которых он «перерезал, как Геродот грудных детей», говорили, что Шура Львова — это единственная оставшаяся в живых дочь князя Львова. Гашек будто бы вырезал всю семью, а Шуру взял себе в рабыни. Трудно придумать что-нибудь более нелепое и трагикомическое.
Сам Гашек внешне оставался спокоен. В ответ на все, что о нем говорили, он, улыбаясь, отвечал: «Мы находимся в свободной республике, и каждый гражданин может говорить любые глупости. Это типичный признак демократии. Против этого нельзя протестовать, потому что иначе демократический дух не будет развиваться и распространяться среди граждан. И я очень благодарен людям, что собственно от них впервые узнал о том, что совершил в России».
Он просто дразнил и высмеивал клеветников. Его спокойствие и насмешливость бесили их еще больше.
Ренегаты из социал-демократической партии отказались с ним сотрудничать. В секретариате партии просто посмеялись над ним. Но самое трагическое было в том, что и некоторые коммунисты поддались пропагандистской шумихе и не хотели доверять Гашеку. У него и прежде были очень слабые связи с чешским пролетарским движением. Коммунисты, в основном, знали довоенного стихийного бунтаря Гашека. Информация о его работе в революционной России была очень скупая. Сам Гашек тоже никогда публично не рассказывал о своей жизни в Советской стране, так как знал, что в обстановке травли мало кто мог поверить ему. Правда, в ответ на обвинения в «спекуляциях с большевиками» он написал в свое время письмо представителю Чехословацкой компартии в Советской России Салату, но о нем мало кто знал. А письмо это чрезвычайно интересно, и стоит привести хотя бы некоторые абзацы из него. Путь от Симбирска до Иркутска, писал Гашек, «является лучшим материалом для полемики с буржуазией в Чехии, которая утверждает, что я «примазался» к большевикам. Они сами не могут обойтись без идеологии слова «примазаться». Они стремились примазаться к Австрии, потом к царю, потом примазались к французскому и английскому капиталу». Далее Гашек перечисляет свои должности, рассказывает о работе, которую ему приходилось выполнять.
Однако в Праге одни ничего не знали, другие не желали знать о жизни и борьбе Гашека-коммуниста, И он оказывается в изоляции и одиночестве, Правда, в разговоре с одним из друзей он говорит, что «не отступится от партии», будет помогать ей своим творчеством. Но чувство горечи и разочарования все больше охватывало его. Благополучная жизнь пражских буржуа, демагогическая болтовня социал-демократов, та же пустота и суетность жизни пражских литераторов и художников, которую он знал до войны, — каким разительным контрастом все это было по сравнению с бурлящей, новой Россией!
«У вас есть Революционный проспект,— говаривал он друзьям, — есть площадь Революции. Революционный театр, но вам не хватает революционного духа».
И вскоре его снова можно было видеть в трактирах и кафе. Но это был уже не прежний Гашек. Он кутил и шутил не от веселья или из протеста, а, скорее, от опустошенности, может быть, даже отчаянья.
Но первый приступ разочарования прошел, и, хотя Гашек уже непосредственно не участвовал в партийной работе и в коммунистическом движении, он, как и собирался, стал активно помогать коммунистам своими произведениями. Он публиковал в центральном органе компартии «Руде право» фельетоны и сатирические памфлеты, в которых с новой силой обличал буржуазную реакцию и лицемерную, предательскую политику социал-демократии. Его фельетоны «Заметки», «Какие я писал бы передовицы, если бы был редактором правительственного органа», «Что я посоветовал бы коммунистам, будь я главным редактором правительственного органа «Чехословацкая республика» и другие публикации свидетельствуют о политической зрелости беспощадного сатирика.
Достаточно привести коротенький отрывок из фельетона «Что я посоветовал бы коммунистам...»: «...чтоб перед каждым митингом они являлись в редакцию органа и получали от тайного советника ясные указания, как и что говорить. Мы их тут же сфотографируем, а снимки пошлем в полицейское управление — на память». В этих нескольких строчках виден не только прежний Гашек — талантливый юморист, но и Гашек новый, Гашек борющийся.
Этими же чертами — политической зрелостью, беспощадностью к врагам и остроумием — отличаются и три сборника рассказов, изданные в последние годы жизни: «Две дюжины рассказов», «Трое мужчин и акула и другие рассказы» (1921), «Мирная конференция и другие юморески» (1922). ,
После приезда в Прагу Гашек с Шурой жили у друга Ярослава Франты Сауэра. Но в августе 1921 года Гашек исчез из Праги, и некоторое время никто не знал, куда он делся.
Оказывается, однажды он выскочил на минутку из дому за пивом — любимым своим напитком. По дороге встретил приятеля, художника Панушку. Разговорились. Выяснилось, что Панушка едет работать в село Липницы. Гашек загорелся и тут же решил поехать вместе с Панушкой. Он зашел в кафе, оставил кувшин и, как был в домашней одежде, сел с Панушкой в поезд. По дороге друзья веселили весь вагон. Даже контролер, забыв о своих обязанностях, подсел к ним и не уходил, пока они не вышли. От станции Светла над Сазавой до Липниц шли пешком. Утром Гашек договорился с хозяином трактира и небольшой гостиницы Инвалидом на кредит в 4000 крон и поселился у него в верхней комнате.
Около трех недель Гашек никому из знакомых в Праге не сообщал, где он. Шура страшно волновалась и не могла найти себе места. А Гашек наслаждался сельской идиллией, много гулял по окрестностям Липниц, частенько уходил с Панушкой и, тихонько стоя за его спиной, наблюдал за работой художника. В селе он вскоре со всеми перезнакомился. Особенно симпатизировали ему мужчины, среди которых прошел слух, что у Инвальда поселился пражский писатель-весельчак, который бесплатно угощает всех в трактире. Но через три недели Гашек не выдержал и написал Шуре письмо. Шура приехала с Сауэром. Вдвоем они отругали Гашека, но затем согласились, что для Гашека будет гораздо лучше, если они останутся в Липницах. Здесь Гашек и провел последние месяцы жизни.
Ярослав Гашек после возвращения на родину прожил два года и пятнадцать дней. За этот, в сущности, ничтожный срок и написан, кроме рассказов и пьес, огромный по объему роман «Похождения бравого солдата Швейка», обеспечивший бессмертие своему создателю.
Еще в 1907 году Гашек встретился с Йозефом Ладой, художником, воплотившим в рисунках и образ самого Швейка, и образы других персонажей романа.
С Гашеком Лада познакомился в типографии, где печатался журнал «Омладина». Внешность писателя сначала не понравилась ему. Зная сатиры и юморески Гашека, Лада надеялся увидеть солидного человека с ехидным взглядом, тонкими губами и хищным носом. Вместо этого перед ним сидел паренек с круглым, добродушным, полудетским лицом. «Но стоило Гашеку заговорить,— пишет в своих воспоминаниях Й. Лада,— и впечатление сразу менялось».
После этой встречи они стали добрыми приятелями. Гашек сотрудничал в «Карикатурах», редактором которых был Лада, некоторое время жил у него. В 1915 году Гашек ушел на фронт, и снова они встретились в 1921 году. А в 1922 году писатель попросил Й. Ладу нарисовать обложку для отдельного издания «Похождений бравого солдата Швейка во время мировой войны».
И с этого времени Швейк Й. Лады появляется на страницах самых разных изданий во многих странах мира.
Образ бравого солдата прошел длительный путь развития, прежде чем стать всем нам известным Йозефом Швейком.
«Похождения Швейка» Гашек начал печатать в «Карикатурах» Лады и в журнале «Добра копа». Затем писатель издал сборник, куда включил несколько рассказов о Швейке. Это уже упоминавшаяся книжка «Бравый солдат Швейк и другие удивительные истории».
Несмотря на большие различия между тем, довоенным Швейком, и героем романа, общего у них уже немало. В первое же рассказе сборника «Единоборство Швейка с Италией» находим сцену, которая близка по духу, по мысли многим сценам романа. Швейка просят принести винтовку. «Он мчится со всех ног и приносит вместо ружья ранец. Взбешенный майор Теллер, глядя па невинную физиономию Швейка, гремит:
— Ты не знаешь, что такое винтовка?
— Осмелюсь доложить, точно так.
Швейка ведут в канцелярию, приносят винтовку и суют ему под нос:
— А это что? Как называется?
— Осмелюсь доложить, не знаю.
— Вин-тов-ка!
— Осмелюсь доложить, что мне не верится.
Швейка сажают на гауптвахту, и даже тюремный надзиратель считает своим долгом назвать его ослом. Рота, между тем, отправляется на изнурительную муштровку в горы, а Швейк, мирно усмехаясь, остается «сидеть на губе».
Нетрудно заметить, что эта сцена в значительной степени имеет эскизный характер, по сравнению со сценами из романа, но сама идея — обмануть, прикинуться дурачком — появляется уже здесь.
Правда, прежний Швейк притворялся еще не в такой степени, он в общем-то действительно глуп, хотя и хитер. Но и цель в то время у Гашека была другая: с помощью глупости Швейка высмеять бессмысленность порядков в австро-венгерской армии. Автор как бы хочет сказать, что только идиот может стремиться «служить государю императору до последнего издыхания».
Впоследствии в России Гашек выпустил вторую книжку о Швейке — «Бравый солдат Швейк в плену».
В новом варианте Швейк был сапожником, во многом сохранившим черты довоенного бравого солдата. Но появилось и новое. Он уже не столько глуп, сколько прикидывается дурачком. В этом Швейке уже отчетливо видны черточки будущего «гениального идиота». «Бравый солдат Швейк в плену» был как бы заготовкой будущего романа.
Вскоре после возвращения писателя в Прагу Франта Сауэр расклеивает по всему городу яркие черно-желтые плакаты, извещающие, что в ближайшее время он будет издавать «бессмертное произведение Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка» тетрадями по две кроны каждая». Далее в рекламе говорилось, что произведение это будет переведено на все языки мира.
Готовя рекламу, Сауэр вряд ли предполагал, что слова его окажутся пророческими.
Первая часть «Швейка» вышла в 1921 году, когда Гашек еще жил в Праге. Остальные части он написал в Липницах. Издавать роман начал Франта Сауэр, а продолжил и закончил издание Сынек, так как Сауэр обанкротился.
«Похождения бравого солдата Швейка» — это обширное эпическое произведение, созданное не только на основе воспоминаний писателя, который сам участвовал в разрушении старого мира, но плод определенной эпохи, ее лживой морали, порочной идеологии, загнивающих экономических и политических порядков.
Первое, что бросается в глаза при чтении романа,— простота, даже нарочитая грубоватость и в речи персонажей, и в авторском стиле, и в самом построении произведения. Все оно состоит из отдельных сцен, эпизодов, рассказов. Объединяет эти сцены образ главного героя — веселого, никогда не унывающего плута, до войны торговавшего собаками сомнительных пород, а затем волею судеб и администрации Австро-Венгерской империи попавшего на фронт. Но, прежде чем: прибыть на передовую, он еще до начала войны оказывается в полиции, потом попадает в сумасшедший дом, в госпиталь, в тюрьму, становится денщиком пьяницы военного священника, затем денщиком командира роты. Отправляется с ним на фронт, отстает от поезда, его арестовывают по подозрению в шпионаже, он снова возвращается в часть, переодевается «из любопытства» в русскую форму, оказывается военнопленным в своих же австрийских войсках, снова попадает в тюрьму. Ему грозит виселица за «переход к противнику», но он снова благополучно возвращается в свой батальон.
Писатель проводит своего героя по Австро-Венгрии, с его помощью разоблачает тупость, ханжество, бюрократизм, моральный распад буржуазного общества.
Агенты тайной политической полиции и тупоумные сельские жандармы, помешанные на дисциплине генералы, карьеристы-офицеры, спившиеся, циничные священники, фельдфебели и писари, недалекие, невежественные военные врачи, тюремные надзиратели — множество персонажей смешных и страшных проходят перед читателем, а в центре мы видим мудрого, но кажущегося наивным, простодушным и даже придурковатым Швейка, человека из народа, вскрывающего всю порочность и нелепость окружающего его мира и строя.
Форма романа не нова в литературе. Можно назвать несколько примеров произведений, в которых авторы проводят своих героев по многочисленным путям и дорогам, сталкивая с различными людьми, и через разнообразные ситуации и конфликты выражают нужные им идеи. Таков знаменитый роман Сервантеса «Дон-Кихот», таковы «Записки Пиквикского клуба» Ч. Диккенса. Кстати, и герои этих произведений Санчо Панса и Сэмюэль Уэллер — близкие родственники Йозефа Швейка. Так же как и бравый солдат, они нарочито простодушны, хитроваты, вернее, «себе на уме». Конечно, и различия между ними значительны. И Уэллер, и Санчо Панса находятся в иных социальных условиях, в иной обстановке, нежели Й. Швейк. В зависимости от этого проявляются разные черты характера. Швейк стоит, что называется, «лицом к лицу» с сильным империалистическим государством, с его административным, политическим и военным аппаратом. В связи с этим у него развиты те черты, которые позволяют ему успешно бороться с этой машиной. Конечно, борется он в меру своих сил и разумения, борется за себя и для себя.
Через мировую литературу проходят несколько таких героев. Есть они и в народном творчестве. Ведь знаменитый сказочный Иванушка-дурачок и чешский Гонза тоже в какой-то степени родственники Йозефа Швейка. Свой Швейк есть и в советской литературе. Вспомним шолоховского деда Щукаря. Разве не похож он чем-то на героя романа Гашека? Конечно, опять- таки они и сильно разнятся друг от друга. Дед Щукарь живет в ином государстве, при социалистическом строе. Советскую власть он считает своей властью. Против нее ему не нужно бороться. Его плутовство, хитринка проявляются в чисто житейских делах. Но можно предположить, что Щукарь — это как бы Швейк в развитии. Скорее всего, до Октябрьской революции, когда ему пришлось бы иметь дело с атаманами и царскими чиновниками, дед Щукарь был бы гораздо больше похож на Швейка.
Наиболее полно и социально точно определил Швейка замечательный чешский публицист и национальный герой Юлиус Фучик, который в своей статье «Война со Швейком» писал: «Швейк — тип маленького, нереволюционного человека, наполовину пролетаризированного мелкого буржуа, который в армии непосредственно знакомится со строем капиталистического государства. Он озадачен и дезориентирован тем, о чем ему говорят, что это государственная необходимость. Ему представляется анархией все то, что империалистическое государство считает своим порядком. И, стремясь защитить свой «здоровый разум», такой Швейк начинает играть роль гениального идиота, роль, в которой с помощью пассивной лояльности он доводит до абсурда все приказы, законы и интересы государства, которому служит. У него не хватает сил и, главное, сознания, чтобы оп мог непосредственными действиями устранить бессмысленный для него аппарат, но он с очевидностью чувствует превосходство над ним. И его разлагающая роль, хотя и пассивная, тем более важна, так как речь идет о нереволюционном, в принципе, человеке».
Швейк горожанин. Он родился, вырос и провел почти всю жизнь в одном из районов Праги, населенном рабочими, мелкими ремесленниками, чиновниками. Обстановка мелкого предпринимательства, замкнутый, глухой мир мещанства, — все это родная стихия для Йозефа Швейка. Он знает в своем районе всех и вся и буквально напичкан многочисленными историями из жизни таких же, как он, маленьких людей.
Система капиталистического государства сделала его беспомощным, бессильным, неспособным протестовать открыто, выступить с оружием в руках. Она упизила его, поставила в положение, в котором он стал зависеть от любого мелкого начальника. Эта система стремится убить в нем не только способность защищаться и нападать, но и само человеческое достоинство. И, несмотря на все это, несмотря на приниженное, зависимое положение, он нашел способ борьбы. Его оружие — смех, тайное издевательство над власть и силу имущими.
Сколько издевки в таком, например, изречении Швейка: «Ее освидетельствовали судебные врачи и в заключении написали, что она хоть и слабоумная, но может занимать любую государственную должность».
Или, например, такие слова, обращенные к денщику Балоуну, которому не хотелось ехать на фронт и бросить дома хозяйство: «Плюнь на хозяйство. Лучше отдай жизнь за государя императора. Разве не этому тебя учили на военной службе?» Здесь все внешне как будто правильно. Ни один из цензоров Австро-Венгрии не мог бы придраться к словам Швейка. Но именно эта правильность настолько нелогична, бессмысленна, что вызывает обратный эффект, оборачивается насмешкой.
Характер Швейка очень сложен и противоречив. Так, приниженность, стремление остаться в стороне от событий, замкнуться в себе характеризуют его не с лучшей стороны. Но здравый смысл, «мудрая глупость», умение с честью выйти из любого положения, внутренняя чистота и честность, великолепное чувство юмора, сознание своего превосходства над бездушной государственной машиной капиталистического общества привлекают симпатии, делают его образ значительным, глубоким.
«Верный сын своего отечества» Швейк как будто с энтузиазмом провозглашает лозунги и изо всех сил стремится поддержать воинский дух. Но именно эта самоотверженность заставляет и полицейских, и врачей, и офицеров считать его идиотом. Доведя до абсурда патриотизм Швейка, писатель превращает этот патриотизм в карикатуру. Человек в военной фуражке, едущий по улицам Праги в инвалидной коляске с костылями в руках и выкрикивающий «На Белград! На Белград!», не может не вызвать насмешливого восторга толпы. Ведь пражане видят в нем олицетворение своей дряхлой, но воинствующей монархии. Очень характерно в этом отношении заключение медицинской комиссии, обследовавшей умственные способности Швейка: «Нижеподписавшиеся судебные врачи сошлись в определении полной психической отупелости и врожденного кретинизма представшего перед вышеуказанной комиссией Швейка Йозефа, кретинизм которого явствует из заявления: «Да здравствует император Франц-Иосиф Первый!» Какового вполне достаточно, чтобы определить психическое состояние Йозефа Швейка как явного идиота».
Швейк, таким образом, выражает отношение к существующему строю самых широких слоев чешского народа.
Ставя своего героя в различные положения, проводя его по дорогам войны и показывая отношения с окружающими, Гашек демонстрирует порочность буржуазного общества, блестяще доказывает неизбежность развала, крушения империи.
Гашек как бы говорит своим романом: посмотрите на этот строй, на весь уклад жизни нашей дорогой монархии и убедитесь сами, насколько это все бессмысленно, жестоко, глупо, убого, карикатурно.
Герои романа и, в первую очередь, сам Йозеф Швейк великолепно понимают это. Довольно часто они весьма недвусмысленно высказываются и по адресу своего монарха, и по поводу порядков и строя Австро- Венгрии.
В сцене разговора сыщика Бретшнейдера со Швейком в трактире Паливеца на вопрос агента «Какие оскорбления государю императору делаются спьяна?» Швейк спокойно отвечает: «Воякие. Напейтесь, велите сыграть вам австрийский гимн, и вы увидите, что наговорите. Насочиняете о государе императоре столько, что если бы лишь половина была правда, хватило бы ему позору на всю жизнь».
«Вторгаясь в мировую войну», Швейк знакомится с чиновничьей бюрократической машиной. Здесь и тупица Бретшнейдер, в служебном рвении подозревающий всех и вся в измене, и полицейские чины, бездумно и свирепо выполняющие все указания свыше, и члены медицинской комиссии, задающие Швейку вопросы, на которые, впрочем, он отвечает так лихо, что ставит в тупик медицинских «светил» полицейского управления. Наконец, писатель вводит в роман обывателей, по воле случая вместе со Швейком оказавшихся в тюрьме, И с ними Гашек расправляется так же безжалостно, как с чиновниками и полицейскими. Все они, «кроме одного, были схвачены, либо в трактире, либо в винном погребке, либо в кафе. Исключение составлял необычно толстый господин в очках с заплаканными глазами, который был арестован дома, у себя на квартире, потому что за два года до сараевского покушения он заплатил по счету за двух сербских студентов-техников».
Все пятеро «заговорщиков» попали в полицию, конечно, лишь благодаря рвению сыщиков, но, по утверждению Швейка, все они будут безусловно осуждены. Ведь «раз наступило такое тревожное время, что стреляют в эрцгерцогов, так нечего удивляться, что тебя ведут в полицию».
В отличие от абсолютно спокойного Швейка «заговорщики» плачут, впадают в истерику, кричат, что они невиновны.
Таким образом, уже в первых главах автор дает четкую картину жизни Австро-Венгрии. С одной стороны тупые, злобные чинуши, сыщики, полицейские, с другой — мелкие обыватели, втянутые в круговорот событий, и, наконец, Швейк, сам такой же обыватель и мещанин, но благодаря своей хитрости и здравому смыслу берущий верх над полицейско-бюрократической системой.
«Швейк» — роман многоплановый. Поставив себе целью показать ветхость, разложение и причины гибели монархии Габсбургов, Гашек обратился к различным темам: бюрократизм, косность государственного аппарата, разложение армии, ее неспособность вести войну, лицемерие властей, порочность, ханжество религии, наконец, бессмысленность войны.
Армия и война — две основные темы романа. Разрабатывая их, Гашек окончательно развенчивает миф о могуществе империи Габсбургов.
Что такое армия Австро-Венгрии? Это командный состав, состоящий, главным образом, из тупых офицеров и генералов, способных лишь отдавать бессмысленные приказания и выполнять требования устава, и солдатская масса — разнородная, не всегда понимающая бессмысленность войны, но, как правило, не желающая воевать, относящаяся и к офицерам, и к их приказам скептически или даже с презрением.
Вереницей проводит Гашек перед читателем австрийских генералов и офицеров: генерал-майор Шварцбург, требовавший, чтобы офицеры «не позволяли солдатам иметь собственные суждения и вообще думать», генерал-майор, который «столько внимания уделял отхожим местам, будто от них зависела победа австровенгерской монархии»; генерал Ринк фон Фипкельштейн, отличавшийся патологической страстью судить и вешать; подпоручик Дуб — тупица и доносчик; кадет Биглер — знаток уставов и законченный идиот.
На страницах романа мелькают многочисленные капралы, унтер-офицеры. Всех их довела до отупения, оболванила служба в австрийской армии. Они уже не могут испытывать самых простых человеческих чувств.
Есть и более привлекательные персонажи среди офицеров. Это поручик Лукаш и капитан Сагнер. Они жалеют солдат, не лицемерят, презирают доносчиков. Однако и эти офицеры, в сущности, так же убоги, как и жизнь вокруг них. Как и остальные, Сагнер н Лукаш пьянствуют, развратничают.
Очень точно и хлестко характеризует армию один из персонажей, вольноопределяющийся Марек: «Все в армии уже воняет гнилью. Массы пока еще не прозрели и, выпучив глаза, позволяют гнать себя на фронт, чтобы их там изрубили в лапшу... Ныне героев нет, а есть только убойный скот и мясники в генеральных штабах. Погодите, они дождутся бунта. Ну и будет же потасовка!»
Обстоятельно, с подробностями описаны в романе гнусные будни армейской жизни, а многочисленные крикливые рассуждения официальных лиц усиливают и подчеркивают мерзкую реальность жизни армии австро-венгерской монархии.
Столь же резко, беспощадно и герои романа, И сам автор говорят о бессмысленной бойне, затеянной империалистами. «Во всей Европе люди, как скот, шли на бойню, куда их рядом с мясниками-императорами, королями, президентами и другими владыками и полководцами гнали священнослужители всех вероисповеданий».
Кроме этих основных тем, Гашек разрабатывает в романе и многие другие.
Очень точно, ядовито и с большим знанием дели ведет в романе писатель борьбу с религией. Святость церкви автор подвергает безжалостному осмеянию. Чего стоит один фельдкурат Отто Кац. Прокутил деньги отца, принял христианство и стал военным священником, потому что эта профессия больше всего давала возможность пьянствовать, бездельничать и жить в тепле и покое. Прекрасен разговор Швейка с Отто Кацем после полевой обедни, во время которой фельдкурат, к удивлению прихожан, посвистывал, чтобы подсказать Швейку, куда и когда ему нужно поворачиваться. Бравый солдат задает ему вопрос, который «забыл» задать до обедни:
— Осмелюсь спросить, господин фельдкурат, должен ли министрант1 быть того же вероисповедания, что и священник, которому он прислуживает?
— Конечно, — отвечает фельдкурат. — Иначе обедня будет недействительна.
— Господин фельдкурат! Произошла крупная ошибка, ведь я не исповедую ни одну из религий: не везет мне, да и только!
Конечно, обедня не была отменена, и Швейку все сошло с рук.
Великолепна и сцепа в тюремной церкви, где Швейк вместе с девятнадцатью другими заключенными в подштанниках выслушивает пьяную проповедь, куда больше похожую на монолог базарной торговки. Рыдания Швейка в кульминационный момент проповеди и дальнейший «интимный» разговор его с Отто Кацем, когда Швейк признается, что плакал просто так, ради смеха, прекрасное завершение сцены.
Все другие «святые отцы» — патер Лацина, Мартинец и остальные духовные ханжи — не лучше Отто Каца. Такие же пронырливые, алчные, прожорливые, со склонностями к алкоголизму.
Много внимания уделено в романе национальному вопросу. Гашек высмеивает обывателей, стыдящихся того, что они чехи, раскрывает сущность австрийских шовинистов и очень тепло, с огромной любовью говорит о людях из народа, типичных представителях чешской нации и главных носителях характерных национальных черт.
Лукаш, например, один из наиболее распространенных в то время типов. Как говорит Гашек, «кадетский корпус выработал из него хамелеона: в обществе он говорил по-немецки, но читал чешские книги, а когда преподавал в школе для вольноопределяющихся, состоящей сплошь из чехов, то говорил им конфиденциально: «Останемся чехами, но никто не должен об этом знать. Я — тоже чех...»
Он считал чешский народ своего рода тайной организацией, от которой лучше всего держаться подальше ».
В пику сладким, «лимонадным» романам о патриотизме, войне, в пику сентиментальным произведениям о несчастной любви, о брошенных девицах, счастливых семьях Гашек пишет свой роман языком нарочито простым, даже вызывающе грубым. Он не побоялся ввести в текст просторечные обороты, шутки, анекдоты и истории, подслушанные в той среде, которую буржуазные писатели либо наделяли идиллическими, ложно-красивыми чертами, либо вовсе избегали изображать. Многие страницы романа написаны на том особом «пражском жаргоне», на котором говорят жители рабочих окраин столицы: Жижкова, Смихова, Вршовиц. Как уже говорилось, Гашек часто использовал в своих произведениях случаи, взятые из жизни. Особенно много реальных фактов в романе. Причем истории, которые вспоминают Швейк и другие персонажи, используются Гашеком для демонстрации морали «шиворот-навыворот». Швейк, например, на вопрос шпика Бретшнейдера, как он относится к государству, отвечает, что «у него с государством никаких дел не было, но однажды у него находился на воспитании хилый щенок сенбернар, которого он подкармливал солдатскими сухарями, и щенок при этом издох».
Вдохновенно повествуя о своем пребывании в сумасшедшем доме, Швейк мимоходом бросает такую реплику: «Каждый мог говорить все, что взбредет в голову, словно в парламенте».
В другой раз он вспоминает историю портного, который нашел золотое кольцо и принес в полицию. Там его обвинили в том, что он подменил бриллиант простым стеклом, и портной после этого «всюду говорил, что с каждого честного заявителя о находке надо брать двадцать пять крон штрафу; таких, мол, нужно избивать до полусмерти и всенародно сель для примера, чтобы все знали, как поступать в таких случаях».
Конкретность — одна из характерных черт творчества Гашека. Совершенно намеренно он использует в романе иной раз даже истинные фамилии людей, с которыми ему приходилось встречаться в жизни. Действительно существовали и поручик Лукаш, и гетман Сагнер. Фамилии других персонажей писатель изменил, оставив в неприкосновенности некоторые черты их характера. Таковы вольноопределяющийся Марек, сапер Водичка, денщик Балоун и другие.
Главным прототипом Швейка был, пожалуй, денщик Страшлипка, с которым дружил Гашек.
Страшлипка отличался многими чертами, присущими Йозефу Швейку: хитростью, показной наивностью и, кроме всего прочего, любил по каждому случаю рассказывать бесконечное множество историй. Но, конечно, образ Швейка ни в коем случае не калька с какого-то одного человека. Некоторые его черты присущи и самому автору. Гашек узнается в умении незаметно осмеять начальство, оставить в дураках администрацию.
Наблюдал писатель и других людей — солдат, городских обывателей, у которых также взял что-то для Швейка.
Но самое важное, что Швейк и многие другие персонажи романа находятся в развитии.
Многие буржуазные исследователи стремились представить образ Швейка застывшим, вне развития. Прогрессивная критика восставала против такого толкования образа. Юлиус Фучик в статье «Чегона и Швейк — два типа в чешской литературе и в жизни» писал:
«Его швейковщина — это вначале самозащита против неистовства империализма. Но вскоре эта защита перерастает в нападение... В своем духовном развитии, таком же как у автора, повесть приближается к полной сознательности. Невольно чувствуешь, что в какой-то момент он станет серьезнее и хотя не перестанет дурачиться, но в трудную минуту будет сражаться со всей серьезностью и упорством».
И действительно, в первой части Швейк — обычный пражский мещанин, плут, который просто не желает иметь ничего общего с административным аппаратом, чтобы не пажить неприятностей. Поэтому все его проделки диктуются одним — стремлением вернуться к мирному, покойному существованию обывателя.
И только потом, проделав огромный путь и на собственной шкуре познав тупость, жестокость, бесчеловечность строя, в котором живет, Швейк начинает сознательно и постепенно все более активно выступать против него. Он продолжает скрываться под маской наивности, глупости и добродушия, но это уже качественно новая маска.
В первой части он разглагольствует в тюрьме о перспективах войны с турками, просит разрешения плюнуть в плевательницу и пытается познакомить кошку с канарейкой. В третьей части Швейк совершенно серьезно защищает денщика Кунерта, которого подпоручик Дуб ударил по лицу, а по поводу военных трофеев иронизирует: «Что там ни говори, а вер же это трофеи. Оно, конечно,, на первый взгляд очень подозрительно, особенно когда на лафете ты читаешь: «Императорский королевский артиллерийский дивизион». Очевидно дело было так: орудие попало к русским, и нам пришлось его отбивать, а такие трофеи много ценнее, потому что... Потому что, — восторженно воскликнул он, завидя подпоручика Дуба, — ничего нельзя оставлять в руках у неприятеля».
Все целенаправленнее становятся высказывания Швейка, аналогии, характеристики: «Что ни говори, а это в самом деле будет шикарно, — замечает Швейк по поводу проповеди фельдкурата. — Как он расписывал! «День начнет клониться к вечеру, солнце со своими золотыми лучами скроется за горы, а на поле брани будут слышны последние вздохи умирающих, ржание упавших коней, стоны раненых героев, плач и причитания жителей, у которых над головами загорятся крыши». Мне нравится, когда люди становятся идиотами в квадрате».
Меняется не только Швейк, меняются и другие персонажи романа. Меняется поручик Лукаш, который, попав на фронт, сам начинает кое-что понимать в обстановке, меняется сама обстановка, дух романа. Все больше в нем появляется персонажей, которые осмысленно, намеренно противостоят государственной машине, армии, войне. Все чаще говорит писатель о нарастающем, углубляющемся конфликте между народом и властями. Характерен в этом отношении образ вольноопределяющегося Марека. Это особый тип «интеллигентного Швейка». Так же как и главный герой, Марек любит истории, так же скептически, насмешливо относится к существующим порядкам. Но образ Марека писателю не удалось завершить. Он дан в начале своего развития. Возможно, вводя Марека в роман, Гашек думал сделать его представителем тех кругов демократ тической интеллигенции, которые осознают в конце концов и необходимость борьбы, и неизбежность краха империализма.
Такое изменение настроя, характеров «Швейка» объясняется тем, что замысел романа в процессе работы ширился и углублялся. Если вначале писатель лишь противопоставляет два лагеря — государство и народ, лишь констатирует их различие, то впоследствии он показывает нарастание и углубление конфликта, нарастание антиимпериалистических настроений, подводит читателя к обоснованному, логическому завершению — взрыву народного гнева, который может смести с лица земли не только Франца-Иосифа, но и саму монархию, само империалистическое государство. Вначале романа империя Габсбургов — прогнившее и порочное в основе своей государство, а народ лишь пассивная масса, всячески саботирующая это государство. Глава за главой усиливается акцент на неизбежности конфликта, усиливаются «бунтарские» настроения в умах людей, назревает перелом в сознании не только Марека и Швейка, но и всей темной, солдатской массы. Гашек написал не просто книгу об идиоте, который, в лучшем случае, своей глупостью способствует разрушению государства, но роман, имеющий огромное общественно-политическое значение, роман о способах борьбы маленького человека с империалистической государственной машиной и о его пробуждении к сознательному осмыслению этой борьбы.
Однако вернемся снова в деревню Липницы, где писатель создавал роман и где, не успев его завершить, умер.
О липницком периоде существует довольно много воспоминаний. Один из биографов Гашека — В. Стейскал написал книгу «Гашек в Липницах». В этой книге рассказано много эпизодов, очень точно и ярко характеризующих Гашека.
В той же гостинице у Инвальда жил сапожник. Гашек познакомился с ним в трактире. Узнав профессию нового знакомого, он торжественно заявил:
— Ты будешь моим придворным сапожником. Вот тебе для начала. — И протянул ему свои башмаки, которые действительно нуждались в починке.
Вообще, к обуви Гашек питал слабость. Очень любил он новые ботинки и иногда просил сшить себе новую пару по своим собственным рисункам. Нередко к приезду друзей он, не спрашивая, нужна ли им новая обувь, заказывал несколько пар и одаривал гостей. Прослышав о «чудачествах» и доброте Гашека, к нему довольно часто приходили жители окрестных сел и просили подарить им новые ботинки. И хотя Гашек знал, что далеко не всегда они нуждались в обуви, он никогда никому не отказывал.
Очень любил Гашек гулять, часто уходил далеко от дома, иной раз не возвращаясь по нескольку дней. Останавливался в сельских гостиницах, знакомился с новыми людьми. Иногда Шура, зная об ухудшающемся здоровье мужа и беспокоясь о нем, ездила искать его по окрестным селам.
Ярослав отлично знал историю Липницкого замка, но терпеть не мог людей праздношатающихся, приходивших в замок «просто так», не из любви к истории страны, а чтобы устроить пикник в экзотической обстановке. Таких «туристов» он высмеивал и иногда мистифицировал.
Однажды, когда замок ремонтировался, один из экскурсантов, приняв его за служителя, спросил:
— Скажите, пожалуйста, почему стены здесь такие белые?
— Чтобы вам удобнее было расписываться на них, — не задумываясь ответил Гашек.
Таким «туристам» он любил рассказывать всевозможные небылицы о замке, вроде того, что недавно обрушилась стена и на ее месте обнаружили золотой клад, или, подводя любопытных к старому колодцу, объяснял, что этот колодец окутан страшной тайной и несколько дней тому назад в нем обнаружили утопленника.
По-прежнему при любом удобном случае он старался досадить служителям церкви. Времена тогда были трудные, и на дорогах Чехии стало появляться все больше нищих. Некоторые из них ходили с шарманками. Как-то один из таких шарманщиков забрел в Липницы и подошел к гостинице Инвальда. Гашек послушал его, потом поинтересовался:
— Сколько же тебе удается заработать в день, милый человек?
— По-разному, — ответил шарманщик, — иногда даже двадцать крон.
Гашек вынул из кармана двадцать крон и подал их нищему.
— Вот тебе деньги. Но за это пойди к дому священника и играй под его окнами ровно час, не переставая. Потом можешь идти, куда вздумается.
Шарманщик поблагодарил и побрел к дому священника. Через десять минут из дома выскочила служанка и сунула нищему мелочь. Но тот продолжал крутить свою машинку. Еще через пятнадцать минут служанка снова выбежала на улицу и, протягивая шарманщику крону, удивленно сказала:
— Мы же дали тебе денег. Вот тебе еще целая крона и уходи.
— Не могу, — ответил шарманщик, — мне заплатили за целый день.
И продолжал играть.
Священник дошел до исступления, но нищий ушел ровно через час.
Вскоре у писателя появился помощник — молодой человек, сын местного стражника Франтишека Штепанека — Климент. Гашек взял его к себе писарем, условившись, что работать они будут три часа до обеда и два после обеда. Оплата была для того времени очень щедрая. Гашек платил Клименту четыреста крон в месяц. Климент вспоминает, что ежедневно Гашек надиктовывал не менее пяти листов канцелярской бумаги большого формата. За время пребывания в Липницах было написано около сорока рассказов, примерно по два рассказа в неделю. Кроме того, к Гашеку часто приезжал Лонген, и он писал для его театра пьесы. Одну из пьес, «Министр и его дитя», он читал в трактире посетителям. Вообще, Гашек любил проверять, какое впечатление его сочинения производят на тех, для кого он их, в основном, создавал: на крестьян, рабочих — всех простых людей.
Когда Гашек диктовал, он ходил по комнате, заложив руки за спину.
Одет он был обычно в просторную рубашку или куртку, подпоясанную красным шнуром.
Здоровье его все ухудшалось, но он ни за что не хотел обращаться к врачу. Еще в Праге врачи запретили ему есть острое и жирное, но Гашек не желал их слушаться, а ухудшение здоровья считал результатом очередного приступа малярии или ревматизма.
Тяжело было Гашеку и морально. После возвращения он пережил клеветническую кампанию, от него отвернулись многие из его бывших друзей. Но больше всего угнетала Гашека сложность отношений с Ярмилой и сыном Ришей, которому было уже девять лет.
Ярмила оставила его в тот момент, когда он так нуждался в помощи, понимании и поддержке.
Шура встретилась в трудное время и в героические годы борьбы, и в самые тяжелые моменты постоянно была рядом. Вскоре после приезда в Прагу Гашек попросил у Ярмилы разрешения увидеться с сыном. Ярмила долго колебалась, затем позволила, но представила Рише Гашека как знакомого редактора одного из издательств. Впоследствии Ярослав не раз виделся с сыном.
Сначала Риша считал, что отец его герой-легионер, погибший в России. Но впоследствии Гашек открылся сыну. Они встречались еще несколько раз, гуляли за городом, подальше от любопытных глаз и злых языков.
Перестал он встречаться с сыном в 1922 году, когда окончательно поселился в Липшицах.
Ярмила Гашекова стала писательницей. Ее рассказы довольно часто публиковались в периодике. Кроме рассказов, Ярмила написала еще и несколько романов. Впрочем, заметного следа в чешской литературе произведения Ярмилы Гашековой не оставили. Умерла она, когда сыну Рише было шестнадцать лет. Риша не пошел по следам родителей. Он стал служащим.
Здоровье Гашека ухудшалось. У него пропал аппетит, отекали ноги, все реже и реже он выходил из дома, все больше нуждался в опеке Шуры. Она не покидала его ни на минуту. Но Гашек старался не подавать виду, что чувствует себя плохо. Пытался по-прежнему шутить, требовал любимые свои кушанья, но подолгу сидел над тарелкой. А когда Шура отходила, он отдавал нетронутую еду обратно Инвальду или кому-нибудь из посетителей.
В ноябре 1922 года Гашеки переехали в новый домик. Ярославу трудно было теперь дойти даже до Инвальда, но он радовался, что наконец-то обрел свой собственный угол. Диктовать он переставал, лишь когда чувствовал особенно острые приступы боли. Отдыхал, а затем вновь приступал к работе.
Последний свой рассказ об экзекуторе он закончить не успел. Незавершенным осталось и гениальное произведение, прославившее имя Ярослава Гашека навесь мир, — «Похождения бравого солдата Швейка».
2 января 1923 года Ярослав сказал: «Я никогда не думал, что умирать так тяжело».
А рано утром, в среду, 3-го января Шура прибежала к Инвальдам:
— Ярославчик мертвый!
Похоронили Гашека на липницком кладбище, у дальней стены.
Провожали писателя его одиннадцатилетний сын, Шура, художник Панушка и более ста человек жителей Липниц и окрестных сел.
Учитель Марек сказал над могилой прощальное слово.
Друзья сложились на мемориальную доску и памятник, который вытесал из липницкого гранита в виде раскрытой книги приятель Гашека каменотес Харамза.
Но Ярослав Гашек продолжает жить с людьми и для людей.
Он живет с нами в своих рассказах, юморесках, наконец, в своих замечательных «Похождениях бравого солдата Швейка».
Однако почему все-таки произведение о давно уже развалившейся Австро-Венгерской империи, о порядках, царивших в ее учреждениях и армии, о людях того далекого времени так популярно в наши дни во многих странах мира?
Причин такой популярности несколько. Прежде всего, дело, очевидно, в глубокой реалистичности, жизненности персонажей романа и, в первую очередь, самого Йозефа Швейка. Как сказал Юлиус Фучик, «Швейк — тип общественный, а не книжный, он существовал бы и без Гашека. Заслуга Ярослава Гашека именно в том, что он сумел его разглядеть в жизни и поместить в такую обстановку, в которой проявились все основные черты его характера».
Отношения Швейка с окружающей средой — чиновниками, полицейскими, армейскими офицерами — также очень типичны и характерны для любого капиталистического государства.
Близок роман западному читателю и своей антимилитаристской направленностью. Ведь Швейк, опять же по словам Юлиуса Фучика, «не только солдат австро-венгерской армии. Это международный тип, тип солдата всех империалистических армий. Поэтому книга Гашека так быстро проникает всюду, поэтому Швейки появляются и там, где Гашека не знают вовсе».
Особенно популярен и широко известен роман Гашека на родине писателя, в Чехословакии. Он близок современному чешскому, и словацкому читателю своей народностью, своей любовью к простым людям. Кроме того, хотя роман и интернационален, любим жителями самых разных стран мира, но в то же время он очень «чешский». «Швейк» дорог, наконец, народу Чехословакии как свидетельство борьбы за самостоятельность, за свободу родины.
Огромен успех романа Гашека у нас в Советском Союзе. Советские читатели любят Швейка и его друзей, стоят на их стороне в борьбе с угнетением, с бесправием. Непримиримость по отношению к власть имущим, саркастическое, язвительное презрение и ненависть к военной машине империализма, мудрость Швейка, дурачащего чиновников, попов, солдафонов, полицейских, сочный, искрящийся юмором язык — все это делает «Похождения бравого солдата Швейка» одной из любимейших книг советских людей.
Характерно, что образ Швейка был очень популярен во время Великой Отечественной войны.
Писатель Михаил Слободской в те грозные годы написал веселую сатирическую комедию «Новые похождения бравого солдата Швейка», в которой Швейк с успехом противостоял фашизму, а известный советский режиссер Сергей Юткевич в 1943 году создал фильм «Новые похождения Швейка» с Борисом Тениным в главной роли. Швейк здесь издевался над самим бесноватым фюрером.
Теме борьбы Швейка с фашизмом посвятил свою пьесу «Швейк во второй мировой войне» и замечательный немецкий драматург и режиссер Бертольт Брехт.
Эти произведения, в которых действовали, жили и боролись родные братья гашековского бравого солдата, являются еще одним подтверждением жизненности образа Швейка, его неиссякаемой силы, оптимизма, необходимых во все времена.
Но «Швейк» не только переписывался.
Уже в 1920 году в Киеве режиссер Гнат Юра создал сценическую композицию по книге «Швейк в плену». В Чехословакии еще при жизни Гашека был поставлен спектакль по его роману.
Итальянский композитор А. Спадавеккиа написал оперу «Бравый солдат Швейк».
В конце пятидесятых годов чехословацкие кинематографисты выпустили новый цветной фильм «Похождения бравого солдата Швейка». Постоянным успехом пользовался у пражан спектакль по роману Гашека, поставленный Пражским кукольным театром.
В Советском Союзе инсценировки романа шли во многих театрах. Одна из последних постановок осуществлена в Челябинске в 1967 году.
Первый перевод «Швейка» появился у нас в стране в 1926 году. С тех пор произведения Гашека издавались в Советском Союзе более девяноста раз.
Множество книг и статей и в Советском Союзе, и за рубежом написано о жизни и творчестве Ярослава Гашека.
Советские и чехословацкие работники кино сняли интересный фильм о Гашеке «Большая дорога», имевший большой успех.
В 1962 году в Советском Союзе основано «Общество друзей Ярослава Гашека». Именем замечательного писателя названы улицы в Москве, Казани, Бугульме, Уфе, Челябинске и Иркутске.
В Казани и Челябинске имя Гашека присвоено библиотекам. В Куйбышеве, Уфе и Иркутске открыты мемориальные доски, а в Бугульме существует музей Ярослава Гашека.
Замечательный писатель, непримиримый борец с уходящим, отживающим строем, со злом и несправедливостью, с угнетением и бесправием, борец за добро, человечность, радость остается с нами, шагает с нами в одном строю.
Примечания
1. Министрант — служка.
