Детство Ярослава Гашека прошло в нужде и лишениях. Отцовского жалованья не хватало, чтобы прокормить немалую семью: в 1886 году у Гашеков родился второй сын, Богуслав. Они приняли под свое попечение оставшуюся сиротой племянницу Йозефа Гашека — Марию.
Отец выбивался из сил. Помимо службы в училище занимался репетиторством, но семье все равно приходилось считать каждый талер.
Ярослав рос тихим, послушным, но общительным и любознательным мальчиком. Он любил слушать рассказы деда Яреша, переехавшего к дочери в Прагу, о его службе на старой Ражицкой баште и тех приключениях, которые случались с ним за его долгую жизнь.
Дед Яреш много лет был баштырем, то есть надзирателем за прудами в Противинском поместье князей Шварценбергов.
— Земли в нашей Южной Чехии много, — рассказывал старый Яреш, — да только не у крестьян... Взять хоть наших князей Шварценбергов — сколько у них поместий, замков, лесов да озер с рыбой!
Во владениях панов Рожембергов, дай бог не ошибиться, не меньше чем четыреста деревень... И то правда, край наш чешский, а земля — почти вся у немцев. Все чиновники повыше — тоже из немцев.
Был у нас в Противинском поместье управляющий Бегальт. Завел он такой порядок, чтобы жены баштырей ежедневно приносили ему на кухню гусей, кур, уток, яйца, масло и другие припасы.
— Но я сказал своей Марии:
— Кто служит добросовестно, тот ничего носить не должен. Управляющий получает в шесть раз больше, чем я. Так с какой же стати я должен ему что-нибудь давать, коли у меня в шесть раз меньше, чем у него?
Однажды приехал господин управляющий ко мне на Ражицкую башту. Время было обеденное, и жена предложила ему закусить. Господин Бегальт, как видно, только этого и ждал. Поставили перед ним жареную курицу и бутылку пива. Не прошло и пяти минут, как от курицы остались одни косточки.
Управляющий курицу съел, а сам ни с места. Ждет, что ему подадут еще.
— Курица была отличная, — говорит.
— Чем богаты, тем и рады, — отвечаю ему и опять молчу.
Посмотрел господин Бегальт в окно и говорит:
— А у вас тут много домашней птицы: гуси, утки... Я очень люблю гуся, если он зажарен как следует. В том поместье, где я прежде служил, приказчики тоже разводили цесарок, гусей, уток и всякую птицу. Приеду куда-нибудь — угощают, а домой еду, кучер говорит: «Мне, барин, на козлах даже не повернуться. Я весь гусями да утками обложен. Это, говорят, к столу вашей милости». Да и приказчицы кое-что приносили. Ну, понятно, я в долгу не оставался. Никого не допекал.
Дед Яреш хитро прищурился, выбил свою трубку и продолжал:
— Эге, подумал я, ну меня на это не поймаешь.
Сделал вид, будто не понял последних слов управляющего, и говорю: «Господин управляющий, будьте добры, осмотрите сторожку, ремонт требуется».
Вижу, сильно осерчал Бегальт. Встал и, не простившись, уехал.
По дороге спрашивает кучера: «А что, сторожиха тебе для меня чего-нибудь дала?» Тот отвечает: «Ничего, сударь!» Совсем рассердился управляющий. Как потом мне рассказывали, в своей записной книжке, где он отмечал, сколько гусей или уток ему дал тот или иной баштырь, сделал пометку: «Баштырь Ражицкой башты — смутьян».
После этого зачастил немец на мою башту. Житья от него не стало. Приедет и придирается ко всему. Запретил держать гусей, косить траву на корм скоту.
Ко мне придирался, а с крестьян совсем шкуру готов был содрать. Только, на наше счастье, вскоре его сватила кондрашка, от большой толщины, видать...
Много еще разных историй услышал маленький Ярослав от деда Яреша. Среди них были и смешные и грустные: о старом дубе на берегу башты и про тарого Ганжля, который ловил браконьеров, про самодура — директора поместья и о работнике Матее, накормившем своего отчима жареными ежами.
Мать рассказывала детям о Южной Чехии, где провела свою молодость, о неповторимой по своей прелести природе родного края и его людях — простых чешских крестьянах, пела старинные народные песни. И наверно, уже тогда Ярослав полюбил родную страну и возненавидел австрийское господство, грубо попиравшее национальное достоинство чешского народа.
В 1889 году Ярослав пошел в начальную школу, учился он хорошо. Особенно любил уроки молодого чителя Босачека, его беседы о славном прошлом чешского народа, о его многовековой борьбе против иноземных угнетателей.
Но были у Ярослава и мрачные дни. Невзлюбил его сухой, желчный учитель закона божьего. Невзлюбил за то, что мальчик не боялся его, без труда отвечал на любые вопросы и, глядя прямо в глаза, смело признавался во всех своих шалостях.
На одном из уроков законоучитель объяснял, как всегда с розгой в руках, сущность тайного помазания. Вдруг он заметил на лице у Ярослава усмешку.
Взбешенный капеллан подскочил к мальчику и, ни слова не говоря, начал его избивать. В другой раз он приказал всему классу громко прочитать «Отче наш». Медленно прохаживаясь между рядами, он увидел, что сидевшие рядом с Гашеком ученики давятся от смеха. Подкравшись к Ярославу, он отчетливо услышал, как «богохульник» произносил во время молитвы следующее:
Отче наш, иже еси,
спорили два немца
об одном чехе,
что его укусила блоха.
Побагровевший от ярости законоучитель оцепенел. Он, наверное, мог бы убить мальчика, но, к счастью, в этот момент Ярослав его увидел и, не дожидаясь расправы, выбежал из класса. Немало хлопот стоило родителям уладить это дело. Ярослав на этот раз отделался тройкой по поведению.
Законоучитель был первым, но не последним представителем «слуг божьих», с которыми пришлось столкнуться будущему писателю. Уже в последнем классе начальной школы мальчик исполнял обязанности «министранта» — служки в соборе святого Штепана и костеле иезуитов святого Игнатия. За свою службу он получал немного денег, а чаще мальчугана просто досыта кормили остатками от обильной монастырской трапезы.
Ярослав не раз был свидетелем отвратительной картины дележа церковных доходов между священниками и монахами. Он увидел, что за благочестивой внешностью и богоугодными речами «слуг божьих» скрываются ханжество, лицемерие, корыстолюбие и жадность. Именно это позволило ему впоследствии с такой уничтожающей силой разоблачить духовенство в своих книгах.
