Чубаркин К. Я. От Самары до Приморья
Чубаркин Куприян Яковлевич (р. 1890) — из крестьян, участник первой мировой войны. В 1918 году был арестован белогвардейцами, заключен в самарскую тюрьму, а затем отправлен в поезде смерти. На Дальнем Востоке бежал, вступил в ряды партизан, в рядах которых сражался с белогвардейцами и интервентами до 1921 года. По возвращении с Дальнего Востока занимался сельским хозяйством, с 1924 года находился на советской работе. В 1927 году вступил в КПСС. В настоящее время — пенсионер, живет в Инзе, Ульяновской области.
Вo время первой мировой войны я находился на Турецком фронте как солдат-артиллерист.
Летом 1917 года я серьезно заболел, несколько месяцев лечился в госпитале, а в январе 1918 года по заключению врачебной комиссии был отпущен домой на родину в село Зубовку, Самарского уезда.
По прибытии на родину я, как крестьянин-бедняк, в то время беспартийный, но всей душой сочувствовавший партии большевиков, вместе с другими фронтовиками с головой окунулся в работу по укреплению власти Советов.
В дореволюционный период Зубовка — большое торговое село — славилась базарами и ярмарками. Поэтому там была большая прослойка торговцев и кулаков. Торговцы, кулаки, да и часть середняков, находившаяся под влиянием кулачества, поддерживали тогда партию эсеров.
Эта группа противников Советской власти, руководимая учителем Г. Л. Быковым, также представляла большую организованную силу, поэтому классовая борьба в Зубовке носила упорный и ожесточенный характер. Особенно накалилась обстановка в начале июня 1918 года, когда стало известно о мятеже чехословацкого корпуса, который с боями продвигался к Самаре.
Вскоре стало известно о захвате белочехами Самары и об организации там эсеровского правительства — Комуча. А в начале июля в Зубовку заявился в сопровождении двух офицеров представитель Комуча. На базарной площади было созвано многолюдное собрание. Представитель Комуча произнес большую речь о необходимости проведения срочной мобилизации молодежи рождения 1897 и 1898 годов.
В поддержку мобилизации выступил лишь председательствовавший на собрании эсер Быков. Из собравшихся никто не выступил, несмотря на призывы представителя Комуча. Тогда от имени фронтовиков выступили В. П. Карганов и я. Мы категорически высказались против мобилизации. После наших выступлений из толпы собравшихся послышались выкрики: «Никакой мобилизации; хватит, навоевались!» Никакие уговоры со стороны представителя Комуча и председателя собрания не имели успеха, и народ начал расходиться. Собрание было сорвано, и уполномоченный учредилки уехал несолоно хлебавши.
О том, что происходит в Самаре после ее захвата белочехами, мы не знали. Поэтому, посоветовавшись с ребятами, мы с Каргановым решили поехать на станцию Кинель, где работал мой брат, разузнать о положении в Самаре, чтобы потом уже действовать в зависимости от обстановки.
На станции Сургут, когда мы с Каргановым стояли в очереди у билетной кассы, к нам неожиданно подошли трое вооруженных солдат и объявили что мы арестованы, и предложили следовать за ними. Когда нас выводили из помещения вокзала, мы увидели стоявшего в углу крупного торговца Яковлева. Нам стало ясно, кто нас предал.
Под охраной нас доставили в Самару и посадили в тюрьму, где мы находились до 5 октября 1918 года.
Вечером 5 октября всех заключенных вывели из тюрьмы, втиснули в грязные товарные вагоны и повезли на восток.
Как только поезд двинулся, нас помимо всего другого начал донимать холод. Почти все были в летней одежде, а ночи в октябре были холодные и ветер через щели вагона пронизывал до костей.
На вторые сутки среди заключенных начались заболевания. Трое уже не могли стоять на ногах и свалились на холодный пол вагона. Чем им помочь? Те из заключенных, которые имели верхнюю одежду, сняли с себя кое-что из нижней одежды, чтобы хоть немного прикрыть и согреть больных. На все просьбы об оказании больным медицинской помощи конвой отвечал руганью. На третьи сутки больные один за другим скончались, их трупы не убирают, и они продолжают вместе с живыми следовать на восток.
… Уже трое суток поезд в пути. Узники не получают ни хлеба, ни воды. Стоянка на станции Чишма. Двое заключенных нашего вагона оказались жителями деревень, расположенных недалеко от этой станции. Открыв люк, они увидели на платформе своих родственников. У кого-то нашелся огрызок карандаша и клочок бумаги. Написали записку и, улучив момент, когда конвоир немного отошел от вагона в сторону, бросили ее через люк, надеясь, что родственники возьмут ее, когда конвоир отойдет. К несчастью, конвоир увидал, перехватил записку и передал ее в офицерский вагон.
Через некоторое время к нашему вагону подошли офицеры из охраны, в том числе и начальник поезда Новак. Открыли дверь вагона. Поручик Озолин и солдат, который охранял наш вагон, забрались в вагон и стали пристально всматриваться в лица заключенных. Наконец солдат признал того заключенного, который выбросил записку, и того, кто вместе с ним выглядывал из люка вагона. Озолин приказал им выйти из вагона, но они медлили. Тогда их вытолкнули из вагона силой, отвели метров на 50 в сторону, и поручик Озолин и Новак расстреляли их из пистолетов. Затем приказали вытащить из вагона трупы умерших, и оставили их с трупами расстрелянных.
* * *
Поезд прибыл в Читу, логовище атамана Семенова. Под вечер из соседних вагонов послышались крики. Мы насторожились, не зная, в чем дело. Через несколько минут дверь нашего вагона открывается. Пятеро вооруженных солдат с нагайками в руках залезли в вагон и стали осматривать каждого заключенного, в чем он одет и обут, и все, что представляло какую-либо ценность, забирали, Некоторые из заключенных пытались возразить, медлили снимать одежду или обувь, но на них тут же сыпались удары нагаек и угрозы оружием.
У меня верхней одежды не было, но обут я был в крепкие еще сапоги. Их у меня забрали, я остался в одних носках.
На станцию Никольск-Уссурийскую наш поезд прибыл 18 ноября. Вечером к нашему вагону подошли три человека. С разрешения конвойных они передали нам несколько французских булок. В одной мы обнаружили записку такого содержания: «Товарищи, не возлагайте надежд на облегчение своей участи, если вас переместят в лагеря, там положение очень тяжелое, бараки почти не отапливаются, заключенные гибнут от холода и голода. Кто из вас имеет возможность совершить побег из вагона, держите направление в сторону депо к будке стрелочников, мы вам окажем помощь и направим в надежное место. Ваши друзья».
Записка вызвала много споров. Многие, полураздетые и истощенные, не решались на побег, не надеясь на свои физические силы. Лишь четверо из вагона решили этой же ночью попытать счастья. В этой четверке были А. Г. Хохлов, матрос Жуков, я и мой односельчанин Карганов.
Наблюдая из люка, мы заметили, что при проходе пассажирских и воинских поездов по главной линии пути часовые переходили на другую сторону и смотрели на проходящий поезд. Этим мы и решили воспользоваться.
Время было далеко за полночь. Мы приготовились и стали ждать прохода поезда по главному пути. Вот послышался шум поезда. Часовой нырнул под вагон на противоположную сторону. В этот момент мы один за другим быстро стали спускаться через люк на землю и нырять под вагоны рядом стоящего товарного состава. Все обошлось благополучно. По одиночке друг за другом мы направились к будке стрелочников.
В будке было трое рабочих. Они сразу поняли, кто мы и откуда. Один из них сказал:
— Побудьте здесь, ребята, я сейчас сбегаю в депо и принесу вам кое-что из платья.
Вскоре этот товарищ вернулся, с ним было еще двое. Они принесли старые замасленные фуфайки и старые ботинки. Мы оделись и обулись.
Затем двое рабочих проводили нас к домику на окраине города. На стук вышел хозяин. Ему объяснили, что мы за люди, он пригласил нас в дом, разбудил жену и сказал, чтобы она приготовила для нас поесть. А сам оделся и, сказав, что скоро вернется, ушел. Действительно, скоро он вернулся, с ним пришел еще один рабочий. Они принесли нам валенки и шапки.
Когда мы поели, хозяин дал нам записку и сказал, что нас проводят до тайги, покажут дорогу в поселок Раковку, где живет Кирилл Петрович Степаненко. С рассветом мы пустились в путь. Провожавший нас рабочий довел нас до опушки леса, объяснил, как найти поселок Раковку, и часа через четыре мы уже были в доме К. П. Степаненко, который жил вместе со своим братом Иваном Петровичем, сельским учителем.
К. П. Степаненко устроил нас сначала к владельцу небольшой паровой мельницы на работу по заготовке дров в тайге, примерно в 5—6 километрах от поселка. Там была землянка, в которой мы поселились. В этой землянке мы прожили больше месяца, занимаясь распиловкой дров. За нашу работу хозяин хорошо кормил нас и снабдил бушлатами, которыми мы заменили промасленные телогрейки, полученные от деповских рабочих в Никольске. За этот месяц мы окрепли, набрались сил.
В первых числах января 1919 года к нам приехал К. П. Степаненко. Он информировал нас о положении в Приморской области. Произвол и террор белогвардейских карательных отрядов вызывают гнев и возмущение крестьянства. В связи с этим следует готовиться к активным действиям. Затем Степаненко изложил свой план. Он выглядел так: в Никольске-Уссурийском заместителем начальника уездной милиции работает Соколовский, с которым он имеет связь. Через Соколовского можно будет достать документы и поступить в милицию в селе Анучино. В волостной земской управе в Анучино работают свои люди, с ними надо установить связь. Дальнейшие действия будут зависеть от общей обстановки.
Мы согласились с этим планом. На следующий день Степаненко поехал в Никольск к Соколовскому за документами и договориться о поступлении некоторых из нас в милицию в селе Анучино. Опасаясь, что в Никольске могут быть списки бежавших из поезда смерти, мы выбрали себе другие фамилии и этот список дали Степаненко. Я стал именоваться Сергеем Васильевичем Сабановым, мой земляк Карганов — Петровым, А. Г. Хохлов — Колотиловым.
Через несколько дней Степаненко привез нам из города удостоверения личности и распоряжение из уездной милиции о зачислении меня и Карганова (теперь уже Петрова) в штат Анучинского отделения милиции.
Через день или два мы явились в Анучино к начальнику районной милиции Архангельскому. Он был очень доволен, что уезд позаботился прислать к нему людей, тем более в письме было сказано, что эти люди (т. е. мы) проверены и будут надежными блюстителями порядка. В первые же дни нам были выданы шинели, сапоги, шапки.
По рекомендации Степаненко мы установили связь с работниками волостной земской управы Синицыным, Белкиным и Глушаком. В это время в районах Приморья партизанская борьба против белогвардейцев развернулась уже довольно широко. Синицын, Белкин и Глушак сообщили, что у них ведется подготовка к вооруженному выступлению и что они имеют связь с соседними районами.
Во второй половине марта 1919 года Синицын, Глушак и Белкин информировали нас с Каргановым-Петровым, что на днях из ближайшего поселка в Анучино прибудет небольшой вооруженный отряд под командой местного учителя, как вестник начала вооруженного восстания. Нам поручалось подготовить всех работников милиции к добровольной сдаче всего имевшегося в наличии оружия, арестовать начальника милиции Архангельского и его подручного Дмитриева, которого мы прозвали Корявым. Этот Дмитриев особенно люто ненавидел большевиков. Мы с Каргановым с глазу на глаз поговорили с каждым милиционером. Возражений не встретили, потому что мы давно уже вели среди личного состава милиции соответствующую работу.
На следующий день рано утром в Анучино вступил небольшой вооруженный отряд и окружил здание милиции. Большинство милиционеров находилось в помещении милиции, но начальника милиции еще не было. Мы с Каргановым дали команду выйти всем на улицу и добровольно сдать оружие. Все милиционеры сложили оружие — несколько винтовок и наганы. Затем мы со своими ребятами из поезда смерти и несколько человек из прибывшего отряда во главе с учителем направились к квартире начальника милиции и без всяких осложнений арестовали Архангельского и Корявого.
После этой операции мы пришли к земской управе. Синицын пригласил нас с Каргановым в одну из комнат, где уже находились Глушак, Белкин и еще двое. Нам сказали, что есть договоренность о создании ревкома для руководства вооруженным восстанием и что наши с Каргановым кандидатуры намечены в состав ревкома.
Вскоре около земской управы собралось много народу. Глушак, как руководитель земской управы, открыл собрание и предложил для руководства вооруженным восстанием трудового народа против белогвардейцев избрать ревком. В ревком были избраны семь человек: Глушак, Синицын, Белкин, Карганов-Петров, Сабанов и два человека еще из крестьян, фамилий которых я не помню.
После закрытия собрания состоялось заседание ревкома. Его председателем был избран Глушак, заместителем Сабанов, секретарем Синицын.
На этом же заседании решено было обратиться с воззванием к населению района с призывом подняться на вооруженную борьбу с белогвардейцами. Воззвание напечатали на машинке и со специальными гонцами отправили в соседние районы. Мы предлагали направить вооруженных людей в Анучино.
Через два дня со всех концов района начали прибывать в Анучино группы людей, вооруженных разновидным оружием: бывшие фронтовики — винтовками, другие — охотничьими ружьями, а некоторые — холодным оружием, железными вилами и пиками.
На четвертый день прибыла группа вооруженных людей численностью в 54 человека из соседнего Яковлевского района. Командовал этой группой опытный фронтовик, унтер-офицер старой армии Зарецкий. А на следующий день прибыли двадцать человек из Сучана. Они были направлены в Анучино Сергеем Лазо как уже опытные бойцы, участвовавшие в партизанской борьбе.
Таким образом, в Анучино собралось около 200 вооруженных людей. На общем собрании было решено считать эту группу боевым партизанским отрядом. Командиром отряда на этом же собрании был избран Зарецкий. В помощь командиру в качестве представителя от ревкома был послан Сабанов.
Так я влился в ряды дальневосточных партизан и до 1921 года с оружием в руках боролся против белогвардейцев и японских интервентов.
