Начало Первой мировой войны Гашек встретил с теми же чувствами, что и большинство его соотечественников, не только не горевших желанием сражаться за победу империи Габсбургов, в состав которой входила Чехия, но и нередко желавших ей поражения. Многие из них предпочитали сдаваться в плен, особенно на русском фронте, и даже участвовали потом в боях против Австро-Венгрии. Были случаи, когда сдавались целыми полками (28-й, Зб-й чешские полки). Гашек перед отправкой на фронт также острил, что на передовой, конечно, не упустит возможности заглянуть и на противоположную сторону. Расставаясь с одним из знакомых, он подарил ему книгу своих рассказов с выразительной и небезопасной надписью: «Через несколько минут я уезжаю куда-то далеко. Может быть вернусь казачьим атаманом. Если же буду повешен, пришлю тебе на память кусок той веревки»1 (по австрийским законам за переход на сторону военного противника полагалась смертная казнь через повешение). На фронте он сразу стал искать случая сдаться в плен. После двух-трех неудачных попыток такая возможность представилась 24 сентября 1915 г. близ местечка Хорупаны к северо-востоку от Львова. Потом был более чем трехсоткилометровый пеший переход в колонне военнопленных (через Новоград-Волынский, Житомир, Коростышев и Киев) до лагеря в восточном предместье Киева - Дарница. Позднее он оказался в Тоцких лагерях близ Бузулука, перенес там тяжелейший тиф (врачи считали его обреченным, но он выжил и более того - три года спустя, уже будучи в Красной Армии, еще раз перенес тиф).
Весной 1916 г. в лагерях стало известно о формировании в России чехословацких добровольческих частей (созданных по настоянию чехов и словаков после первоначальных отказов царского правительства). Гашек сразу же записывается добровольцем и агитирует поступать таким же образом других. В конце июня он прибыл в Киев. На известной его фотографии той поры (где он снят курящим трубку) видно, что у него не вполне еще отросли волосы, остриженные в больничном бараке. Некоторое время Гашек служит писарем при штабе войска, периодически выезжая непосредственно на фронт. Сразу же возобновляется и его литературная активность. (По слухам он и в лагере пробовал что-то писать и за неимением бумаги пытался даже использовать для записей бересту. Жаль, что не сохранилось ни одного такого автографа). Он широко сотрудничает с еженедельным журналом «Чехослован», издававшимся в Киеве на чешском языке. Начиная с июля 1916 г. почти в каждом номере печатаются его материалы - статьи, корреспонденции с фронта, сатирические очерки, рассказы, стихотворения, юморески. Все они были тесно связаны с актуальными задачами борьбы против Австро-Венгрии. Его творчество и раньше было насыщено духом протеста против социального и национального гнета, который олицетворяла в его глазах ненавистная Габсбургская империя. Он даже участвовал в молодости в оппозиционном политическом движении, примыкая к анархистам, хотя потом убедился в слабости и бесперспективности их борьбы и отошел от них, отнюдь, однако, не смирившись ни с существующим социально-политическим строем, ни с неравноправным положением славянских народов в Австро-Венгерской империи. Теперь все эти чувства вновь до предела обострились.
Одна из отличительных особенностей нового периода в жизни Гашека состояла в том, что полюс отрицания в его сознании и творчестве как никогда прежде оказался уравновешенным полюсом утверждения. Не в смысле интуитивного или осознанного чувства «нормы», которая всегда явно или подспудно, эксплицитно или имплицитно присутствует в любом сатирическом и юмористическом произведении в качестве незримого критерия оценок - отрицания, обличения, осмеяния. В данном случае речь идет о другом - об обретении конкретной позитивной цели, ставшей смыслом жизни. Такую цель, захватившую все его существо, он нашел теперь в борьбе за освобождение родины, для которого открылась вдруг вполне реальная перспектива и определился практический путь борьбы с реальными шансами на успех. Само его литературное творчество полностью слилось с этой борьбой, приобрело как бы «программный» характер. И «программность» в данном случае была не данью умозрительной установке, а велением сердца. Возросла и энергия обличения. Не стесненный цензурными путами и параграфами закона о печати, которые ограничивали возможно- era его сатиры в довоенные годы, Гашек дал теперь полную волю своему темпераменту сатирика и памфлетиста. При этом в фокусе его внимания находились не периферийные и не отдельные стороны, а сама суть, главные силы и институты имперской системы - монархия, полицейско-бюрократический режим, аппарат сыска и принуждения и т. д. Мишенью сатиры становятся и конкретные лица, не исключая августейших особ. Выделяются своего рода литературные карикатуры. О действенности подобных выступлений Гашека на страницах «Чехослована» можно судить по тому, что уже вторая или третья его публикация в этом журнале вызвала болезненно-гневную реакцию в Вене. Поводом для негодования послужила ’«Повесть о портрете императора Франца Иосифа». В торжествующе-сатирическом ключе автор развивал в этой повести или скорее рассказе мысль о безнадежном падении авторитета. австрийского монарха в глазах подданных. Сюжет сводился к истории с торговцем, мечтавшим в начале войны нажиться на портретах государя императора и закупившего большую их партию, но полностью прогоревшего, так как никакие скидки и рекламы не помогали сбыть залежалый товар, который плесневел в чулане, куда ко всему прочему повадился заглядывать кот. Дразняще неуважительный тон сатиры призван был развеивать у читателей из числа военнопленных еще не изжитые у некоторых из них остатки былых иллюзий относительно монарха и боязливые представления о могуществе империи. Венские власти, тщившиеся следить за поведением своих бывших граждан даже за линией фронта, завели на Гашека целое дело по обвинению в государственной измене и оскорблении императорского величества. Делопроизводство тянулось потом вплоть до падения империи. Судебные материалы до сих пор существуют в архивах, сохраняя ценность документального подтверждения актуальности и эффективности сатиры Гашека.
Удивительное, хотя и совсем иного рода актуальное «продолжение» получила и история рассказа Гашека «По стопам тайной полиции в Праге». Автор вспомнил в нем реальные эпизоды 1907 г., происходившие в бытность его редактором анархистского журнала «Коммуна». Тогда в редакции дважды появлялся тайный агент австрийской полиции с намерением подбросить провокационную бумагу, которую потом обнаружили бы при обыске. Оба раза гость гримировался и выдавал себя в одном случае за итальянского анархиста, оказавшегося в России, но бежавшего оттуда из-за преследований, в другом за агитатора, проводившего политическую работу среди шахтеров на севере Чехии. Гашек с друзьями сумели разоблачить посетителя и опознать в нем полицейского конфидента Александра Машека. В завершение рассказа сообщалось, что в данный момент Машек находится в России и очень интересуется чешскими делами. Все это можно было принять за художественный вымысел. Однако спустя несколько месяцев, в журнале «Чехо-слован» появилось сообщение, текст которого гласил: «Известный австрийский полицейский агент-провокатор Александр Машек, который состоял также на службе полиции в России, освободился из тюрьмы в Минске и теперь слоняется по России, утверждая, что направлен в Туркестан. Одет в русскую военную форму и показывает некий документ, свидетельствующий, будто он является австрийским военнопленным. Присутствие Машека, учитывая его прошлое, не только идет во вред национально-революционным интересам чехов, но и не исключает возможности, что его деятельность граничит с разведывательной. В этой связи во имя общих интересов надлежит немедленно сообщать информацию о месте пребывания этого агента-провокатора и о его прошлом в официальные учреждения»2. Автором объявления был Гашек3 . Осенью 1917 г. его специально пригласили в Киев, для опознания Машека4. (Позднее, перед перемещением чехословацких легионов с Украины в Сибирь австрийский шпион был расстрелян одним из взводов чехословацких добровольческих частей)5.
Особое место в литературном творчестве Гашека 1916-1917гг. занимают его корреспонденции с фронта, в том числе непосредственно о боевых действиях. Характерна, например, ни у нас, ни в Чехии ни разу не воспроизводившаяся после первой публикации статья «Наши георгиевские кавалеры». Поясним, что положения российских законов о воинских награждениях были распространены во время мировой войны и на контингент чехословацких добровольческих частей. Гашек как раз и пишет о чехах, награжденных за боевые заслуги георгиевскими крестами и медалями (георгиевский крест, как известно, был солдатской наградой, офицеров награждали георгиевскими медалями). Подробно описывая, за какие конкретные подвиги и действия на фронте давались георгиевские награды, Гашек утверждает, что пункты статута этих наград стали своего рода заповедями для чешских воинов. «За каждой такой лентой,- пишет он, - стоит подвиг, во многих случаях связанный с тем, что человек неоднократно смотрел смерти в глаза /.../ причем речь идет не только о разведывательных действиях, но и о прямом участии в боях, что документировано и пояснениями в наградных приказах командования (далее Гашек цитирует русский текст. - С. Я): “Передайте молодцам чехам горячую благодарность за энергичные дружные действия в совместном бою при атаке высоты... ночью от 8 на 9 марта. Ш.”»6. Продолжая, Гашек описывает около десятка конкретных примеров отважного поведения своих соотечественников на передовой: «Перед моим взором проходит череда героев, чьи имена навечно означены в армейских приказах. Так например, пятьдесят добровольцев пробиваются во вражеские окопы и принуждают сложить оружие и сдаться семьдесят немцев. И все пятьдесят человек, не отпуская пленных, снова пробиваются затем сквозь значительно превосходящие силы противника и возвращаются в свою часть». Или: «Солдат Ф., - произведенный позднее в прапорщики, - переодевпшсь в форму австрийского офицера, два дня живет в окопах противника (многие чехи свободно говорили по-немецки. - С. #.), приводит с собой несколько языков и приносит новейшие сведения о расположении вражеской воинской части». Как и многие другие корреспонденции, статья завершается напоминанием о целях борьбы: «Эти воины - борцы за идею, путь к осуществлению которой лежит через поле боя. Так рождаются георгиевские кавалеры, подвиги которых продиктованы совестью чешской истории. И если на груди чешского бойца сияет георгиевский крест, то в его сиянии - свет нашего будущего». После участия в известной битве у Зборова (она произошла в июле 1917 г.) Гашек и сам был награжден серебряной георгиевской медалью «За храбрость».
С радостью писатель наблюдает за изменениями, которые происходили в сознании его соотечественников. По мере развития событий менялось само настроение и поведение всей солдатской массы. Одним оно было в австро-венгерской армии и совершенно иным - в чехословацких добровольческих частях. Всюду, где у Гашека встречается упоминание о чешском национальном характере, мы находим противопоставление двух качеств: с одной стороны, воспитанная столетиями национального гнета робость, нерешительность, уклончивость, мещанская ограниченность и эгоизм, склонность к фразе, притворству, внешней лояльности, с другой - «выпрямление» характера, пробуждение исконной и жившей подспудно неприязни к угнетателям, внутренней непокорности и твердости, которая оборачивалась теперь смелостью и отвагой. Это противопоставление повторяется из статьи в статью: «Люди с характерами колеблющимися и боязливыми, очнувшись в огне испытаний, лицом к лицу с неумолимой правдой, проходили через очистительную купель и становились мужами, - пишет он о процессе, совершавшемся у него на глазах. - Перемены, для которых в мирных условиях требовались бы десятилетия, совершались за одну ночь, в течение нескольких дней.» (13-14, 162). Или: "Из тяжкого порабощения, из трехсотлетнего рабства рождается новый народ, отважный и смелый, с несгибаемым позвоночником, с героическим блеском в глазах, с душой пламенной и самоотверженной» (12-13, 241). Или: «Она (война. - С. Я.) была национальным жизненным испытанием, в котором чешский человек, когда ему грозили австрийские виселицы, сохранил твердый, непреклонный характер и не склонился перед Австрией» (13-14, 244). И далее: «Для нас сегодняшняя война - не только прежняя война техники, но и внутренняя война, это война возрождения души» (13-14,110).
В корреспонденциях с фронта Гашек писал не только о боевых действиях, но и о буднях воинской службы, о быте солдат добровольческих частей, донося и в этих зарисовках какие-то грани коллективной психологии солдатской массы, объединенной общими устремлениями и целями. Эти очерки также согреты самыми теплыми чувствами к бойцам, которых он часто называет «наши ребята» («naši hoši»). В одном из его очерков, например, рассказывается, как бойцы полка, расположенного в районе реки Стоход, сооружали и обустраивали свои землянки, состязаясь в оформлении их внешнего вида и интерьера, в искусстве кладки печей и изобретении разных конструкций дымоходов. Каждой землянке «хозяева» давали названия. Часто это были женские имена. Одна, например, называлась «Татьяна» в честь пушкинской героини. Повествуется, как на досуге солдаты увлеклись плетением корзинок из прутьев ивы, которые дарили потом девчатам из окрестных селений.
Внимание Гашека привлекли рукописные журналы, «издававшиеся» в полках и содержавшие и прозу, и стихи, и юмор, и рисунки. «В чешских войсках возник целый ряд новых разновидностей журналов, своего рода воинских газет, культивирующих не только свой собственный, так сказать, ротный, юмор, но и наглядно отражающих весь образ мыслей чешского воина, его горячую любовь к родине, выраженную в стихах и прозе /.../, - писал он. - В сегодняшней тревожной и нервной обстановке, в необычайной пестроте сменяющих друг друга впечатлений даже несколько таких номеров, что лежат сейчас передо мной, способны освежить душу. Это чтение праздничное, милое, мягкое /.../ Однажды в спокойной обстановке, на родине все эти журналы, написанные нашими бойцами на фронте, необходимо будет собрать воедино и сделать достоянием нашей печати, ибо познать историю таких журналов значит познать дух чешского воина в эпоху чешской революции»7. Информируя о журналах «Искра», «Таборит», «Палцат» (в русском переводе - «Булава»), Гашек цитирует образцы стихов, сочиненных бойцами, - например, о воинских традициях Жижки:
Kdyby náš tatík Žižka vstal /.../ zas píseň by nám zazpíval svých božích bojovníků.
Jen palcátem by zamával a než se nadáš, již by stál on v čele naších šiků.
Если бы отец наш Жижка встал /.../ вновь песнь бы он для нас запел о божьих воинах своих,
Взмахнул бы снова булавой
и мигом встал бы во главе всех наших войск.
Одно из стихотворений стилизовано под молитву:
Můj bože neznámý /.../
Já neprosím o návrat do své chatky já neprosím Tě o své zdraví, žití já neprosím ni o objetí matky...
Jen o to prosím bože nade všemi:
Dej to, že mám-li zemřit v boji, dej, abych padl v naší české zemi.
A nad Prahou až slavné vzejdou časy,
o českém vojsku vyprávět až budou matky.
Já budu slyšet vše pod dmoucími se klasy...
О, мой боже /.../
Я не прошу возвращенья в родную хату,
Я не прошу для себя здоровья и жизни,
Я не прошу материнских объятий...
Я прошу лишь, боже всевышний,
Если мне суждено умереть на поле брани,
Чтобы пал я на нашей земле,
И когда для Праги настанет славное время
И матери станут рассказывать детям о чешском войске,
Чтоб я слышал все это под шелест колосьев...
«Вы читаете эти стихи,- заключает Гашек, - и чувствуете бесконечную любовь к этим славным ребятам, воюющим на фронте». Наверное, самым главным чувством, которое владело им в добровольческих частях, стало ощущение слитности с огромным коллективом, устремленным к общей цели8.
Но Гашек писал не только о том, что непосредственно наблюдал на фронте и в чехословацких добровольческих частях. Как и многие писатели XX в., он питал повышенный интерес к большим социально-политическим процессам и международным событиям, происходившим в мире, что также получало преломление в его художественных произведениях и в журнальной публицистике. Его выступления в печати порой буквально пестрят упоминаниями о событиях государственной и общественной жизни в России и других странах. В конце 1917 г. он даже написал своего рода стихотворную хронику, обозрев месяц за месяцем все события года. В общей сложности двенадцать частей этой рифмованной хроники насчитывают более трехсот строк9.
Естественно, в сознании писателя, в его размышлениях о будущем чешского народа особое место занимала Россия, где и совершались судьбоносные для его родины события. Ощущение российского контекста - важнейшая особенность самой атмосферы его литературного творчества этого периода. Он с юности проявлял очень большой интерес к этой стране, знал русский язык и русскую литературу. Друг его молодости Иржи Гаек вспоминал впоследствии: «Гашек очень любил русских авторов и сам имел так много общего с Максимом Горьким. Мы хотели жить по-русски». И дальше: «Мы хотели жить по-русски. Мы хотели познать жизнь и писать о ней такой, какой мы сами ее познали»10. (Опыт непосредственного и сознательного наблюдения жизни, накопленный русскими писателями, и в частности Горьким, возможно, был для Гашека одним из стимулов и его собственного увлечения странствиями: он исходил в юности пешком всю Австро-Венгерскую империю, а отчасти и соседние страны». Из этих странствий он и приносил многие свои первые рассказы.) В пору участия в анархистском движении (1904-1907) Гашек увлекался Кропоткиным и распространял его брошюры, не без сочувствия относился к действиям русских террористов, бросавших вызов самодержавию. Теперь Россия оказалась страной, где рождалось, обретало конкретные формы и набирало силу чехословацкое вооруженное освободительное движение, которое Гашек называл национальной революцией. Россия стала для него родиной этой революции, а Киев, где формировались чехословацкие добровольческие части и вызревала идея чешской государственности, ее «колыбелью» (13-14, 329).
Размышляя о судьбах чешского народа и о возможных вариантах политического устройства в будущем государстве, в какой-то начальный момент Гашек не исключал, что по стечению обстоятельств в стране может сохраниться и монархический строй, и полагал, что этом случае на троне желателен был бы кто-то из рода Романовых. Однако подобную мысль, мелькнувшую было в одной из его статей, скорее следует считать минутным мысленным допущением. Сколько-либо заметных симпатий к самодержавию Гашек никогда не питал. Спустя два-три месяца он с восторгом встретил Февральскую революцию, благодаря которой, по его мнению, «великая славянская держава сразу возвысилась как страна свободы, где властвует разум, а отнюдь не воля деморализованных индивидов» (13-14, 155). В конце марта 1917 г. он делился мыслями о событиях в России: «То, что здесь создается, уже давно живет в наших сердцах. Они (россияне. - С. Н.) лишь указывают нам верный путь. Ясно, что движение, цель которого отстоять интересы народа и добиться установления республики, не может достичь ее только парламентскими средствами. Необходимо действовать иным методом. Таким методом и является революция. Как успешно осуществить ее, показала в эти дни Россия, где силой был свергнут старый строй и выдвинуто требование о создании республики. У нас эти требования вызывают особые симпатии. Мы сами осуществляем вооруженную революцию против Габсбургской империи и потому провозглашаем в связи с русским переворотом: “Да здравствует революционное войско первой чехословацкой республики”» (13-14, 380).
Но если Февральскую революцию Гашек встретил восторженными приветствиями, то< совершенно иным было в то время его отношение к большевикам, политику которых он считал антипатриотичной и наносящей вред интересам как России, так и чехов и словаков. Он неоднократно и убежденно заявлял о финансовых связях Ленина с германским генеральным штабом и приводил в пользу такой версии некоторые собственные доводы и соображения. Особенно показательна в этом смысле его оценка июльских событий 1917 г., когда русский фронт под влиянием большевистской агитации стал разваливаться, а чешские части оказались в критическом положении. Характерна его статья «Письмо с фронта», опубликованная им в журнале «Чехослован» 13 сентября 1917 г., а написанная еще раньше. (Заглавие сопровождалось авторской пометкой: «С передовой. 15 августа 1917»11.) Письмо подводит своего рода итог анализу событий начала июля 1917 г., вылившихся в прорыв русского фронта. «Сегодня становится ясно, – писал Гашек, – что первое колебание русского фронта 5 июля этого года находится в непосредственной связи с демонстрациями большевиков в Петрограде, когда они выдвинули лозунг, призывавший войска на фронте покинуть окопы. Это было своего рода саботирование ведения войны, начавшееся самострелами приверженцев большевиков, которые повреждали себе пальцы и покидали позиции. На многих участках фронта эта болезненная процедура переросла в силой навязанную забастовку. Полки, которые должны были наступать и атаковать противника, насильственно задерживались другими полками, стоявшими в резерве, проведена была разнузданная массовая агитация во вновь прибывших батальонах и наконец было начато выполнение намеченного плана – добровольное оставление позиций»12. Гашек отказывался признать случайностью совпадение по времени переброски германских войск из Франции под Тернополь и последующего наступления немцев с подготовкой и организацией беспорядков в Петрограде. «Немцы сейчас говорят, что это было “unverhofte Offensive” (“неожиданное наступление”. - С. Я.), но тот, кто видел связь между снятием войск с французского фронта и переброской их на тернопольский фронт с забастовкой в русских полках на этом участке, где в полковых комитетах преобладали большевики, тот, кто на месте наблюдал, как немцы и австрийцы развивали свою операцию на этих именно выступах фронта, тот приходит к убеждению, что “unverhofte Offensive” было, собственно говоря, совместно разработанным военным планом немецко-австрийского генерального штаба и ленинцев»13. Мысль о роли германских денег в российских событиях не раз повторяется в статьях и фельетонах Гашека14. Он резко отрицательно оценивал и первые действия советской власти. В рождественском «Фельетоне» 24 декабря 1917 г., сообщив, что большевики отменили рождественские праздники, он напоминает, что они еще до этого успели отменить и «многое другое», в том числе:
«1. Свободу печати
2. Свободу личной независимости
3. Свободу убеждений
4. Свободу носить чистую манишку, не вызывая подозрения, что ты “буржуйка паршивый” (здесь и далее слова в кавычках написаны по-русски - С. Н.)
5. Свободу иметь в кармане сорок керенских рублей и не вызывать подозрения, что ты долго пил “кровушку нашего брата”
6. Свободу мысли. Я имею в виду и случаи, когда человек вообще ничего ни о чем не думает и ничего не мыслит, а матросы с крейсера “Аврора” скажут ему: “Видели вы его, этого контрика? У него контрреволюция на уме, бей его, интеллигента”
7., 8., 9. ... Нашлось бы много чего и другого, что отменили большевики. Единственно, чего они не отменили, это обещание, которое Ленин дал императору Вильгельму, по- настоящему (pěkně) разворотить все в России»15.
В стихотворном «Малом фельетоне» (14 января 1917г.) Гашек иронически упомянул как о решенном деле о разгоне Учредительного собрания:
Je rozeženou k vetší jeho slávě,
jak zprávy přišly nyni poslední16 .
Его разгонят к вящей его славе,
как нынче сообщения гласят.
Нечего и говорить, что подобные статьи, фельетоны, стихи не перепечатывались ни в Советском Союзе, ни в Чехословакии при коммунистическом режиме.
Содержание приведенных публикаций, помимо всего прочего, находится в полном противоречии со сведениями о дате вступления Гашека в компартию, которая записана в его партбилете, выданном ему политотделом Пятой армии в 1920 г. Там указан 1917 год. Та же дата упоминается и в одной из ведомостей политотдела, причем в этом случае указан и месяц - октябрь. Трудно сказать, чем объясняется эта ошибка - небрежным отношением самого Гашека к формальностям, невнимательностью человека, заполнявшего бланк билета, чьим-то желанием завысить партстаж Гашека и вести его с момента октябрьского взятия власти или некими иными соображениями, мотивами и причинами. Остается ясным одно - в указанное время Гашек никак не мог вступить в компартию. Как мы видели, на протяжении всего 1917 и в начале 1918 г. он занимал по отношению к большевикам резко отрицательную позицию.
Несмотря на все сказанное, вскоре Гашека все же захватит идея социальной справедливости, которую провозглашали коммунисты, и представление о перспективе всеобщей социальной революции в Европе. Отчасти и поэтому он был решительно против перемещения чехословацких добровольческих частей в Сибирь, а оттуда во Францию. Он полагал, что они должны продолжать борьбу против Австро-Венгерской империи. На этой почве он резко расходится с руководством чехословацкого корпуса и, покинув в конце февраля 1918 г. Киев, уезжает в Харьков, а затем пробирается («частично поездами, а по большей части пешком», как вспоминал один из его спутников) в Москву. В конце марта 1917 г. уже в первом номере чешского журнала «Прукопник» (в буквальном переводе «Первопроходец»), который стал издаваться в советской столице, появляется его статья «К чешскому войску. Зачем нам ехать во Францию?», в которой он обращается к воинам-соотечественникам с призывом отказаться от переезда во Францию и «помочь русскому народу укрепить республику советов, от которой исходят лучи освобождения для всего мира и для нашего народа»17. К этому же времени относится и вступление Гашека в компартию, что зафиксировано и в анкете, собственноручно заполненной и подписанной им в середине ноября 1920 г. перед самым отъездом на родину.
В апреле 1918 г. Гашек уже находится в Самаре, где занимается вербовкой чехов и словаков в отряды Красной Армии. После вспышки конфликта между советскими властями и чехословацкими легионерами и начала чехословацкого мятежа командование мятежных войск, наступавших на Самару, отдало распоряжение о немедленном аресте Гашека, обвиненного в государственной измене. В случае задержания ему грозил неминуемый расстрел, если не виселица. Тем не менее он не ушел из Самары вместе с частями Красной Армии, а предпочел скрываться в мордовских селах в тылу белочехов. В этой истории немало неясного и загадочного. По некоторым сведениям Гашек не попал на уходящий поезд, так как задержался, чтобы уничтожить списки чехов-интернационалистов и спасти их от смертельной опасности. Но нельзя исключить, что сыграли роль и еще оставшиеся у него колебания по поводу политики советской власти. Известно, что он решительно не одобрял Брестского мира. Один из современных чешских авторов Павел Ган высказал предположение, что весной 1918 г. Гашек оказался близок к настроениям левых коммунистов и эсеров-максималистов, которые с одной стороны, выступали против Брестского мира, заключенного, как известно, в марте 1918 г., за продолжение войны с Германией и Австро-Венгрией, а с другой, ориентировались «на демократическое развитие советской власти» в противовес линии Москвы на твердую диктатуру. Позиция Гашека «в этом конфликте между одерживающей верх “диктатурой пролетариата” коммунистов-ленинцев (представленной тогда в Симбирске Варейкисом, а в районе Казани Троцким) и насильственно подавленной демократией в Советах (представленной в Самарской губернии Дорогойченко)» объясняет, по мысли Гана, и поведение Гашека летом 1918 г., когда он оказался вне Красной Армии и,скрываясь под Самарой, поддерживал связь с такими лицами, как Николай Кочкуров (Артем Веселый), Дорогойченко и т. п.18 Для такого предположения есть определенные основания, хотя существенно прояснить вопрос могло бы только более обстоятельное изучение обстановки, процессов и событий, происходивших в 1917-1918 г. в Самаре и смежных регионах, по неисследованным и малодоступным архивам, в том числе касающимся упомянутых лиц, роли Троцкого в Поволжье, судьбы эшелона с русским золотом и т. д. В пользу версии или, точнее, гипотезы П. Гана вроде бы говорит и тот факт, что в известном письме от 17 сентября 1920 г. председателю Центрального чехословацкого Бюро агитации и пропаганды при ЦК РКП(б) Ярославу Петрлику-Салату Гашек сам упоминает о своем тогдашнем «непостоянстве» («nestálost»), правда, с добавлением, что он потом избавился от него. Заслуживает внимания и то обстоятельство, что в этом письме, словно чувствуя собственную провинность, Гашек преуменьшает длительность своего отсутствия в Красной Армии и сообщает лишь о «двух месяцах». На самом деле он находился вне армии в два раза дольше - с 8 июня по 10 октября19. Так или иначе, в дальнейшем главным событием в жизни Гашека стало его участие в знаменитом сибирском походе 5й Армии, походе длительностью в два года и протяженностью в пять тысяч километров - от Волги до Байкала. Но этот период в жизни чешского писателя уже хорошо известен и освещен в книгах Я. Кржижека, Р. Пытлика, З. Горжени, в России в работах Н. П. Еланского, С. И. Востоковой, автора настоящей статьи.
Примечания
1. Lidský profil Jaroslava Haška. Korespondence a dokumenty. S. 176.
2. Čechoslovan. 17. dubna 1917.
3. S. 298.
4. Автор жизнеописания Гашека В. Менгер утверждает, что Гашек якобы узнал и изобличил Машека еще в 1915 г. в лагере для военнопленных. Глубокой ночью, когда все в бараке спали, он будто бы громогласно объявил через рупор: «Внимание, внимание! Разыскивается австрийский шпион Машек. Передать дальше». Перепуганный Машек стал метаться и выдал себя.
5. Pytlík R. Toulavé house. Praha, 1971.
6. Hašek J. Naši georgievští kavalíři // Čechoslovan. 1917. 15.1. Č. 2. S. 9.
7. Hašek J. Ani za války nemlčí musy // Čechoslovan. 1917. 19. II. Č. 7. S. 9.
8. Гашек несколько раз возвращался в своих корреспонденциях к рукописным армейским журналам. См., например, статью «Наши пулеметчики». Судя по беглому упоминанию в цитированной выше статье, им был опубликован также специальный материал о журнале «Таборит». Не исключено, что эта пока что не найденная публикация была напечатана под псевдонимом или без подписи. В этом случае сама тема (названный журнал) могла бы послужить аргументом при атрибуции текста, т. е. установлении авторства. Отдельные номера рукописных журналов чешских воинских подразделений недавно были обнаружены в российских архивах и описаны известным московским историком-богемистом Е. Ф. Фирсовым (Фирсов Е. Ф. Рукописные журналы на родном языке чешских добровольцев в России в 1916-1917 гг., или Чехия — земля обетованная // Первая мировая война в литературах и культуре западных и южных славян. М., 2004. С. 221-226).
9. HašekJ. Co se všechno v minulém roce na světě stalo// Čechoslovan. 1917. 31. XII. Č. 53.
10. Hájek J. Z mých vzpomínek na Jaroslava Haška. Praha, 1925. S. 12, 13.
11. Hašek J. Dopis s fronty. V poli. 15. srpna 1917 // Čechoslovan. 1917. 3. IX. Č. 36. S. 3-4.
12. Ibidem.
13. Ibidem.
14. К близким выводам приходят и некоторые современные исследователи. Автор книги «Досье Ленина без ретуши» А. Арутюнов, подробно исследовавший этот вопрос, констатирует: «Начиная с весны 1917 года крупные денежные средства направлялись из германских банков /.../ для материального обеспечения большевистского переворота. Документы из РЦХИДНИ (Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории. - С. Н.) и политического архива МИД Германии доказывают, что планы большевистского государственного переворота в России разрабатывались при активном участии германских спецслужб и дипломатов и реализовывались при большой материальной поддержке немецких банкиров» (Арутюнов А. Указ. соч. М., 1999. С. 81-83.) Крупная сумма германских денег была предоставлена большевикам и в конце июня 1917 г. - в канун попытки большевистского путча в Петрограде, предпринятой в начале июля (с. 84, 95.) Особого внимания заслуживают установленные А. Арутюновым, а ранее тщательно скрывавшиеся сведения о том, что в знаменитом «пломбированном» вагоне весной 1917г. вместе с ленинским «десантом» в Россию прибыли под вымышленными русскими фамилиями два крупных разведчика германского генерального штаба, майоры Андерс (Рубаков) и Эрих (Егоров) (с. 73 76.) Из последних публикаций по вопросу о германских связях большевиков обращает на себя внимание интервью историка-чеха Збынека Земана, еще в 1958 г. обнаружившего в архивах и обнародовавшего так называемый «Меморандум Парвуса», в котором автор (известный крупный банкир и международный авантюрист) предложил германским верхам план свержения законной власти в России путем тайного вмешательства во внутренние дела страны и субсидирования оппозиции и подполья (См: Кармглюк Н. (Русская революция стоила 60 миллионов немецких марок // Профиль. 2005. № 9. 14 марта. С. 110-113.). Модель и механизм такого рода вмешательств в события в других странах в моменты системных кризисных ситуаций там, апробированные в 1917 г. в России, не раз использовались впоследствии, в том числе во время современных цветных революций, что облегчается в наши дни и возможностью мгновенного накачивания тех или иных настроений с помощью современных средств массовой информации.
15. Hašek J. Feuilleton // Čechoslovan. 1917. 24. XII. Č. 52.
16. Hašek J. Malý feuileton// Čechoslovan. Přiloha. Lucerna. 14. ledna 1918. Č. 1. S. 2.
17. Hašek J. Proč se jede do Francie? // Průkopník. 27. března 1918. Č. 2.
18. Gan P. Jaroslav Hašek ais Rotarmist an der Wolga 1918// Jaroslav Hašek. 1883— 1933. Proceedings of the International Hašek-sympozium. Bamberg. June 24—27, 1983. Frankfurt am Main, 1989. S. 43-131. См., в частности, резюме — S. 131.
19. Точная дата возвращения Гашека в Красную Армию - 10 октября 1917г. - установлена несколько лет тому назад московским историком и автором ряда работ о Гашеке Ю. Н. Щербаковым, обнаружившим документы о движении кадрового состава соответствующей воинской части. Письмо Гашека Я. Салату см.: Lidský profil Jaroslava Haška. Korespondence a dokumenty. Praha, 1979. S. 190. О вступлении Гашека в компартию см. подробнее: Еланский Н. П. Ярослав Гашек в Красной Армии /...///Литература славянских народов. М., 1957. Вып. II. С. 66-96.
