Политика в зеркале смеха.

 

Особое место в юмориаде Гашека занимала общественно-политическая жизнь. Социальные отношения и политика вообще были той сферой, где находились главные объекты гашековского осмеяния, далеко при этом не безобидного и часто уже перераставшего границы юмора и сатиры как таковых. Целый ряд историй связан с разоблачениями всевозможных доносчиков и провокаторов. Известен случай, когда Гашек и его друзья, прознав, что в их компанию в пивной втерся шпик, публично обвинили его в неблагонадежных политических речах и вызвали полицию. Тот вынужден был предъявить документы и был полностью посрамлен в глазах публики и начальства.

Отдельные разоблачительные акции Гашека граничили прямо-таки с отчаянными детективными похождениями. Вместе с тем и в этих случаях Гашек с друзьями не забывали повеселиться. Так, рассказывают, что в бытность его анархистом в редакцию журнала «Коммуна» явился однажды незнакомец и представился как известный тогда итальянский анархист Пьетро Перри, бежавший якобы из России и теперь желавший побольше разузнать о чешских анархистах и сблизиться с ними. Гашек, служивший в редакции, быстро раскусил подлог. На следующий день в газете «Народни политика» будто бы можно было прочесть сообщение: «Вчера в 8 часов вечера перед зданием полицейского управления случилось происшествие, которое нельзя назвать иначе как хулиганством. Перед управлением остановилась карета с тремя пражскими гуляками, из которых один был в женском одеянии. Два другие, находившиеся, судя по всему, в нетрезвом состоянии, выдавали третьего за тяжело больного сыпным тифом. Этот третий, одетый в женское платье, был, однако, настолько пьян, что остался в бесчувственном состоянии лежать на тротуаре. Оба его спутника скрылись затем в пражских улицах, не расплатившись за поездку. Равным образом и кучер до сих пор неизвестен. Полиция предприняла усиленные поиски и уже напала на след»[1]. В газетном сообщении умалчивалось, что человеком, найденным у подъезда полицейского управления, оказался полицейский конфидент Александр Машек и что на груди у него была приколота записка: «Компаньонам тайного политического департамента господам Гельнеру и Славичку (реальные должностные лица. - С. Н.) дарим этого урода для зоологического сада при императорском дворце в Вене». Под текстом стояла подпись знаменитого немецкого основателя крупнейшей в мире фирмы по торговле дикими животными и владельца цирка зверей Гагенбека.

Добавим, что встреча с этим полицейским агентом была у Гашека не единственной (каждый раз тот гримировался). Другая якобы закончилась тем, что Машека принудили съесть провокационную бумагу, которую он намеревался подбросить в редакцию журнала - с тем, чтобы потом ее обнаружили при обыске (власти искали поводов изолировать неблагонадежных лиц перед приездом в Прагу императора). Позднее, во время Первой мировой войны, Машек оказался в России, был связан с русской полицией и много вращался среди чешских колонистов и легионеров добровольческих частей, выполняя, видимо, задания австрийской разведки, за что и поплатился жизнью. В разоблачении его вновь особую роль сыграл Гашек, сначала напечатавший сведения о нем как о провокаторе и шпионе в журнале «Чехослован» (23 апреля 1917 г.), а затем участвовавший в его опознании[2]. Эти истории граничат с детективом. Разумеется, их нельзя сводить лишь к художественной юмориаде. Здесь на карту ставились более серьезные вещи. Но вместе с тем даже в этих случаях порой проявлено столько артистизма и юмора.

 

Шел ноябрь 1914 года. Австро-Венгрия уже четвертый месяц находилась в состоянии войны с Россией. И вот Гашек, остановившись на ночлег в пражской гостинице «У Валшу», записался в бланке, который заполняли прибывшие, в качестве купца под русской фамилией, русским именем и отчеством, указав местом своего рождения Киев, а городом, из которого прибыл, Москву. Не удивительно, что вскоре он очутился в полицейском управлении. Когда комиссар полиции Клима (не первый раз встречавшийся с Гашеком) обрадованно заявил, что он так и предполагал какое-то недоразумение, Гашек некоторое время делал вид, что не понимает чешского языка. В конце концов на вопрос полицейского комиссара, зачем все это было сделано, он ответил, что хотел на собственном опыте удостовериться в бдительности австрийской полиции в условиях военного времени. Гонораром за эту инсценировку был пятидневный арест.

Среди излюбленных «жанров» гашековской комики едва ли не первое место занимают всевозможные розыгрыши и мистификации. Он вообще словно загорался, столкнувшись с ситуацией, допускающей при известной игре воображения разные истолкования.

Еще подростком Гашека привели однажды в полицию, после того как он был задержан в толпе, из которой бросали камни в конных полицейских. В карманах у него были обнаружены камни. Он объяснял, что нес их в школу для минералогической коллекции. Такое объяснение невозможно подтвердить, но оно обладает тем достоинством, что его невозможно и опровергнуть, хотя и остается самый широкий простор для подозрений. Позднее Гашек не раз возвращался к этой истории, словно наслаждаясь заложенными в ней возможностями для комических вариаций. Особой двусмысленностью отличалась версия, которую он развивал в одной из своих юмористических речей (кто-то из присутствующих догадался застенографировать ее). Он относил теперь этот эпизод уже к другому времени, когда он был далеко не подростком, и рассказывал, что в карманах у него лежали куски гранита и мрамора, которые он по чистой случайности подобрал для своей коллекции на мостовой во время уличных беспорядков. «Но совершенно не искушенный в минералогии полицейский чиновник принял их за камни, какими мостят улицы и бросаются в полицейских». И добавлял: «То обстоятельство, что между этими минералами затесался, и кусок кирпича (!), я объяснял ошибкой, потому что в давке, когда я поднимал эти камни, чтобы их не растоптали, я принял кирпич за кусок известкового туфа» (IX, 272). Как все происходило на самом деле и происходило ли вообще, так и остается загадкой.

 


[1]V. Menger.Jaroslav Hašek doma. Praha, 1935, s. 129-130.

[2]Z korespondence Jiřího Magena a Václava Mengra // Literární noviny, 1951, č. 3, s. 39.