Нет больше романтики в Гемере.
Иногда Гашека изображают этаким необразованным самородком, мало даже читавшим художественную литературу. В отличие от большинства чешских писателей от Яна Коллара до Карела Чапека он действительно не получил высшего образования. Иногда это даже кололо его самолюбие, и были случаи, когда он сообщал, что якобы окончил торговую академию в Вене. Тем не менее он обладал обширными познаниями, впитывать которые ему помогала и его феноменальная память. Если собрать воедино упоминания о писателях, рассыпанные в его произведениях и письмах, неожиданно обнаружится как раз его немалая начитанность. Он неплохо знал, между прочим, русскую литературу от Пушкина и Гоголя до Достоевского, Горького и Аверченко. Привлекали его далеко не только юмористические произведения. В трогательные минуты встречи с Ярмилой, когда решался вопрос об их свадьбе, он вспомнил сцену объяснения Левина и Кити из «Анны Карениной». Однако шел он в своем творчестве действительно не от литературы, а от жизни. У него даже не было периода литературных подражаний. Как-то очень естественно он сразу начал писать о том, что видел, и старался увидеть как можно больше. Уже самые первые свои рассказы он приносил из летних странствий, и они нередко напоминали то школьное сочинение, то страничку из дневника, хотя и заметно было стремление к сюжетной обработке материала и к неожиданным, чаще всего комическим поворотам мысли. В десятках рассказов встречаются подзаголовки типа «Очерк из Галиции», «Зарисовка из Бернских Альп» и т. п.
Такое начало творческого пути несколько даже удивительно для тех лет, потому что чешская литературная жизнь была тогда ориентирован а скорее на литературную алхимию, на магию слова, чем на вникание в жизнь. Сверстники Гашека начинали обычно с чисто литературных подражаний, а нередко на них и застревали, так и не добравшись до самой жизни, которую полностью заслонила от них забота о литературном искусстве, а еще больше перепевы с чужого голоса. Гашек с убийственной иронией писал об этих юнцах, которые сочиняли стихи о «душах, качающихся на золотых струнах», и ездили в Париж для повышения своего уровня, что выражалось, по словам Гашека, главным образом «в употреблении абсента» (так называют во Франции полынную водку).
Сейчас уже трудно сказать, кому или чему Гашек был обязан изначальным пониманием того, что писателя не бывает без знания жизни. Не исключено, что примером в этом отношении ему отчасти послужил Марк Твен (еще один из школьных учителей Гашека, подметив его редкое чувство юмора, предрекал ему судьбу чешского Марка Твена). Могла повлиять и русская литература. Друг Гашека Ладислав Гаек вспоминал: «Гашек очень любил русских авторов и сам имел так много общего с Максимом Горьким. Мы хотели жить по-русски...», - и дальше: «Я уже сказал, что мы хотели жить по-русски.., мы хотели познать жизнь и писать о ней так, как мы сами ее познали»[1].
Так или иначе, уже первые рассказы Гашека не только написаны по живым впечатлениям, но и заключают в себе подспудную полемику с книжной романтикой. Отчасти это чувствуется и в иронических заглавиях таких рассказов, как «Сельская идиллия», «Идиллия кукурузного поля» и т. п. Нарисованные картины никак не похожи на идиллию. Сам юмористический эффект рождается из несовпадения ожидаемой романтики и совсем не романтического развития событий. Жизнь как бы опровергает стереотипы ходячих опоэтизированных представлений. Особенно колоритен рассказ «Нет больше романтики в Гемере». Он был написан, когда молодой человек занимался литературным творчеством уже около четырех лет и настолько овладел литературной техникой, что не побоялся прямо в заглавии рассекретить общее направление событий. И надо отдать должное его уверенности в себе: несмотря на подсказку, читатель до такой степени настраивается на романтический лад, что до самого конца так и не может угадать развязки, никак не предполагая, что жажда мести сопернику, отнявшему у главного героя невесту, обернется у пострадавшего всего-навсего стремлением вернуть деньги, потраченные на покупку цветного полушалка для девицы. И даже в одном из самых поэтичных рассказов Гашека «Цыганская поэзия», который и звучит-то как стихотворение в прозе и повествует о цыгане, бежавшем из тюрьмы и схваченном ночью в степи жандармами, когда он загляделся на восход луны, автор не опускает «заземляющих» подробностей.
В раннем творчестве Гашека преобладала мягко-юмористическая тональность. Он изображал смешных в своей чванливости провинциальных помещиков, прижимистых богатеев, подтрунивал над человеческими слабостями небезгрешных священников, развеивал цыганскую экзотику, снимая с нее романтический ореол весьма прозаическими зарисовками и одновременно с юмором изображая всевозможные плутни, когда цыгане-мужчины, клянясь в честности, обманывают господ и их управляющих, а красивые цыганки дурачат барских отпрысков, да и самих старых бар («Цыганская история», «Похождения Дьюлы Какони»). Одновременно его привлекали цельные натуры людей из народа - удалые словацкие парни, знающие себе цену и умеющие постоять за себя девчата («Збойник за Магурой»), хлебосольные крепкие хозяева («Клятва Михи Гамо»), заядлые охотники («Ружье») и т. д.
Он подмечал находчивость расторопных простолюдинов в их общении с господами и чиновниками, их плутоватую изобретательность в сопротивлении панскому гнету. Вместе с тем, социальные трагедии, с которыми писатель сталкивался, наблюдая жизнь простого люда, отзывались в его творчестве и щемящими нотами. Уже один из первых его рассказов - о крестьянине, бежавшем из тюрьмы и гибнущем на горном перевале от пули жандарма («Смерть горца»). Смерть цыгана, застреленного на винограднике, изображена в рассказе «Над озером Балатон». Но преобладала все же жизнерадостная атмосфера. Молодого человека манили края, где вода в реках «зелена, как поросль кукурузы», где столько неожиданных человеческих типов.
Однако прошло три-четыре года, и тон его рассказов меняется. На первый план все больше выступала беспощадная, жесткая сатира. Рассказы строятся теперь на резких социальных контрастах, из них уходят пейзажи, юмористические полутона. Действие чаще всего перемещается в город. Сказалось, по-видимому, сближение писателя со средой людей, оказавшихся на дне жизни. Из взаимоотношения героев, из раскрытия человеческих характеров автор стремится «извлечь» поучение о социальных законах. Он находит прямую взаимозависимость между благоденствием одних и нищетой, страданиями других. Сарказмом проникнуты рассказы «Фасоль», «Юбилей служанки Анны», «История поросенка Ксавера». В рассказе «Катастрофа на шахте» изображена трагическая гибель рабочих-углекопов и одновременно веселый благотворительный банкет с музыкой и фейерверком, устроенный женой шахтовладельца в пользу семей погибших. Иногда звучит прозрачное предсказание социальной революции: «Клинопись», «Наш дом», «Удивительные приключения графа Кулдыбулдеса».
Нет, наверное, ни одного звена политической системы Австро-Венгерской империи, которое не было бы затронуто в сатире Гашека. Человек, не знакомый с государственным устройством подобного типа, мог бы полностью восстановить его по произведениям чешского прозаика. И все время словно слышится вызывающий, веселый хохот улицы. Рассказы, фельетоны, памфлеты впитали в себя атмосферу враждебно-насмешливого отношения плебса к миру верхов, к чистой публике, ко всей существующей социальной системе, официальной морали. Судебный исполнитель, пришедший отбирать у крестьянина корову и перепуганный гневом крестьян, готов скорее выдать себя за вора, чем признаться, что он представитель властей («Судебный исполнитель Янчар»). Безногий нищий, вознамерившийся совершить какой-нибудь проступок, чтобы попасть на зиму в тюрьму и не заботиться о куске хлеба, с негодованием отвергает вариант с кражей как аморальный, но с радостью принимает совет друзей совершить публичное оскорбление имени императорского величества («Дедушка Янчар»). Гашек сам удивлялся, что рассказ пропустила цензура.
Демократические герои Гашека по-своему активны. Передана их живая готовность насолить властям, посодействовать любой неприятности должностного лица. На пути всех этих «отцов народа», сановных особ, карьеристов-депутатов, церковнослужителей, блюстителей порядка, сыщиков то и дело оказывается этот веселый плебей, который путает им карты и делает их посмешищем в глазах публики. Все это придает особую эмоциональную окраску произведениям Гашека. Среди них было немало по-настоящему искрящихся смехом. И все же в массиве его творчества еще трудно было разглядеть черты, которые обещали бы писателя мирового класса. Впрочем, некоторые такие черты уже присутствовали в потенциале, хотя никто им пока что не придавал особого значения, и проявлялись они еще не столько в литературных образах, сколько в особенностях самой творческой натуры Гашека.
