Искусство импровизации

Искусство импровизации.

Творчество Гашека и его путь к роману о Швейке невозможно понять до конца, не учитывая, что Гашек представлял собой очень редкий тип писателя - он был одновременно прирожденным комиком в жизни. Литературные произведения только часть его юмористического творчества. О Гашеке можно написать целую книгу как о юмористе, даже не затрагивая его литературных занятий. Многие комические истории, связанные с его именем и делающие его образ почти легендарным, заслуживают репутации художественных произведений ничуть не меньше, чем его «написанные» рассказы, повести и юморески. Только созданы они непосредственно в жизни, выполнены, так сказать, прямо на жизненном материале.

Этот вид спонтанного художественного творчества не имеет названия и обычно никак не фиксируется. Лишь иногда оно оставляет след в дневниках и мемуарах или в устных преданиях вроде рассказов об удалых гусарских похождениях, об озорных розыгрышах в веселых компаниях и т. д. Искусством подобных импровизаций и владел в совершенстве Гашек. Тут были и мимолетные шутки, своего рода юмористические миниатюры, и целые большие композиции «с продолжением», в которых Гашек чаще всего выступал в роли и инициатора, и режиссера, и по крайней мере одного из актеров. Он, кстати говоря, вообще обладал актерскими способностями и склонностями. Известно, что одно время вместе со своими друзьями - а среди них были и профессиональные артисты, — он даже устраивал представления в кабаре. Наскоро сочинялись смешные пьески и тут же ставились. Получалось нечто вроде русских «капустников» с шутками, пародиями, веселыми остротами на злобу дня или в адрес известных лиц и т. д. Гашек сам охотно играл на сцене, даже женские роли. В одной из таких постановок он исполнял, например, роль библейской Сусанны. Известен случай, когда в женском одеянии он вышел из кабаре к табачному киоску за сигаретами и вернулся в сопровождении ухажера, который решил приударить за приглянувшейся незнакомкой. Публика в трактире восторженно встретила их веселым смехом. Пражский исследователь А. Кнесл установил, что осенью 1912 года в театре «Декларация» на Жижкове (тогда предместье Праги), насчитывавшем около тысячи мест, Гашек выступал даже в роли одного из режиссеров и сам играл. Им было поставлено шесть оперетт, в том числе «Прекрасная Елена» и «Герцогиня Геролыитейнская» Ж. Оффенбаха, «Ночь в Венеции» Иоганна Штрауса, в которой он исполнял и роль сенатора Барбуччо. Играл он и в других опереттах и драматических спектаклях (в одном из них представлял шляхтича-генерала)[1].

Близкий друг Гашека, художник Йозеф Лада, впоследствии знаменитый иллюстратор «Швейка», рассказывал, что и в повседневной жизни они иногда разыгрывали с Гашеком некие роли и сценки. «Как-то раз мы договорились, что я буду бедным, а он богатым, но бессердечным крестьянином. У меня будет дочь, а у Гашека - сын, и эти двое так полюбят друг друга, что ни за какие сокровища на свете не захотят расстаться. Мы так вжились в роли, что более естественно, кажется, не могли вести себя в подобной ситуации даже живые герои. До поры до времени <...> жизнь у нас была сносной, но раз как-то Гашек ворвался домой разъяренный, как лев, и чуть было не избил меня. В винном погребке «На уголке» он будто бы услышал, что его сын Вацлав во что бы то ни стало хочет жениться на моей дочери Анежке. Узнав об этом, он, конечно, пулей вылетел оттуда! Гашек орал, что лучше свернет парню шею, чем даст согласие на его брак с такой голью. Он потребовал, чтобы я решительно запетил своей дочери бегать за его сыном. Разумеется, я с негодованием отказался. С тех пор пошли такие ссоры, что явился сам хозяин дома (Гашек жил в это время вместе с Ладой у него на квартире. - С. Н.) и пригрозил выселить нас по суду. Из-за наших детей мы даже несколько раз подрались, чувств своих мы не скрывали - мы ссорились в кафе, да что там, ругались даже в трамвае. И только после того, как однажды кто-то из соседей прислал к нам полицейского, потому что Гашек кричал на улице, что скорее подожжет дом, чем примет в свою семью мою дочь, черствый богач смирился и дал наконец согласие на брак наших детей»[2]. Нетрудно увидеть, что перед нами законченное художественное произведение, в котором есть и образы героев, и конфликт между ними, и движение сюжета, и развязка, а в целом изображается картина определенных отношений. Ужев наши дни для таких сценок, разыгрываемых на людях и выдаваемых за чистую монету, придумано название «хэппенинг».

Но талант Гашека-импровизатора проявлялся и иначе. Он владел искусством создавать комические ситуации в самой жизни. Он умел также придать законченный комический вид отнюдь не разыгранным или намеренно спровоцированным, а вполне натуральным происшествиям, в которые он вторгался словно художник, чтобы досоздать их, пройтись, так сказать, кистью мастера, положить броский, красочный мазок, что-то высветить. Послушаем еще раз Йозефа Ладу. Дело происходило в известном пражском кафе «Унион», которое охотно посещали литераторы и люди искусства.

Случилось, что Лада несколько раз потихоньку уходил из этого кафе, не расплатившись и успокаивая себя тем, что с лихвой погасит долг, как только появятся деньги. Но вскоре он опять не удержался и заглянул в «Унион» выпить кофе. Правда, на этот раз была надежда, что почти наверняка в кафе зайдет кто-нибудь из знакомых и можно будет занять денег. Однако кофе был выпит, время шло, пора уже было спешить в другое место, а никто из знакомых не появлялся. Ко всему прочему, хозяин предусмотрительно крутился у выхода. «Я уже весь изнервничался, - вспоминал Лада, - сидел красный, как рак, пот лил с меня градом и руки у меня дрожали от волнения. В душе я проклинал себя и задавал себе вопрос, зачем вообще мне понадобилось идти на эти муки ради какой-то чашки кофе. Я обещал себе, что никогда больше не переступлю порог кафе без денег. В волнении я не заметил, что из другого угла, прищурив свои маленькие глазки, за мной внимательно наблюдает Гашек. За все время моих мучительных душевных переживаний он не проронил ни слова и только теперь, опасаясь, наверное, что я вот-вот не выдержу и лишусь рассудка, произнес вдруг, словно пробудившись: «У тебя денег нет, Пепик?... Я выручу тебя». Словно ангел-хранитель слетел с неба и опустился рядом. «Боже мой, Яроушек, ты у меня камень с души снял. Будь друг, сделай одолжение, век не забуду! В пять часов мне надо быть у Национального театра. Дай мне взаймы на кофе, будь добрый!». «Нет, взаймы-то я не могу тебе дать... У меня у самого ни гроша в кармане, — проговорил Гашек из своего угла. — Но я тебе помогу. Мы сейчас устроим драку, и я тебя в окно выброшу»[3].

Пристроив к происходящему возникшую было надежду и неожиданный финал, еще больше обнаживший трагикомическое положение главного героя, Гашек, как мы видим, придал всему происшествию вид законченной юмористической миниатюры или коротенькой новеллы, если можно так назвать это ненаписанное произведение по аналогии с известным литературным жанром.

Сходна по «поэтике», по неожиданной концовке и история, которую автору этой книги рассказывал лет тридцать тому назад чешский писатель, сверстник Гашека Карел Новый, вспоминавший, как в его молодые годы Гашек, случайно встретившись однажды вечером с одним своим знакомым, напрашивался к нему на ночлег, а тот, в свою очередь, по каким-то обстоятельствам не мог или не хотел его пустить (осталось неизвестным, на самом деле Гашеку некуда было деться или он просто хотел посмотреть, как его знакомый будет выкручиваться из затруднительного положения, - Гашек иногда любил устроить такой эксперимент-розыгрыш). Поскольку никакие доводы не помогали, собеседник Гашека решил просто улизнуть от него и, выбрав момент, пустился наутек по вечерней пражской улице. Гашек, мгновенно оценив ситуацию, стал его преследовать с криком «Держи вора!».

Подобное творчество обладает своими отличительными особенностями по сравнению, например, с сочинением литературных или сценических произведений. Оно во многом подчиняется законам импровизации, причем импровизации, когда автор не является единственным и полновластным творцом, а вынужден считаться с поведением другой стороны, которая тоже выступает в роли своеобразного соавтора (часто невольного). Все это требует не только зоркой наблюдательности, но и мгновенной реакции, молниеносной работы воображения. Необходимо все время моментально учитывать меняющуюся ситуацию, проворно «подправлять» развитие событий, устремляя их в нужное русло и т. д.