Гашек и Китай

Гашек и Китай.

Последнее звено в реконструкции контурного плана романа Гашека может показаться уже совсем фантастическим. Однако приходится считаться с фактами, а они заставляют коснуться еще одного предания, имеющего прямое отношение к творческой истории романа. Для этого надо снова вернуться к информации Ивана Ольбрахта. Ее обнародовал в свое время известный чешский собиратель материалов о Гашеке и инициатор издания большого собрания его сочинений, ныне уже покойный Здена Анчик. В 1951 году в предисловии к «Похождениям бравого солдата Швейка» он сообщил: «По свидетельству Ивана Ольбрахта, Швейк как боец из народа должен был в русском плену после Великой Октябрьской социалистической революции перейти на сторону народа и с народом участвовать также в освободительной борьбе в Китае (Гашек встречался с китайскими прогрессивными военными, когда служил в славной Пятой армии)»[1].

Несомненно, эти сведения были получены 3. Анчиком непосредственно от Ивана Ольбрахта, с которым на протяжении многих лет его связывали дружеские отношения. Еще в 1928 году Ольбрахт привлек Анчика к сотрудничеству в газете «Руде право» в качестве автора судебных очерков. В 30-е годы вместе с Ольбрахтом и В. Ванчурой Анчик даже ездил в Закарпатье. Они постоянно общались и после второй мировой войны, в частности, на работе. В 1945-1952 гг. оба они работали в Министерстве информации - Ольбрахт руководителем отдела радио, затем издательств, Анчик - в секретариате министра.

И еще одно немаловажное обстоятельство: Анчик несомненно был уверен, что передает сведения, полученные от Ольбрахта, с необходимой точностью: он опубликовал их еще при жизни своего друга. Ольбрахт умер 30 декабря 1952 года, роман Гашека со вступительной статьей Аничка вышел осенью 1951 г. В выходных данных указано: «набор - 21.IV, печать - 15.IX.1951»[2]. Таким образом, предисловие Анчика написано еще до апреля 1951 года - практически за два года до смерти Ольбрахта. Прижизненная публикация сведений, полученных от Ольбрахта, - довольно надежная гарантия точности их передачи.

Как замысел романа Гашека стал известен Ольбрахту? В научной литературе о Гашеке, изданной в Чехии, не существует упоминаний о каких-либо личных встречах Ольбрахта с Гашеком. Однако это чистейшая случайность. Еще более 30 лет тому назад чешский журналист Зденек Штястны установил факт такой встречи и описал ее в своей книге о Гашеке, вышедшей на русском языке в Башкирском издательстве в Уфе, отметив заодно и то обстоятельство, что о посещении Гашеком Ольбрахта еще «не знает общественность». Целая главка в книге Штястного так и называется «О визите Гашека Ивану Ольбрахту». Он состоялся в конце июля 1921 года. Гашек тогда жил у Франты Сауэра на Яронимской улице в Праге. «После выхода в июле полностью первого тома “Швейка” Сауэр, придя как-то домой, сообщил Гашеку интересную и отрадную новость: “Ты должен пойти в Крч (один из районов на окраине Праги. - С. Н.) кИвану Ольбрахту. Он приглашает тебя на обед». Быть позванным на обед в Крч событие немалое. Ольбрахт жил там со своим отцом Анталом Сташеком (также писателем. - С. Н.)в полном уединении. Когда Гашек пришел в Крч, то был немало удивлен, что Ольбрахт встретил его как старого друга, хотя знал о нем лишь по рассказам Сауэра и Сука (с которыми разговаривал о Гашеке и накануне. - С. Н.)и Софьи Самойловны Гончарской (политработник Пятой армии, встречавшаяся в 1920 г. с Ольбрахтом в Москве и рассказавшая ему о работе Гашека в Красной Армии. - С. Н.).После обеда в домике на окраине Праги Гашек чувствовал себя в обществе Гелены Малиржовой (жена Ольбрахта, писательница. - С. Н.)и Антала Сташека настоящим писателем (в высших литературных кругах Гашека все еще недооценивали. - С. Н.).Наряду с другими вопросами обсуждался также состав гашековского «предприятия» (деятельность Гашека, Сауэра и Сука по изданию и распространению «Похождений бравого солдата Швейка». - С. Н.)[3].

Естественно, не могла не зайти речь и о продолжении романа, тем более, что в послесловии к первому тому Гашек, как уже говорилось, затрагивал эту тему, оповестив читателей о предстоящем выходе очередных частей романа «На фронте» и «В плену». Ольбрахт вообще живо интересовался судьбой и творчеством Гашека. Еще в 1920 году во время своей поездки в Советскую Россию он усиленно расспрашивал о нем в Москве и привез в Прагу сведения о его политической работе в Красной Армии. Он был первым, кто высоко оценил роман Гашека в печати (в ноябре 1921 года). Естественно, он не мог не проявлять интереса и к замыслу продолжения романа. Таким образом, цепочка информации, идущей от Анчика и Ольбрахта, вновь нас привела к самому Гашеку. Круг замкнулся.

Конечно, версия о том, что Гашек собирался связать судьбу Швейка с освободительной борьбой китайского народа, может показаться непосвященным достаточно экзотичной. Однако надо реально представлять себе атмосферу и среду, в которой Гашек вращался в Сибири. Китай был рядом. Множество китайцев постоянно находилось и в традиционной столице Восточной Сибири - Иркутске. Отношения с Китаем, особенно с учетом перспектив освободительной борьбы там, вообще занимали тогда очень большое место в русском сознании и в революционных ожиданиях - тем более у сибиряков. Важное значение им придавало и руководство Советской России.

Специалисты, обстоятельно изучавшие биографию Гашека, знают, что он и сам питал огромный интерес к жизни и борьбе народов Востока, а в качестве начальника интернационального отделения политотдела Пятой армии и по долгу службу руководил работой как с иностранцами и бывшими военнопленными (сотни тысяч которых скопились на пути следования Пятой армии), так и с национальными меньшинствами - бурятами, монголами, китайцами и корейцами, служившими в армии или жившими в зоне ее действий. Это непосредственно входило в его служебные обязанности. И занимался он этим с увлечением. Известно, например, что он организовал в Иркутске издание букваря и грамматики бурятского языка, а также первой газеты на этом языке (название этой газеты «Ур» - «Рассвет»). Он привлек для этого сотрудников-бурят, раздобыл шрифты и т. д.[4]Опыт создания газеты «Ур» имел некоторое значение и для возникновения монгольской газеты «Унэн». Гашек непосредственно встречался с монгольскими и китайскими руководителями и участниками революционного движения. Вообще с китайцами он общался давно, начиная с Самары, если не раньше. В середине октября 1918 года из Бугульмы, где Гашек был помощником коменданта города, телеграфировали в Реввоенсовет Пятой армии: «В Красную Армию вступило много добровольцев, в том числе бывшие военнопленные - сербы, хорваты, венгры, чехи, словаки и китайцы»[5]. Одним из лучших и самых близких друзей Гашека в России был инструктор интернационального отделения китаец Чжен-Чжан-хай, с которым он проделал значительную часть пути из Поволжья до Байкала, а возможно, встречался с ним и раньше, еще на Украине. Чжен-Чжан-хай или Ваня Чанг, как часто называли его, был и свидетелем на свадьбе Гашека. Якобы и расставались они в Иркутске со слезами на глазах. О нем всегда тепло говорила и Шура Львова[6].

Гашек даже выучил несколько десятков китайских иероглифов[7]и, выступая перед китайцами, вставлял в свою речь китайские слова. Александра Львова вспоминала: «Немецким и венгерским языком Гашек владел в совершенстве. Но так как в своей работе он нуждался и в знании других языков, то он учил и их. Это был, например, китайский язык, из которого он знал приблизительно восемьдесят иероглифов <...> Уфа в те годы стала настоящим Вавилоном. У вокзала находилась большая казарма «Пункт», которая превращена была в лагерь для военнопленных. Среди них было много солдат-китайцев, и Гашек ходил к ним проводить митинги. В свои выступления и доклады на русском языке он вставлял и китайские слова, разговаривал с переводчиками и стал среди китайских солдат очень популярным. Каждый раз, когда ему нужно было объяснить причины революции, он произносил китайское изречение: “Снег падает на землю”, которое означало подтверждение естественного хода вещей»[8].

Известно, что летом 1920 г. Гашек выступал на митинге китайских граждан в Иркутске, где присутствовало две тысячи человек. Эти и другие факты, показывающие охотное общение Гашека с китайцами, не случайно привлекли внимание исследователей жизни Гашека - 3. Штястного[9], Б. С. Санжиева[10], П. Гана.

В августе 1920 года Гашек даже записался на двухгодичные курсы восточных языков при Иркутском университете (правда, на японское отделение). Люди, знавшие Гашека (Йозеф Рипл и др.), вспоминают, что у него был и учебник китайского языка, который он вез даже с собой в Москву из Иркутска и был очень огорчен, когда в дороге у него этот учебник пропал. В упоминавшемся письме Салату (а также в одной из информаций в иркутской газете «Власть труда») Гашек сам сообщал, что политотдел Пятой армии планировал поручить ему и издание корейско-китайского журнала.

Более того, Гашек даже использовал элементы китайского языка в своем художественном творчестве. Однажды он прослоил китайскими словами и выражениями целый большой рассказ: «Чжен-си, высшая правда». В нем повествуется о встречах Гашека с командиром китайского полка, прибывшего в Иркутск из Дальневосточной республики (она существовала в 1920-1922 годах, в рассказе Гашека называется Восточно-Сибирской республикой), а также с китайскими должностными лицами в Иркутске. Поэтика рассказа в значительной мере основана на дублировании китайских слов и выражений чешскими (а также на стилизации китайской учтивости). При этом рассказ написан Гашеком уже по возвращении в Прагу, в апреле 1921 года, спустя полгода после его отъезда из Сибири, когда его познания в китайском языке, казалось бы, должны были идти на убыль. Да и вообще можно было ожидать, что он ограничился чисто внешним подражанием китайскому языку, его звучанию. Однако известные московские филологи-китаисты, ознакомившись по моей просьбе с рассказом, не без удивления подтвердили совсем другое. За единичными исключениями (да и те, возможно, объясняются неточной транскрипцией) Гашек употреблял подлинные китайские слова и выражения. Член-корреспондент РАН Б. JI. Рифтин сообщил: «Гашек использовал в рассказе в большом количестве китайскую лексику: отдельные слова, целые фразы и даже пословицы (например, “Хао мин бу чу мэнь, э мин син цян ли” - “Добрая слава не выходит за ворота, а дурная уходит за тысячу верст”). Даже длинные фразы на странице 127[11](“Мо я хан-ши...”) и те имеют подлинный китайский вид, означая: “Я пришел на заработки, я пришел торговать”». Аналогичное заключение дал и доктор филологических наук М. В. Софронов: “Китайская лексика, которой пользуется Гашек в рассказе “Чжен-си, высшая правда”, представляет собой транскрипцию действительных слов китайского языка, большинство которых вполне поддаются расшифровке <...> Китайская лексика в указанном рассказе состоит из знаменательных слов, имен собственных, географических названий, административных и политических терминов. Судя по характеру их передачи в русском переводе, Я. Гашек располагал двумя источниками китайской лексики - прямое восприятие в речи китайцев <...>, а также письменные тексты в виде словаря или учебника китайского языка. Слова из рассказа Сун Фу о себе, вероятно, заимствованы из бесед с прототипом героя рассказа или с каким-нибудь другим собеседником такого рода. Географические реалии этого рассказа вроде ворот Шим-Чжи-мин (Сичжи-мэнь) в Пекине и исторические реалии вроде восьмой год правления Гуау-Цуя (Гуан-Сюя), которому соответствует 1882 год по европейскому летоисчислению, вполне точны и согласуются между собой. Судя по тем словам, которыми пользовался Гашек, он обладал некоторыми элементарными знаниями китайского разговорного языка. Он всегда точно указывает значения слов разговорного языка, хотя не всегда точен в переводе терминологии и слов из области культуры: гуань-фу - “мандарины” вместо “правительства”, нэйгэ - “высший сенат судебного ведомства” вместо “императорский секретариат” и т. п.».

Самое, может быть, поразительное состоит в том, что Гашек, как показал М. В. Софронов, даже «играл» с китайской лексикой, создавая значащие имена своих героев. «Гашек пользуется литературным приемом значимых имен своих китайских персонажей. Так, китайский консул в Иркутске имеет фамилию Цзун-ли-иа-мин (Цзунли ямэнь), что означает “Министерство иностранных дел” в правительстве императорского Китая. Персонажи, не занимающие официальных постов, имеют имена ToyМу - “Главарь”, Лао По-цза (Лапоцзы) - “Старуха”, Фа Дза (Фацзы) - “Способ, трюк”, Лао-Бин (Лаобин) - “Блин”, Хуан-хунь - “Сумерки”»[12].

Таким образом, осведомленность Гашека в китайском языке и интерес к нему были и шире и прочнее, чем можно было предположить. И это также является подтверждением его интереса к Китаю, а, возможно, и дополнительным косвенным аргументом в пользу правдивости информации Ольбрахта о замыслах продолжения романа.

Свидетельство Ольбрахта позволяет даже высказать предположение о местах событий, которые происходили бы в задуманных, но не написанных частях романа. До границ Китая Швейк мог дойти только с чехословацким корпусом или с Пятой армией. В этой армии служил и сам Гашек. Похоже, что Швейк и некоторые другие герои романа, например, Марек (образ во многом автобиографичный), повторили бы тот же путь, что проделал сам писатель, - от Поволжья до Байкала. Нечто подобное, кстати говоря, мы наблюдали и в первых частях романа, герои которого, двигаясь к фронту, точно повторяли маршрут самого Гашека. Автор даже сверялся иногда с картой, когда диктовал текст (ошпарив руку, Гашек одно время не мог писать и вынужден был нанять писаря). Львовский исследователь Я. Гашека И. М. Лозиньский специально проверил, насколько описания в романе чешского писателя соответствуют топографии и топонимике Галиции, и лично побывал в тех местах, которые описывает Гашек. Оказалось, что за вычетом отдельных незначительных отклонений в названиях населенных пунктов (например, Золтанец и Жовтанцы), к тому же вызванных скорее всего расхождением в украинском, польском и австрийском их наименованиях и обозначениях на картах, Гашек предельно точен. Он последовательно воспроизводит маршрут своей воинской части. Существует даже безымянное озерко близ Фелыптина (в момент публикации статьи Лозиньского - селение Скеливка Старосамборского района Львовской области) на левом берегу реки Стривигори, возле которого Швейк переодевался в обмундирование русского солдата[13]. Точное соблюдение маршрута похода 91-го полка в романе Гашека подтверждает по архивным материалам и картам и Я. Кржижек[14]. Естественно полагать, что Гашек и дальше придерживался бы знакомого ему пути, которым он прошел сам. Впрочем, это лишь попутные и дополнительные соображения.

С любопытной, хотя и далеко не подтвержденной гипотезой выступил живущий в Геттингене эмигрант из Чехословакии Павел Ган. Им высказано предположение, не собирался ли и сам Гашек вместе с Чжен-Чжан-хаем отправиться после России в Китай. Павел Ган вообще пробует построить собственную версию политических взглядов Гашека, полагая, например, что весной 1918 года он оказался близок к настроениям российских левых коммунистов и эсеров-максималистов, которые, с одной стороны, выступали против Брестского мира, за продолжение войны с Германией и Австро-Венгрией, а с другой, ориентировались «на демократическое развитие советской власти» в противовес линии Москвы на твердую диктатуру. Позиция Гашека «в этом конфликте между побеждающей “диктатурой пролетариата” коммунистов-ленинцев (представленной тогда в Симбирске Варейкисом, а в районе Казани Троцким) и насильственно подавленной демократией в советах (представленной в Самарской губернии Дорогойченко)»[15]объясняет, по мысли Гана, и поведение Гашека летом 1918 года, когда он оказался вне Красной Армии и, скрываясь под Самарой, поддерживал связь с такими лицами, как Николай Кочкуров (Артем Веселый), Дорогойченко и т. п. Для такого предположения, видимо, есть известные основания, хотя далеко не со всем тут можно согласиться. Что касается попытки Гана объяснить интерес Гашека к Китаю его сочувственным отношением к анархистским течениям в общественно-политическом движении там, она фактически ничем не подтверждена и выглядит надуманной. Неизвестно даже, слышал ли Гашек что-нибудь об этих течениях, не говоря уже о том, что никаких анархистских симпатий в 1919-1920 годах у Гашека никем не отмечено. Но за исключением этой мотивировки предположение Гана достаточно правдоподобно.

Итак, Швейк побывал бы, видимо, и в Китае. На этом, судя по всему, и заканчивалась бы одиссея гашековского героя. Восстановить ее, как мы убедились, можно лишь в самом общем виде. Любые попытки представить что-то более конкретно с неизбежностью повлекли бы за собой своевольные додумывания и уже выходили бы за пределы правдоподобных гипотез.