Горжени З. Ярослав Гашек - журналист
Снова в Праге
— 19 декабря после более чем пятилетнего отсутствия Гашек возвращается в Прагу.
Возвращение Гашека на родину стало, судя по многочисленным откликам, событием. Его отметили прежде всего газеты:
«Юморист Ярослав Гашек вернулся из России в Прагу».
(Вечерний выпуск «Руде право», 20 декабря)
«Ярослав Гашек вернулся в Прагу. Известный писатель-юморист Ярослав Гашек вернулся вчера в Прагу после долголетнего пребывания в России, где он был, судя по некоторым сообщениям, народным комиссаром».
(«Понделник», 20 декабря)
«Ярослав Гашек снова в Праге. Вчера посетителей кафе «Унион» ожидал большой сюрприз: откуда ни возьмись, как гром среди ясного неба, после пятилетнего пребывания в России сюда заявился Ярослав Гашек, столько раз уже объявленный мертвым и не раз выдававшийся за большевистского комиссара...» («Трибуна», 20 декабря)
«Четырежды мертвый и все же живой. Такая счастливая судьба выпала на долю известного юмориста Ярослава Гашека, автора «Бравого солдата Швейка». Впервые он был казнен австрийской солдатней в Будеевицах, во второй раз застрелен на фронте, в третий — расстрелян легионерами и в четвертый — большевистскими моряками. Несмотря на свои четыре смерти, он стал наконец «народным комиссаром» — русским всемогущим вельможей; титул и власть. Наконец, он расстался с Россией, чтобы примчаться из Сибири в кафе «Унион». Вчера он там принимал визиты и впервые, как утверждал совершенно серьезно, пил алкоголь, поскольку в России он будто бы пропагандировал... движение трезвенников, особенно в армии. В Прагу Гашек приехал с фальшивым паспортом под истинно русским именем «Йозеф Штайдл». Дни карантина провел в Пардубице, где усердно читал газеты. Намеревается писать юморески и устроить цикл лекций на тему «Как я стал народным комиссаром в России». Очевидно, это будет второй этап деятельности в клубе друзей «партии умеренного прогресса в рамках закона».
(«Ческе слово», 21 декабря)
Свое первое пражское убежище после многих лет отсутствия Гашек, с которым приехала и Александра Львова, нашел в отеле «Нептун». Оттуда вскоре по приезде он отправился искать тех, с кем по рекомендации московского бюро ему надо было связаться. С кем же? В этой связи упоминается имя Ярослава Гандлиржа, направленного в Чехословакию из России специально для приема тех, кого Центральное бюро откомандировало на родину. Но это мог быть и старый добрый знакомый по Киеву и Москве — Бржетислав Гула из кладненской «Свободы».
Искал ли Гашек связь с товарищами из левого крыла социал-демократической партии?
Об этом существуют два свидетельства. Александра Львова позднее рассказывала: «На другой день Ярослав долго отсыпался. В полдень начал одеваться. Надел косоворотку, подпоясался ремнем, надел зимнее пальто, которое получил в Москве, на голову нахлобучил фуражку с козырьком. Поцеловал меня и сказал, что скоро вернется. В самом деле, часа через три был уже дома. Выглядел он печально, фуражку швырнул на постель: «Все проиграно, Шура. Мы приехали слишком поздно. Те, к кому я должен был обратиться, арестованы. А те, кто остался, вообще мне не верят, говорят, что ничего не знают»1.
Бедржих Ворел, один из основателей «Руде право», а после второй мировой войны — генеральный директор ЧТК, вспоминал, что, по словам Здены Анчика2, Гашек «вскоре после своего приезда явился в секретариат левого крыла социал-демократической партии на Перштыне3, где тогда среди руководящих работников были Илек и Болен, позднее разоблаченные как предатели. Илек и Болен, считая Гашека безответственным человеком и пьяницей, даже не предложили ему никакой работы. Легко ранимого Гашека это недоверие очень обидело».
Гашек скоро почувствовал, что он попал в совершенно иную атмосферу, чем та, которая виделась ему еще в ноябре из российских далей. Ситуация в его стране действительно быстро изменилась. Социал-демократическое правительство Тусара трусливо и предательски уступило поле деятельности чиновничьему правительству бюрократа Черного4, перед которым чехословацкая крупная буржуазия поставила задачу безжалостно подавить революционную волну.
Сигналом к ужесточению внутреннего режима в стране стали события, разыгравшиеся 9 декабря 1920 года. Полиция захватила Народный дом, резиденцию левого крыла социал-демократической партии и «Руде право». На этот провокационный акт «левица» ответила генеральной забастовкой, в которую за короткий срок было вовлечено около миллиона промышленных и сельскохозяйственных рабочих. В некоторых местах забастовка перерастала в бой за власть, как, например, в Кладно, где рабочие комитеты захватывали заводы, фабрики, поместья. Правительство бросило против рабочих войска. Пало несколько участников забастовки, многие были ранены. К 15 декабря буржуазии удалось сломить сопротивление трудящихся. Начались массовые аресты. Более трех тысяч сторонников «левицы» были брошены в тюрьмы — среди них Ярослав Гандлирж и Бржетислав Гула. Через три месяца вместе с Антонином Запотоцким и другими товарищами из Красного Кладно они сели на скамью подсудимых. (Запотоцкий был приговорен к 18 месяцам заключения, Гула — к 13, Гандлирж оправдан.)
Гашек болезненно переживал события первых дней после возвращения. Он был глубоко разочарован приемом, который оказали ему функционеры партии, видевшие в нем лишь «старого, довоенного Гашека». А близкий к левому крылу прогрессивный литературный журнал «Кмен», выходивший под редакцией поэта С.К. Неймана5, даже зачислил Гашека в ряды «антибольшевиков», которые вернулись, чтобы усилить позиции «нашей буржуазии, вернее, ее журналистики».
Ситуацию, в какой оказался писатель, позднее описал в своих воспоминаниях его близкий друг, актер и режиссер Эмил Лонген:
«Приезд Гашека всколыхнул пражскую общественность. Каждый, кто знал его лично или хотя бы по рассказам, хотел с ним встретиться. Одни — чтобы сердечно поприветствовать его, другие — чтобы рассчитаться с ним за «предательство», которое он совершил по отношению к чехословацким легионам, перейдя в стан большевиков, а также за жестокость, с какой он будто бы относился к легионерам и другим людям. О гашековских преступлениях ходили самые фантастичные истории...
Гашека сразу превратили в первого и самого крупного предателя Чехословакии. Ему было предъявлено обвинение в убийстве тысяч и тысяч чехов и словаков, которых он посылал на казнь...
Никто из «патриотов» не мог простить Гашеку, что он, чешский писатель, стал большевиком. Это был его главный грех, который породил все остальные»6.
В реакционной печати появились наглые, смахивающие на доносы публикации. Особенно жаждали мести некоторые легионеры, буквально домогавшиеся суда над Гашеком, выдвигая самые невероятные обвинения...
Гашек был потрясен этими атаками с обеих сторон, потрясен и по-человечески, и в политическом плане. Еще больше на него, однако, действовала тяжелая, сумеречная атмосфера, в которую ввергло страну правительство бюрократов, одержавшее верх над «левицей». Аресты продолжались. Готовился процесс над кладненцами7. К сожалению, никто из левого крыла партии в это переломное время не протянул Гашеку руку помощи. Когда летом 1959 года Вацлав Копецкий, заместитель председателя чехословацкого правительства, открывал музей Ярослава Гашека в Липнице-над-Сазавой, он совершенно справедливо обратил на это внимание:
«Следует сказать, что и левое крыло социал-демократической партии в 1920 и 1921 годах не оказало Гашеку должного внимания. В итоге Гашек... из-за невнимания социал-демократической «певицы» стал искать дружбы в основном у людей анархического толка»8.
Правда, нельзя полностью простить и самого писателя, которому не хватило воли найти другое решение, чем самоизолироваться.
Проблемы окружали Гашека со всех сторон. Одна из самых серьезных среди них — катастрофическое безденежье. Он не только не мог расплатиться за гостиницу, у него не было денег на хлеб.
Вот почему в начале января Гашек согласился выступать в литературно-политическом кабаре «Семерка червей», где должен был, как обещали плакаты, рассказывать о своем большевистском прошлом. Однако его выступления не удовлетворили жаждущую сенсации публику. Он наотрез отказался забавлять кого бы то ни было ценой охаивания Советской России. Скорее, он насмехался над самой почтенной публикой, когда рассказывал ей, что монголы — это люди, которые ночью спят, а днем работают, что снег в Иркутске падает сверху вниз и так далее. Спустя четырнадцать дней раздосадованный директор кабаре расстался с писателем.
Страдая от одиночества, непонимания и элементарной нужды, Гашек обратился за помощью к своей бывшей жене Ярмиле. Свою семейную жизнь с ней он считал завершенной еще перед войной. И хотя до официального развода так и не дошло, Гашек, связывая свою жизнь с Александрой Львовой, считал себя свободным. Более того, он не посвящал в тайну своего первого супружества ни Львову, ни товарищей по своему окружению в России. Теперь обстоятельства вынудили его обратиться к Ярмиле как к близкому когда-то человеку: «...Прошу тебя, помоги мне, если ты обладаешь достаточным влиянием, найти какое-нибудь, хотя бы самое скромное место. Пить брошу совершенно, что не так трудно сделать, поскольку в России я за все годы службы у большевиков ни разу не пил».
В письмо Гашек вкладывает и свою фотографию, объясняя ее происхождение следующим образом: «Фотография моя — из поддельного паспорта, который я раздобыл, когда бежал из России на родину». В те дни, в начале февраля 1921 года, он, конечно, не может сказать ни своим приятелям, ни своей бывшей жене, чьих политических убеждений он достоверно не знал, что из Советской России он прибыл по заданию Коминтерна и что путь его лежал в Красное Кладно. Это было бы крайне неосмотрительно. Более того, Гашек до конца жизни о своем российском прошлом так никому ничего и не рассказал. Уже много лет спустя после его смерти эту тайну раскрыли исследователи советских архивов. А в ту пору буржуазная печать в связи с готовящимся процессом над кладненцами раздувала безудержную антикоммунистическую истерию. Отсюда вынужденная гашековская мистификация со «службой у большевиков» и «бегством» домой.
Эта формулировка явилась позднее поводом для одной спекулятивной провокации. В книге «Ярослав Гашек, отец бравого солдата Швейка»9, изданной в 1966 году в ФРГ, ее автор Густав Яноух использовал гашековские слова как доказательство его «бегства»(!) из Советской России. «В этом письме, — утверждает Яноух, — Гашек впервые признался, что он удрал из России». Хотя Яноух и констатирует, что его вывод находится в остром противоречии с известным письмом Салату-Петрлику, он тем не менее развивает свои домыслы дальше: «Несмотря на это, у Гашека могла зародиться мысль о бегстве». Он не стесняется утверждать, будто бы Александра Львова говорила: «Гашеку все равно — белый он или красный», и свои рассуждения заканчивает провокационным вопросом: «Его отъезд из России — бегство?»
Так о Гашеке и его деятельности в Красной Армии писали на Западе еще в шестидесятых годах. Антисоветское шило, которое столько раз использовала чехословацкая реакция в своих атаках против Гашека и против Советской России, торчало из мешка новых «фактов» и материалов «исследования». Эта попытка была, однако, напрасной. Отношение Гашека к Советской России однозначно.
Покаянное письмо Ярмиле подтверждает, что Гашек в это время чувствовал себя «на дне», был полон отчаяния. Он так и подписал свое письмо: «Митя, который признает себя побежденным, или конец бродяги»10. Это были дни, когда он вновь сблизился со своими бывшими друзьями «из мокрого квартала», героями и геройчиками пражской богемы. Возникла реальная угроза, что его снова засосет пражский образ жизни. Частично эта угроза осуществилась. Безжалостный омут пивной компании втягивал писателя в свои глубины, возвращал в прошлое. Но был ли это «старый», прежний Гашек?
Очутившись в финансовой пропасти, он хватается за каждую возможность подзаработать. К нему потянулись — абсолютно неожиданно — те самые люди, с которыми в Советской России он расстался, вступая на революционный путь. К ним принадлежал Алоис Гатина из «Ческого слова», а также приятель Кодичек из «вольномыслящей», но отнюдь не прогрессивной «Трибуны», чьим ответственным редактором был тогда Фердинанд Пероутка. Именно для них Гашек пишет свои послевоенные юморески.
Первая из них выходит 3 января 1921 года в вечернем выпуске «Ческого слова». Под заголовком «И отряхнул прах от ног своих...» Гашек в шести путевых зарисовках, печатавшихся с продолжением, рассказывает о своем возвращении домой через Эстонию и затем пароходом «Кипрос» до Щецина. Его зарисовки отчасти вполне реалистичны, отчасти — с традиционным преувеличением, шутливой фантазией. Для «Трибуны» он пишет цикл юморесок о Бугульме. Его вновь печатают в «Копршивах».
Язык Гашека по-прежнему свеж и богат. Конечно, в нем сказывались следы долгого пребывания в атмосфере русского языка. Ярмила позднее вспоминала: «Он носил мне главы «Швейка», чтобы я прочитала их и указала ему на русизмы». На это же обращал внимание и Юлиус Фучик: «Любопытно наблюдать в них (рассказах и юморесках времен легиона и Советской России. — З.Г.) возрастающее влияние русского окружения, все чаще прорывающиеся русские слова, а позднее и фразеологические построения».11
Заказчики юморесок, которые Гашек писал в дни после возвращения на родину, несомненно, были заинтересованы в том, чтобы, пользуясь финансовыми затруднениями писателя, затащить его со всем его талантом и именем в антисоветскую западню. Юморески Гашека вновь блистали традиционным остроумием, отличались изобретательным, щедрым языком. Однако насадить на себя хомут антисоветской клеветы Гашек не дал.
Напротив, из-под его пера выходят острые полемические строки, в которых он не только защищается от несправедливых поклепов, но и нападает, атакует, иронизирует. Он верен старому доброму стилю своих предвоенных сатирических произведений. Только теперь, с его житейским и политическим опытом, он становится как бы на голову выше. День за днем, шаг за шагом он доказывает своим новым и старым друзьям, что перед ними совсем не тот Гашек, какой был перед войной. На низкую клевету буржуазных и реформистских писак, направленную не только против него как «большевистского комиссара», но и против Советской России, он отвечает ядовитой иронией. Верный своему традиционному оружию, он выворачивает клеветнические утверждения наизнанку, доводит их до абсурдности, чтобы показать их глупость и глупость их творцов.
Сначала ему на глаза попадает клеветнический некролог под хлестким заголовком «Предатель», который написал бывший приятель Гашека Ярослав Колман (под псевдонимом Кассий). Опубликовал некролог 19 января 1919 года аграрный «Венков».
В этом некрологе Колман подверг своего «умершего» товарища грубым оскорблениям. Автор назвал его «шутом, который часто напивался и приводил в огорчение трезвый мир», который жестикулировал «толстой детской ручкой», извергал на предвыборных собраниях «партии умеренного прогресса в рамках закона» водопад «дурацких шуток, высмеивающих его самого и весь свет». Чешская революция была для него будто бы глупой утопической мечтой. Но когда «пришла буря и все утопии стали действительностью», Гашек предал ее.
«Перевернулись троны, императоры превратились в нежелательных частных лиц, пролетарии — в министров, а чешский писатель-юморист, кандидат «партии умеренного прогресса в рамках закона», — в предателя... Гашек стал предателем, выбрал большевизм и был убит в поволжской корчме пьяными моряками-большевиками... Он всегда предавал только себя, и его конец подтверждает это».
На эту клевету Гашек ответил юмореской «Душенька Ярослава Гашека рассказывает: «Как я умерла»«. Она была опубликована 31 декабря 1920 года в вечернем выпуске газеты «Право лиду». Это, бесспорно, одна из вех его публицистического творчества, смелый мост из публицистики красноармейского периода в публицистику послевоенную.
«Душенька» Гашека рассказывала о судьбе своего хозяина и одновременно давала ответ всем его очернителям и недругам:
«Я покинула свой труп и отправилась искать какой-нибудь документ, подтверждающий, что я в самом деле умерла. На этот раз я действовала по определенному плану, что помогло мне обнаружить в одной известной чешской газете некролог о себе, написанный в форме фельетона. И было в нем о моем бедном теле все самое наихудшее, что только можно придумать, согласно чешской поговорке: «О мертвых — либо ничего, либо дурное!»
Заживо я также много писала о разных людях и не раз говорила о своих ближних кое-что ядовитое. Но я всегда писала только о живых и только о том, с чем человек выступал перед обществом. Грязного белья я никогда не трогала. Не сообщала, например, что пан Н.Н. имеет любовницу или что он там-то и там-то был в пьяном виде. Для меня достаточно было сообщить, что он выступал с тем-то и с тем-то.
В посмертном воспоминании, которое посвятил мне мой «приятель», я именуюсь пьяницей и акробатом в жизни. Использовалось здесь и словечко «шут». Но «Гашек- шашек»12 — так меня дразнили на улице еще в детстве, до того, как я начала ходить в школу. Поэтому меня это слово не удивило...
Здесь (во вратах вечности. — Прим. перев.) меня ожидал допрос:
— Кем была при жизни?
Покраснев и потупившись, я ответила:
— К тридцати пяти годам я имела за собой восемнадцать лет прилежной плодотворной работы. До 1914 года я наводняла своими сатирами, юморесками и рассказами все чешские журналы. У меня был широкий круг читателей. Я заполняла целые номера юмористических журналов, прикрываясь всевозможными псевдонимами. Но мои читатели меня в большинстве случаев узнавали. Поэтому я наивно считала себя писателем.
— К чему эти длинные рассуждения! Кем была на самом деле?
Я смутилась, нащупала некролог и выкрикнула в замешательстве:
— Извините, пьяницей с пухлыми руками!
— Откуда родом?
— Мыдловары, округ Глубока!13
— Родилась?
— В 1883-м.
Тут меня поглотило море вечности...»14
До сих пор неизвестны точные обстоятельства, в которых была написана эта юмореска. В конце рукописи, однако, стоит приписка: Я.Г., 23 августа 1920. Судя по ней, ответ на оскорбительный «некролог» в «Венкове» родился еще в Иркутске, после того как в руки Гашеку попала эта постыдная стрепня «Кассия», а может быть, и другие статьи и сообщения такого рода. Ведь Гашек пишет в этой юмореске с явным знанием не только Кассиева «некролога», но и других клеветнических материалов. Юмореску он привез с собой в Прагу, а редакции «Право лиду» он послал ее, очевидно, после того, как здесь 28 декабря 1920 года была опубликована статья, которую написал Франтишек Бенеш, его бывший коллега по редакции «Прукопника», выступивший в защиту Гашека.
На «некролог» Кассия Гашек ответил еще раз, уже на страницах «Трибуны», где 16 января 1921 года была напечатана его юмореска «Как я встретился с автором некролога обо мне». В ней он говорит о своем «добром приятеле Колмане» как об авторе пасквиля, который он якобы прочел «вскоре после приезда в Прагу». Возникает вопрос — где же Гашек познакомился с «некрологом», в Иркутске или в Праге? Тем не менее остается фактом, что на это выступление в «Венкове» он отреагировал двумя юморесками, очень схожими по теме и стилю.
Ответ писателя еще на одну оскорбительную заметку, опубликованную в журнале «Час» под заголовком «Народный комиссар Ярослав Гашек», поместил журнал «Копршивы» — «Возлюбим врагов наших» (19 января 1921 г.).
В том же духе написана его «чистосердечная повинная перед всем чешским обществом» — «Моя исповедь», напечатанная 28 января 1921 года в вечернем выпуске «Ческого слова». Это — реплика, адресованная газете «28 октября»15:
«Газета «28 октября» в ряде фельетонов старается очернить меня в глазах всей чешской публики. Подтверждаю, что все, там обо мне написанное, — правда. Я не только отпетый прохвост и негодяй, каким изображает меня «28 октября», а еще гораздо более страшный злодей».
Такие признания делает юморист в начале своего фельетона. В нем он обращается непосредственно к депутатам Национального собрания, социал-демократическим ренегатам правого толка Модрачеку и Гудецу, которым принадлежала газета «28 октября».
«Итак, исповедуюсь господу всемогущему и вам, господа депутаты Модрачек и Гудец.
Уже своим появлением на свет я причинил неприятности моей матушке, которая из-за меня в течение нескольких суток не знала покоя ни днем, ни ночью.
В возрасте трех месяцев я укусил кормилицу. Дело разбиралось в высшей инстанции уголовного суда в Праге...
В возрасте шести месяцев я съел своего старшего брата...
К тому времени, как мне исполнился год, в Праге не было кошки, которой я не выколол бы глаза или не отрубил бы хвост».
И т.д. и т.п., в том же абсурдном стиле Гашек продолжает свой фельетон, который завершается, совершенно неожиданно, заявлением о желании вступить в ряды так называемой партии прогрессивных социалистов, членами которой состояли Модрачек и Гудец.
За два последних года своей жизни после возвращения из Советской России Гашек написал несколько десятков юморесок и фельетонов. Некоторые из них увидели свет только после его смерти. Темы для большинства из них автор черпал в общественной жизни того времени, которую он совершенно ясно и недвусмысленно оценивал с критических позиций. Острие его сатиры направлено прежде всего против лагеря чешских буржуа (к примеру, «Буржуй Рамзелик», «Трибуна», 10 марта 1921 г.). Но он живо откликается и на события, происходящие за границами своей страны («Папа сбежал из Ватикана», вечерний выпуск «Ческого слова», 8 февраля 1921 г., «Из путевого дневника маршала Пилсудского», «Трибуна», 20 марта 1921 г. и т.д.).
В этих юморесках и фельетонах он осуществляет на практике то, что еще в письме из Иркутска обещал Салату-Петрлику: «мылить шеи» домашней и международной буржуазии и всем тем, кто ловко «примазался» к ней.
«Бродяга», как называл себя в письме к Ярмиле сам Гашек, не сдался.
Примечания
1. Из воспоминаний, которые в январе и феврале 1965 г. печатала газета «Прубой», орган Северочешского областного комитета КПЧ, г. Усти-на-Лабе.
2. Hašеk Jaroslav. Povidky. Satiry a humoresky. Praha, 1955, str. 284.
3. В те дни, когда Гашек вернулся в Прагу, секретариат левого крыла социал-демократической партий был изгнан из Народного дома и обосновался по новому адресу: Прага, Перштын, 6.
4. Ян Черны (1874 — 1959), чешский реакционный политик, наиболее видный представитель бюрократических властей в буржуазной Чехословакии.
5. Нейман, Станислав Костка (1875 — 1947) — крупнейший чешский революционный поэт первой половины XX в., литературный и художественный критик, публицист. С 1893 г. активно сотрудничает в ряде газет и журналов. С 1918 г. — в газетах «Руде право», «Пролеткульт», «Народни культура». Под влиянием Великой Октябрьской социалистической революции стал одним из организаторов КПЧ.
6. Lоngеn Emil Artur. Jaroslav Hašek. Praha, 1947, str. 132 — 133.
7. Город Кладно — центр Кладненского каменноугольного бассейна, был и одним из центров революционного рабочего движения в Чехии. В 1920 г. здесь состоялась крупнейшая забастовка шахтеров.
8. Kopecký Václav. Nesmrtelné dílo Jaroslava Haška. — «Rudé právo», 2 srpna 1959.
9. Janouch Gustav. Jaroslav Hašek, der Vater des Braven Soldaten Schweik. Francké Verlag. Bern und Miinchen, 1966.
10. Митя — так любил называть себя Гашек в своих отношениях с Ярмилой. — Прим. автора.
11. Julius Fučík. Početí dobrého vojáka Švejka. — «Rudé právo», 4 října 1925.
12. «Шашек» в переводе с чешского — «шут». — Прим. перев.
13. В действительности Гашек родился в Праге. — Прим. автора.
14. Гашек Я. Собр. соч. в 5-ти т., т. 5. М., 1966, с. 473.
15. 28 октября 1918 г. была провозглашена независимость Чехословакии. — Прим. перев.
