Глава XIII 

Малъчишки влюбляются

 

Девушки, вступившие в комсомол, внесли новую струю в нашу жизнь. До организации комсомола в Агитаторской группе девчат нашего возраста не было, и мы проводили время в своей мальчишеской компании. Теперь все изменилось. Ребята стали следить за своей внешностью, у некоторых появились даже расчески. Началось ухаживание, образовывались парочки, которые внезапно исчезали из клуба. Это были первые юношеские увлечения. Они не мешали сколачиванию дружного коллектива, а лишь вносили новые волнующие ощущения в нашу среду и облагораживали поведение ребят.

Сережа Андреев, Женя Ильин, я и еще некоторые пареньки помоложе сначала не принимали участия в этой «романтике». Сережа часами играл в шахматы. Женя с неменьшим увлечением занимался рисованием (впоследствии он стал художником).
В это время в клубе появилась новая интересная девушка — Зина Шверник. Ей было всего 16 лет. Она часто заразительно смеялась, и на щеках появлялись восхитительные ямочки. Зина принимала деятельное участие в оборудовании клуба. Ее гибкая стройная фигурка мелькала то в одной, то в другой комнате, а вслед за ней бегали добровольные помощники, готовые выполнить любое ее поручение. Среди них была целая группа всячески стремящихся завоевать ее сердце.
Зина дружески просто относилась ко всем ребятам.
Конечно, я никак не мог рассчитывать покорить Зину. Не говоря уже о моей ничем не выдающейся внешности, я и по возрасту был неподходящ. Но сердцу не прикажешь. Вскоре я тоже оказался в ее свите, постоянно думая, как бы обратить на себя внимание. Однажды я подошел к ней и таинственно шепнул, что у меня с собой есть револьвер.
— Ну, покажи! — попросила она.
Револьвер системы смит-вессон, наверное, еще времен Очакова и покорения Крыма, я изъял у родного дяди, когда было издано постановление, запрещавшее частным гражданам без разрешения носить и хранить оружие; убить из него можно было, только стреляя в упор.
Выйдя с Зиной в полутемный коридор и остановившись у печки, я, вытащив оружие, стал подробно объяснять его устройство. Вдруг... раздался выстрел. Пуля, ударившись о печку, около которой мы стояли, отскочила к стене и шлепнулась на пол. Мы оба окаменели. Из всех комнат к нам бежали ребята. К счастью, мы отделались легким испугом. На этом мое «ухаживание» за Зиной кончилось.

 

Валя Ставцева

Валя Ставцева

С некоторых пор ребята обращали мое внимание на благосклонность, которую довольно заметно проявляла ко мне недавно вступившая в комсомол бывшая гимназистка Галя Серегина. Она была старше меня на год. Вероятно, ее повышенный интерес вызвали рассказы брата Николая о моих походах через линию фронта. Как-то Гале надо было пораньше вернуться домой, и она попросила меня перевезти ее в Самару из села Рождествена, куда мы выехали на прогулку. Я согласился. Мы взяли лодку и поплыли сначала вдоль берега, а потом уже направили ее наперерез. Наша лодка попала в стремнину, и я никак не мог из нее выбраться. Сидя на веслах, я выбивался из сил, а лодка или оставалась на том же месте или ее сносило в сторону. Мужская гордость не позволяла мне уступить Гале весла, но, наконец, совершенно обессилев, я вынужден был сделать это. Сумерки сменились сплошной темнотой. Наши ребята, наверное, давно уже переехали обратно, а мы все не могли сдвинуться с места. Нас как будто кто-то удерживал за киль лодки.
Много раз сменив друг друга и вконец выдохнувшись, мы бросили весла. Неожиданно лодка тронулась с места: течение понесло ее вниз. Почти на рассвете добрались до Самары. Галя стремглав бросилась домой. Наверное, ей влетело как следует за это катание.
Несколько дней она не появлялась в клубе, а когда пришла, то никаких следов от ее повышенного интереса ко мне не осталось. Я порядком струсил тогда, в этом честно признаюсь, и, видимо, «ореол», окружавший меня в ее воображении, рассеялся как дым. Но я не обиделся на нее. Внимание Гали придало мне уверенности в том, что я взрослый. А это казалось тогда самым главным в жизни.
Маруся Линдова целыми днями сидела в библиотеке, переписывая и сортируя книги. Работала она здесь по призванию, так как очень любила читать и хорошо знала литературу. Теперь мне не нужно было обращаться к ребятам с вопросом, хорош ли тот или иной писатель. Маруся была более компетентным человеком.
Она тогда нигде не училась, и я тоже. Часами мы просиживали в библиотеке. Я помогал расставлять книги по полкам и в это время говорил о прочитанном. Днем в библиотеку никто не заходил и нашим беседам не мешал. У нас возникла дружба. Маруся говорила певуче, как говорят выздоравливающие после длительной тяжелой болезни. Все движения ее были медлительны и неуверенны. Привлекало нас и то, что она родилась во Франции и с сестрой свободно говорила по-французски. Говорю «нас», потому что вскоре моим постоянным спутником стал Сережа Андреев, а затем и его брат Борис. Так у нас образовалась своя небольшая компания. Мы стали встречаться и вне клуба. Чаще всего мы отправлялись кататься на лодке. Мы с Сергеем садились на весла. У Бориса было больное сердце, он никогда не греб, но был хорошим рулевым, Маруся устраивалась на носу лодки.
Сережа увлекался не только шахматами. С не меньшим азартом он занимался гребным спортом. Он следил, чтобы весла не слишком погружались, а при обратном движении обязательно скользили по воде. Я, конечно, подражал ему.
Беседовали мы на всевозможные темы.
Вспоминая сейчас эти годы, поражаешься моральной чистоте наших отношений. Сознание наше формировалось, когда рушились все привычные нормы поведения. Вместе со «священным правом собственности» в мусорный ящик истории была выброшена и буржуазная мораль. Кажется, ничто нас не сдерживало, а все же мы и без писаных законов находили правильную линию поведения. Очевидно, нам помогало то, что мы следовали во всем примеру старших товарищей — старых большевиков, для которых высшим критерием того, что хорошо, что плохо, были интересы народа, интересы революции. Конечно, кое в чем мы иногда и «загибали», в таком случае нас одергивали и направляли на путь истинный.
Постоянными советчиками у нас были выделенные губкомом партии для работы среди молодежи Костя Левитин и Зина Козлова. Вспоминается такой случай: готовясь к празднику первой годовщины Октября — 7 ноября 1918 года, мы решили украсить партийный и комсомольский клубы зеленью, которую в это время можно было раздобыть только в хвойном лесу, расположенном недалеко от Самары, в Царевщине. Туда и отправилась группа ребят во главе с двумя членами партии: они должны были получить у местной власти разрешение на заготовку хвои в лесу.
Возвратились ребята страшно возбужденные. Оказывается, пока они заготовляли хвойные ветки, уполномоченные где-то угостились самогоном. И хотя они уверяли, что выпили только по одной чашечке и действительно ничем не обнаруживали своего состояния, ребята в один голос требовали строгого наказания их и даже отдачи под суд.
— Как же так, Советская власть ведет суровую борьбу с самогонщиками, уничтожающими хлеб, а эти люди не только не борются с ними, но и пьют сами.
Помню, как были поражены товарищи, не ожидавшие такой бурной реакции. Не знаю, чем кончилась эта история, но если даже она не имела последствий, то «горячая баня», которую устроили комсомольцы любителям выпить, надолго им запомнилась.
Вскоре в подобную переделку попал и я. Дело было так. Меня избрали председателем городского комитета комсомола, секретарем — Петю Карасика. Однажды он подсунул мне бумажку, в которой горком просил выдать две шапки. Не знаю, зачем Петьке понадобились эти шапки. Бумагу нашу направили в губком комсомола. Нас вызвали и сурово отчитали. Тогда теплые вещи, в том числе и шапки, собирали для отправки красноармейцам на фронт. Мы, конечно, вполне могли обойтись без шапок.
Здесь мне хотелось бы рассказать подробней о первом вожаке самарского комсомола — Косте Левитине.
В воспоминаниях большинства старых самарских комсомольцев его имя только упоминается. А между тем, именно ему принадлежит одна из основных заслуг в организации самарского комсомола. Он стоял у его колыбели, он открывал митинг в театре «Триумф» и он направлял нашу работу в первые месяцы существования комсомола.
То, что в воспоминаниях первых комсомольцев о нем мало или почти ничего не говорится, объясняется тем, что по тогдашним нашим представлениям мы не могли считать Костю Левитина комсомольцем. В наших глазах он был уже старым товарищем. Ему было 23 года, и он шесть лет состоял в рядах партии Ленина. Сидел в тюрьмах, был в ссылке. А нам тогда было по 15—16 лет, и мы только-только были приняты в ряды большевистской партии.
Невысокий, коренастый, в кургузом пиджачке, в кепке, чуть сдвинутой на затылок, — таким мне помнится Костя. Улыбался он редко, но когда улыбался, лицо его делалось трогательно-милым, простодушным. Такое лицо может быть только у человека с чистой совестью. Он был чрезвычайно скуп на слова, однако его молчание порой бывало красноречивее зажигательных слов. Когда он первый раз отправлял меня, 15-летнего парнишку, через линию фронта из Самары в Симбирск с письмом подпольного комитета к Самарскому ревкому, он едва обмолвился со мной двумя-тремя словами. Протянув мне маленький листок, он велел на всякий случай запомнить его содержание. Деловито пожав мне руку, он оказал: «До свидания», как будто для выполнения задания подпольного комитета мне надо было всего-навсего перейти улицу. Но именно это деловое молчание внушило мне спокойствие и уверенность в том, что я доберусь до своих.
Иногда молчаливого Костю удавалось «разговорить», и тогда мы поражались глубине его знаний в самых различных областях. Никто бы не поверил, слушая его рассказы о древних и современных философских школах, что Косте Левитину не удалось получить даже начального образования. И как только он ухитрялся работать по 12 часов, не разгибая спины, в сапожной мастерской, активно участвовать в подпольной деятельности большевистской партии и глубоко изучать марксизм, философию!
Маруся Бешенковокая однажды, еще до революции, присутствовала при споре Кости Левитина с одной эсеркой. Это была интеллигентная женщина, имевшая высшее образование. И вот в споре сапожник, окончивший два класса начального училища, совершенно «изничтожил», как выразилась Маруся, свою противницу, доказав ее полное невежество в вопросах социологии и философии.
Маруся Бешенковская знала Костю Левитина по подпольной борьбе в Самаре с 1915 года. Мы, молодежь из Агитаторской группы, вплотную столкнулись с Костей Левитиным во время работы в подполье в дни самарской учредилки, когда он был одним из руководителей большевистской организации. Уже тогда Костя Левитин проявил себя прекрасным организатором, умевшим хорошо подбирать и сплачивать людей, правильно направлять их деятельность в очень сложных условиях. Во время работы в подполье у Левитина не было провалов.
После освобождения Самары он возглавил нашу группу, которой губком партии поручил организовать Союз рабочей молодежи. И вот, несмотря на огромный, особенно в наших глазах, опыт партийной работы, на большой авторитет, которым он пользовался среди членов партии, Костя Левитин не только не подмял нас под себя, но даже как будто ничем не выделялся среди нас, мы даже не чувствовали разницы в возрасте.
Почему так получилось — не могу сказать. Он не подлаживался под нас, не принимал участия в нашей ребячьей возне, которая иногда возникала в самый неподходящий момент. И тем не менее, к Левитину мы относились как к равному товарищу, звали его просто по имени — Костя, как звали друг друга. Вместе с тем это не мешало нам считать его своим руководителем.
Обычно все вопросы, связанные с организацией комсомола в Самаре, решались на заседании организационного комитета. На этих заседаниях Костя Левитин как-то незаметно направлял наши выступления, и получалось так, что все предложения мы вносили, обсуждали и принимали сами. Его советы воспринимались нами как советы более опытного и знающего товарища. Настоящим большевиком, человеком удивительной простоты и скромности был Костя Левитин — первый вожак самарских комсомольцев.