Глава VIII 

Последние дни самарской учредилки. Паническое бегство буржуазии. Вот и на нашей улице праздник!

 

Покидая Симбирск в последний раз, я не думал, что расстаюсь с товарищами надолго.

Но время шло, а белогвардейский террор продолжался. От революционных завоеваний не осталось и следа. Крупные национализированные предприятия и банки вернули бывшим владельцам. Помещики возвратились в свои имения, крестьян за несдачу хлеба, собранного с бывшей помещичьей земли, и за другие «провинности», стали сечь. Карательные отряды артиллерийским огнем сметали или сжигали целые села за то, что мобилизованные в «народную» армию не являлись на призывные пункты.
Самара стала столицей всего белогвардейского отребья. Сюда съехались бывшие министры, генералы, капиталисты и помещики.
Работа в большевистском подполье с каждым днем становилась опаснее. Старые квалифицированные кадры шпионов и провокаторов царской охранки вернулись «к исполнению своих обязанностей». Они рыскали днем и ночью по всем улицам, охотясь за большевиками. Но зато совершенно легально выступали белогвардейцы всех мастей, эсеры, кадеты и монархисты. Их действия, направленные на ликвидацию завоеваний Октябрьской революции, вызывали ненависть рабочих и крестьян. Возмущение населения в городе и деревне росло с каждым днем и ежеминутно готово было прорваться наружу.
В Иващенкове, например, рабочие за неделю до прихода Красной Армии, не выдержав издевательств, вооружившись чем попало, прогнали белогвардейцев. На подавление восстания туда были посланы крупные воинские части. Взбешенные белогвардейцы потопили восстание рабочих в крови. Они убили свыше тысячи человек.
Как-то в конце лета 1918 года я сидел в Струковском саду у музыкальной раковины, поджидая Леню Поливника, с которым должен был идти к Косте Левитину. Играл духовой оркестр, по аллеям гуляла «чистая публика». Особенно выделялись одетые с иголочки во все новое офицеры «народной» армии. Они дефилировали под руку с дочками именитых самарских купцов и фабрикантов. Игриво увивались около своих барышень какие-то вылощенные юноши, каких уже давно не было видно в Самаре. Важно прохаживались вдоль аллей преисполненные собственного достоинства толстопузые господа в котелках и цилиндрах.
«Откуда появились все эти типы? — думал я. — Казалось, что они совершенно исчезли из Самары, а теперь, как тараканы, вылезли из всех щелей, куда было попрятались в первые дни после Октябрьской революции»...
Вдруг оркестр неожиданно смолк, на эстраду вышел какой-то мужчина в широкополой шляпе с окладистой бородой, в золотых очках. Мгновенно площадка перед раковиной заполнилась толпой. Хождение по аллеям прекратилось. Прерывающимся от волнения голосом он прочел телеграмму, в которой сообщалось о взятии Казани. Среди других трофеев упоминалось о золотом запасе, отбитом у большевиков.
Золото! Как оно могло попасть в руки белогвардейцев? Я вспомнил тех, кто сопровождал золото. Знал, что никто из них не уйдет с поста и будет драться с врагами до последнего дыхания. Вспомнил их беспокойного начальника, стойкого, кристально чистого большевика А. Митрофанова. Он в Симбирске в первые дни падения Самары, когда белые были далеко, не знал ни минуты покоя днем и ночью, беспрерывно проверяя посты, охранявшие народное достояние. Только через их трупы белогвардейцы могли добраться до золота.
Мысленно представлял себе картину жестокого боя, в котором один за другим гибнут лучшие товарищи. Гибнут, но не сдаются!
Задумавшись, я рассеянно слушал, что говорил дальше оратор, и испуганно вздрогнул от дикого рева, вырвавшегося из многоголосой глотки собравшейся публики, которым она встретила его заключительные слова: «Дорога на Москву открыта!». Оркестр впопыхах заиграл «Боже царя храни», но кто-то оборвал его, и он перешел на туш. Вверх летели фуражки, шляпы и котелки. Некоторые утирали слезы. Стоявшие рядом со мной два толстяка бросились друг другу на шею, пытаясь обняться.

 

Женя Ильин

Женя Ильин

После этого августовского дня сведений о новых победах белых не было. Ничего не сообщалось и о поражениях. Но о них народ узнавал из листовок, которые, не без участия молодежи, ночью расклеивали по городу, а днем подбрасывали в поезда, трамваи, на заводы и фабрики. Листовки говорили о быстром приближении к Самаре Красной Армии.
Вскоре белогвардейская печать уже не могла скрыть разгрома своих «доблестных войск». Красная Армия освобождала город за городом — Казань, Симбирск, Мелекесс, Ставрополь. Гул орудий стал слышен в Самаре. Белогвардейцы уверяли, что на Самару наступают немцы и мадьяры, подтверждая это меткостью артиллерийской стрельбы. «У большевиков нет артиллеристов»,— говорили они. Возможно, что некоторые из них верили в эту версию. Ведь при наступлении белых на Самару у нас с артиллеристами было действительно слабовато. С тех пор прошло только четыре месяца. Но в революционный период месяц равен, по крайней мере, году. На Самару сейчас наступали регулярные части Красной Армии. В авангарде их шли прославленные полки Железной и Чапаевской дивизий и знаменитый полк иваново-вознесенских ткачей. Сокрушая сопротивление белых, Красная Армия все туже сжимала кольцо вокруг Самары.
И началась паника...
Все белогвардейское воронье, местные «тузы» бросились на вокзал. Борис Кулаков, Коля Матякин, я, жившие неподалеку друг от друга, и мой братишка, подстрекаемые любопытством, без всякой надобности побежали снова, как когда-то, на вокзал.
Но теперь здесь не было ни знамен, ни музыки, ни речей, ни радостных улыбок. Люди, нагруженные узлами, корзинами, чемоданами, с боем пробивались к выходу, пытаясь широкой волной влиться в узкие двери. Часовые отбрасывали их в сторону, но они снова напирали всей массой на дверь. Их потные, искаженные страхом лица потеряли человеческий облик. Это было какое-то дикое стадо. Мы не были одинокими зрителями. С нескрываемой радостью наблюдали за происходящим рабочие-железнодорожники.
Наконец наступил долгожданный день освобождения Самары — 7 октября 1918 года. Помнится, что в этот день не было праздника, но большинство рабочих не вышло на работу. На окраинах города с раннего утра появилось много празднично одетых жителей. Они сидели у ворот на скамейках или прогуливались вдоль улиц. Метко брошенное кем-нибудь слово то и дело вызывало взрыв веселого смеха и бессильные злобные взгляды отступавших белогвардейцев. Рабочие своим поведением как бы показывали, что на нашей улице праздник! Мальчишки бежали вслед за отступающими отрядами белых, крича: «Эй, беляки, смазывайте салом пятки и бегите без оглядки!» За это и чуть было не поплатились жизнью будущие комсомольцы Миша Самарин, Петя Баукин и другие ребята. За ними погнался взбешенный офицер, и они спаслись от погони, спрыгнув в Постников овраг и спрятавшись в нем.
Отступая, белые взорвали железнодорожный мост, а утром 7 октября подожгли плашкоутный — последнее средство связи города через реку Самару. Но и это не помогло им остановить лавину наступающих со всех сторон красных войск.
На горящий мост бросились лихие красноармейцы. Молнией пронеслась конница сквозь дым и пламя, сверкая обнаженными клинками, и помчалась дальше по улицам города. Как завороженные, останавливались высыпавшие на улицы люди, глядя на их обмундирование. Их украшали драгунские, гусарские каски, кивера с развевающимися конскими хвостами, у некоторых с папах свисали красные треугольники с увенчивающими их красными петухами. Здесь были мундиры всех родов войск старой армии, крестьянские зипуны, кожаные куртки и простые ватные телогрейки.
Вслед за кавалеристами пронеслись тачанки с пулеметами. За ними, твердо чеканя шаг, прошли полки Чапаевской дивизии и иваново-вознесенских рабочих. Иваново-вознесенский полк также привлек всеобщее внимание своим новым, невиданным обмундированием. На их шинелях и гимнастерках были нашиты наискось большие красные петлицы, на головах — серые шлемы с большими пятиконечными красными звездами. В центре этих звезд у некоторых была приколота еще металлическая красная звездочка. Обмундирование иваново-вознесенцев напоминало чем-то одежду русских витязей. Это была новая форма, которую начала носить Красная Армия.
Но вот за войсками потянулись обозы. По булыжной мостовой прогромыхали походные кухни и кованные железом колеса простых крестьянских телег, на которых лежали и сидели измученные и запыленные больные и раненые бойцы Красной Армии. Тотчас же плотные шпалеры людей дрогнули и рассыпались. Жители города обступили повозки, стремясь чем-нибудь помочь раненым и больным бойцам или как-нибудь высказать им свое сочувствие. Распахнулись широко ворота многих домов, рабочие и их жены, матери и дети наперебой стали приглашать больных и раненых к себе на постой. То и дело слышались возгласы: «Сыночки, родные, к нам заезжайте, у нас будет вам хорошо». Большинство возниц благодарили, а с пути не сворачивали, но некоторые из них, не устояв, поворачивали коней и в сопровождении сияющих от радости жителей, особенно ребятишек, въезжали в ворота.

 

Лиза Булушева

Лиза Булушева

Такое счастье выпало на долю Лизы Булушевой. Вместе с матерью она стояла у ворот и плакала от жалости к раненым бойцам, приглашая их к себе. Наконец одна повозка с шестью запыленными, усталыми, обросшими густой щетиной бойцами Пугачевского полка Чапаевской дивизии въехала к ним во двор. Вся семья встретила их, как родных. Мать постирала им белье, приготовила из своих и солдатских продуктов обед, накормила и ушла на работу, оставив раненых на попечении младшего сына — трехлетнего Ванюши, который не сходил с рук красноармейцев, и 14-летней Лизы, изображавшей хозяйку. Она старалась делать все так, чтобы бойцам было хорошо, чтобы они не ушли из их полуподвала наверх, к хозяевам. Но красноармейцы, по-видимому, и не думали об этом, чувствовали себя здесь как дома.
А на улице народ не расходился. Как в первые дни революции, то там, то здесь возникали стихийные митинги. Выступали жители города, рассказывая о зверствах белобандитов, им отвечали бойцы Красной Армни, обещая задушить «гидру контрреволюции».
На бывшей Дворянской, ставшей снова Советской, улице, у гостиницы «Гранд-Отель» («Жигули»), где временно остановился штаб 4-й армии, собралась несметная толпа, заполнившая всю улицу. Здесь, с балкона гостиницы, выступал председатель Реввоенсовета 4-й армии Г. Д. Линдов. Затаив дыхание, народ слушал его страстную, вдохновенную речь. Тишина стояла такая, что отчетливо слышалось каждое слово. Мощным «ура» многотысячной массы были встречены заключительные слова товарища Линдова, призывавшего рабочих и крестьян продолжать беспощадную борьбу с белогвардейцами до окончательной победы пролетариата.
Митинг окончен, но люди не расходятся. Вливаются все новые и новые массы народа. Они понемногу оттесняют тех, кто стоял у самого балкона, и снова продолжается митинг. Линдова сменяют другие ораторы, а потом он снова выступает.
Наконец, когда с балкона ушли члены Реввоенсовета и представители подпольной организации большевиков, медленно стали расходиться рабочие. Радостный праздник освобождения продолжался до поздней ночи.
С утра до вечера бродил я по оживленным улицам города. И хотя был октябрь, по-весеннему светило солнце, на лицах цвели улыбки, а сердце билось взволнованно и радостно, как оно бьется, встречая весну.