Весть о свержении самодержавия быстро донеслась до Киева. Изменение общественно-политической обстановки в России не могло не оказать своего влияния на деятельность чехословацких организаций. Ожидая от Временного правительства более решительного содействия формированию чехословацкой армии, руководители этих организаций стали направлять письма и делегации к правительству, в ставку Верховного главнокомандующего русской армии с просьбами устранить существовавшие препоны. И хотя Временное правительство и генералитет русской армии продолжали довольно сдержанно относиться к таким просьбам, все же Павлу, Чермаку, Вондраку1 удалось добиться увеличения численного состава и боевой мощи чешских частей и их более ускоренного формирования.

При царе только к январю 1916 г. удалось добиться реорганизации дружины в полк, насчитывавший 3250 человек личного состава. В апреле 1916 г. этот полк был преобразован в стрелковую бригаду. 13 мая в строй вступил сформированный 2-й полк, насчитывавший 2500 человек, а 19 ноября — 3-й. Таким образом, к марту 1917 г. в трех чешских частях насчитывалось до 10 тыс. человек. С июня по ноябрь 1917 г. было сформировано сразу еще 4 полка. Все полки, насчитывавшие теперь свыше 30 тыс. человек, были сведены в две дивизии, составившие чехословацкий корпус.

Корпусом, дивизиями, полками командовали русские генералы и офицеры, которые постепенно в течение 1917—1918 гг. заменялись быстро повышаемыми в чинах чехами. Присутствие русских командиров облегчило впоследствии реакционной верхушке корпуса наладить через них связь с Корниловым, Калединым, Колчаком, учредиловцами, подготовить и осуществить контрреволюционный мятеж.
Определенные изменения после Февральской буржуазно-демократической революции произошли и в руководстве чешских организаций. Раньше в них значительным влиянием благодаря поддержке царского правительства пользовались русофилы-монархисты вроде Коничека, Дедины, Душенкевича, а также бежавшего из Австро-Венгрии и присланного в Россию Масариком депутата австрийского парламента Дюриха2 и др. Правда, все они в своей деятельности были довольно пассивны. Несравненно энергичнее действовали настроенные антирусски и антимонархически Павлу, Чермак, Клецанда, которые ориентировались в соответствии с политической линией Масарика на западных союзников России. Конечно, эти деятели тщательно скрывали свои настроения, но не настолько искусно, чтобы об этом не узнала царская охранка, а через нее и правительство. Пребывание «масариковцев» в числе лидеров чехословацких организаций, да еще наиболее активных, было одной из причин той сдержанности, с какой царское правительство относилось к чешскому антиавстрийскому движению, в том числе и к его заграничным лидерам Масарику и Бенешу.
Февральская революция все это изменила. Теперь монархисты должны были удалиться в тень, а на авансцене прочно утвердились «масариковцы». Ведь один из важнейших постов во Временном правительстве — пост министра иностранных дел занимал давнишний поклонник Масарика Милюков. Само собой разумеется, что все эти перемены совершались постепенно, хотя и весьма стремительно.
Временное правительство, выдвинутое буржуазией, чтобы сдержать, подавить поступательное развитие революции, всячески раздувало и искажало характер и значение совершенного переворота. Газеты были заполнены бульварными «разоблачениями» альковных тайн царского двора. Усиленно выдвигалась роль Распутина в политике царского самодержавия, на него взваливалась вся вина за военные неудачи и политические репрессии, восхвалялись помещичье-буржуазные деятели, которые его убили. Этим самым отвлекалось внимание масс от дальнейших выдвигаемых обстановкой настоятельных требований революции: окончания империалистической войны, передачи всей власти в руки Советов, конфискации помещичьих земель, введение 8-часового рабочего дня, контроля над общественным производством и распределением продуктов и других социальных и политических прогрессивных мероприятий.
Сваливая вину на Распутина за все то, что вызывало возмущение русского народа в последние годы, оправдывая основные направления политики царского правительства, которое выражало и ее собственные устремления, буржуазия стремилась заставить забыть о своей ответственности за империалистическую войну, антирабочее законодательство, пособничество по- мещичье-чиновничьей реакции в земельном вопросе, карательном разгуле и пр.
Новая обстановка позволила по-иному заговорить и Гашеку. Теперь ему не нужно было, как раньше, маскировать свои антимонархические настроения и мысли, сдерживать и умерять свои демократические и революционные симпатии и склонности.

Уже 15 марта Гашек печатает в «Чехословаке» статью «Темная сила», первую после Февральской революции. В этой статье автор рассказывал о Распутине, царице, германофильской партии при дворе, ее предательской деятельности, стоившей русскому народу колоссальных жертв на фронтах из-за того, что противнику были выданы военные планы командования русской армии.
Гашек отдает дань той злободневной тематике, которая в это время разрабатывалась прессой, но показателен итоговый вывод его статьи: «Распутин был лишь симптомом болезни Российской империи. Эта болезнь гнездилась на царском троне. Первого марта был сделан смелый разрез через царский трон, и Россия сразу выздоровела, свергнувши с себя навсегда власть разных конокрадов и темных сил».
Если автор «Темной силы» еще и не понимает, что свержение самодержавия хотя и очень важный, но лишь начальный этап революции, то все же он подчеркивает: возмутительные нравы придворной камарильи отнюдь не были случайным явлением, а являлись логическим следствием исторически обреченного, гнилого общественно-политического строя.
В следующем номере «Чехослована»3 был помещен отчет Гашека под многозначительным заглавием «Праздник свободы — праздник чешской революции» о состоявшейся 16 марта в Киеве демонстрации с участием чехов в честь победы Февральской революции.
В первые недели и месяцы после Февральской революции повседневно проходили демонстрации, митинги, собрания. Народные массы, для которых впервые стали широко доступны демократические формы выражения своего мнения, требований, стремлений, с восторгом переживали победу над ненавистным царизмом. С трибун заливались эсеро-меньшевистские ораторы. В унисон с либеральными буржуа кадетского толка они призывали быстрее, «с революционным энтузиазмом довести войну до победного конца», обещали аграрные и промышленные реформы, настаивая, однако, что необходимо подождать их осуществления до созыва Учредительного собрания.
По мере возвращения из ссылок и тюрем большевиков все громче и громче на митингах и собраниях звучали речи подлинных выразителей интересов народных масс, подхватываемые и одобряемые большинством участников. Большевистские ораторы, поддерживаемые солдатами и рабочими, требовали заключения мира «без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов», ликвидации крупного землевладения и передачи земли крестьянам, введения 8-часового рабочего дня, устранения всяких особых сословных прав и привилегий и др.
Гашек, который всегда охотно примыкал к массовым выступлениям, с интересом и восторгом наблюдал за бурным развитием политической активности русского народа, с удовольствием замечал ее воздействие и на поведение своих соотечественников, готов был со свойственным ему темпераментом вмешаться в ход событий.
О его активной политической деятельности в марте — апреле 1917 г. свидетельствует большой отчет в «Чехословане» (№ 15) под заголовком «Митинг в зале коммерческого училища в Киеве». Это было первое собрание дешских социал-демократов в России, созванное группой «Чехословацкое единение» («Еднота»)4 26 марта 1917 г. Участниками собрания были навербованные в лагерях военнопленных солдаты формировавшихся чешских частей, рабочие киевских промышленных предприятий и мастерских, служащие учреждений «Союза чешских обществ». На родине они или состояли в чешской социал-демократической партии или сочувствовали ей, голосовали за ее кандидатов на выборах и т. д. На митинге, рассказывалось в отчете, после выступлений ораторов Шебы, Куделы, Шпачека, призывавших всех членов чешских организаций к единению своих рядов для общей борьбы и работы, «председатель предоставил слово добровольцу чехословацкой бригады писателю Ярославу Гашеку, который в краткой энергичной речи призвал собрание, чтобы все его участники объединились в один общий блок, великую республиканско-демократическую партию, за создание которой говорит вся наша история (бурное одобрение)». «В ближайшее время,— сказал писатель Гашек,— мы приступаем к организации чешской республиканской демократической партии, которая будет поддерживать Национальный совет в Париже. Партия будет основана на принципе выборности всех отделений Совета, и наш лозунг — вера и энтузиазм победят всякие Бастилии». Гашек предлагает собранию послать Временному русскому правительству такую телеграмму: «Чешские революционеры-республиканцы в Киеве просят свободную Россию, которая свергла династию Романовых, об освобождении пленных чехов-революционеров, чтобы они могли участвовать в активной борьбе за свержение династии Габсбургов».5
Проект Гашека единодушно принят. Оратор закончил речь провозглашением славы чешскому революционному войску первой Чехословацкой республики.
Собрание послало приветствие Милюкову, в котором содержалась и просьба к Временному правительству признать Масарика главой чешских национальных организаций, а также признать основной организацией чехов в России русское отделение возглавляемого Масариком Чехословацкого национального совета, признать представителем чехов при русском правительстве Стефанека вместо Дюриха. Были посланы телеграммы Петроградскому и Московскому Советам рабочих и солдатских депутатов с одинаковым текстом, в которых были высказаны поздравления столичным Советам в связи с установлением демократического порядка в России и напоминалось о демократических стремлениях чехов, в частности о том, что больше трети чешских депутатов в австро-венгерском парламенте — социал-демократы. «В победе союзников,— подчеркивалось в телеграмме,— мы видим условие осуществления провозглашенных вами идеалов и создание предпосылок, на которых возможна планомерная классовая борьба пролетариата; ...наша борьба будет борьбой не только за независимость, но и за победу демократии и приближение великих идеалов социализма» (курсив мой.— Н. Е.).
Собрание направило также телеграммы послам Англии, Франции, Италии и США в России с просьбой передать привет рабочим их стран. Телеграммы заканчиваются словами: «Да здравствует всемирная организация пролетариев свободных народов!»
Как выступление Гашека, так и приводимые приветствия свидетельствуют о политической наивности, расплывчатости и незрелости взглядов писателя и его единомышленников. Однако в телеграммах Петроградскому и Московскому Советам, послам союзных с царской Россией держав все же отражены социалистические, интернационалистские настроения участников собрания, чего нет в выступлении Гашека.
Правда, справедливости ради нужно сказать, что в первые месяцы после Февральской революции политической незрелостью отличались не только резолюции собраний чехов. Массы находились в то время большей частью еще под влиянием меньшевиков и эсеров, которые, возглавляя Советы, поддерживали Временное правительство. На митингах русских рабочих, солдат и крестьян также иногда принимались приветствия и Советам, и Временному правительству.
«Большая часть народных масс, только недавно вовлеченных в политику, не сразу поняла обман, поверила заверениям эсеров и меньшевиков». «Классовое значение и роль Советов не всеми и не сразу были поняты».6

Участники чешского митинга питали доверие к Масарику, слывшему «социалистом». Они с гордостью упоминали о социал-демократах, депутатах австрийского парламента, хотя в их деятельности социалистического было чуть больше, чем у Масарика. И все же в приветствиях Советам и союзническим послам .ощущаются признаки появления пока еще недостаточно выявившихся, но явно более левых настроений. Скоро эти настроения станут более определенными...
Известно, что в иные годы, месяцы, даже дни история развивается таким стремительным темпом, что за короткий промежуток времени совершается столько выдающихся событий и коренных перемен, сколько в другой исторический период совершится за десятилетия или столетия. Подобное бурное развитие событий особенно характерно для революций. Борьба партий, групп, направлений, взглядов достигает во время революции особенного ожесточения. Быстрое изменение политической обстановки оказывает ни с чем не сравнимое возбуждающее действие на сознание как масс, так и отдельных людей. Как никогда, растет их политическая сознательность и активность. Требуется произвести решительный пересмотр прежних воззрений, оценок, суждений, усвоить новые, выдвигаемые самой жизнью. Бурные месяцы от Февраля до Октября 1917 г. в России превосходят в этом отношении все, что до тех пор знала история.
Для чехов и, конечно, для Гашека сложность процесса стремительной «переоценки ценностей» усугублялась тем, что они находились в стране с совершенно иным путем своего исторического развития. И самое главное в этом то, что национальные задачи развития России в рассматриваемый исторический момент не только не совпадали с целями движения чехов, как их пока понимали даже самые левые из них, но и расходились. Для закрепления общественных преобразований, начатых ликвидацией царского самодержавия, России нужен был мир. Чехи же, даже самые левые, ошибочно полагали, что лишь продолжение войны, победа союзников над Австро-Венгрией создадут условия для национального освобождения Чехии. В этом они видели «условия... создания предпосылок, на которых возможна планомерная классовая борьба пролетариата», этим они повторяли лозунги эсеров и меньшевиков, которые и русским рабочим и крестьянам обещали реформы после победоносного окончания войны.
Классовая борьба в России развертывалась все с большей силой и остротой. Только единственно последовательная революционная партия — партия большевиков сплачивала и готовила трудящиеся массы к свержению утвердившегося в результате Февральской революции господства буржуазии и помещиков. Большевистская партия готовила народ к социалистической революции. Для чехов вопрос об отношении к развертывающейся на их глазах классовой борьбе в России не мог не стать важнейшим. Правда, подавляющее большинство их не понимало всего международного значения этой борьбы. Ее развитие они рассматривали лишь под углом зрения значения ближайших результатов классовой борьбы в России для национального освобождения Чехии. Враждебное отношение к войне русских рабочих и крестьян, достаточно отчетливо проявлявшееся еще до свержения царизма, после Февраля приняло еще более яркое и определенное выражение в таких, например, широко распространенных призывах первых же послефевральских демонстраций, как: «Долой войну!», «Да здравствует мир без аннексий и контрибуций!»
Разоблачение большевиками империалистической сущности войны, осуждение ими национализма и активная борьба за торжество принципов пролетарского интернационализма, за общие интересы трудящихся всех стран, в том числе русских и немецких, — все это не могло не вызвать тревоги среди участников чешского антиавстрийского движения. В большевистской пропаганде принципов пролетарского интернационализма они ошибочно видели опасность для дела освобождения Чехии от австрийского ига.
Как ни тревожила их антивоенная пропаганда, все же большевистские идеи постепенно стали привлекать к себе симпатии наиболее революционно настроенных чехов. Разногласия, существовавшие между чехами и ранее, но до этих пор сдерживаемые, проявляются теперь открыто. Стремительность изменения политической обстановки в революционной России не давала возможности трудящимся чехам так же быстро понять суть происходивших событий, как это доступно было русским. Этому препятствовал другой язык, иные исторические условия на родине. Эти обстоятельства тормозили вызревание у чехов большевистских настроений, толкали многих на ложные пути. Немало пришлось блуждать и Гашеку.
Однако давнишние горячие симпатии писателя к русским, с одной стороны, и его революционно-демократические взгляды — с другой, а самое главное — несокрушимая сила большевистской правды — все это помогло ему, хотя и далеко не сразу, выбраться на верную дорогу.

 

* * *

Уже в первые месяцы после свержения царизма Гашек начинает выступать вразрез со взглядами буржуазных руководителей чехословацкого движения в России, которые вскоре стали во главе так называемой «Одбочки».

«Одбочка» («Odbočka») — отделение заграничного Национального совета, руководимое Масариком и Бенешем из Парижа,— было создано в апреле 1917 г. на съезде чехов в Киеве. К «Одбочке» от «Союза чешских обществ» перешло руководство движением чехов р России. С этого времени «Союз», который был оставлен как орган чехов, проживавших постоянно в России, фактически утратил всякое значение.

Руководство «Одбочки», как и руководство Национального совета, занимало весьма сдержанную позицию относительно определения политической формы будущего независимого чешского государства, склоняясь скорее к конституционной монархии, чем к республике. Год спустя в статье «Зачем ехать во Францию?», помещенной в газете «Průkopník»,7 Гашек так определял взгляды руководителей «Одбочки»: «...Они даже слово «республика», касалось ли оно России или Чехии, считали слишком сильным и неосуществимым».8
Уже 29 марта 1917 г.9 Гашек выступает в «Чехословане» со статьей «Республиканская программа в Чехии», в которой прослеживает республиканские традиции чехов начиная с гуситов. Упоминает он и о сочувственных выступлениях в Чехии в поддержку русской революции 1905 г. Примечательно следующее заключение писателя: «Очевидно, движение, которое хочет защитить интересы народа и добиться учреждения республики, не может осуществить этого только парламентской деятельностью. Необходимы иные методы и такими являются революции. Как их успешно проводить, показала в эти дни Россия, где насильственно свергнут старый порядок и со всех сторон выдвигаются требования республики».10
Это замечание Гашека прямо перекликается с его выводом, высказанным семь с половиной месяцев назад в статье «Над старыми газетами»: «Право народа защищается… не речами защитников…, но… силой оружия…» Не опасаясь царской цензуры, он мог теперь прямо и ясно сказать, что имелось им в виду.
Такие высказывания не могли понравиться ни буржуазным лидерам «Одбочки», ни «верховным вождям» — Масарику и Бенешу. И те и другие больше всего боялись революционных, «плебейских» методов завоевания народом своих прав. Масарик и его сторонники из руководства «Одбочки», рассчитывая на возможность сговора с Австрией, внушали чехам, что можно ограничиться и завоеванием автономии.
Однако и Гашеку были свойственны опасения, что его родина не избавится от чужеземного ига, если не будет разгромлен немецкий милитаризм. Он опасался, что возможное заключение мира между Россией и Германией, чего требовали большевики, большинство русских трудящихся, сделает невозможным достижение Чехией национальной независимости. Знал он и о том, что антивоенные настроения имели хождение и среди чехов: прекращение войны предоставило бы им возможность быстро возвратиться на родину.
Стремлением дать отпор подобным настроениям, которые он расценивал как равнодушие к судьбе родины, была продиктована резкая антинемецкая статья Гашека «На Валгалу».11 В этой статье он напоминает о вековой борьбе чехов против немецкого засилья и говорит о близкой окончательной победе чехов.
В следующем номере12 Гашек печатает очерк «Наши пулеметчики» и после этого надолго исчезает со страниц «Чехослована».
6 мая13 в Киеве вышел первый номер новой газеты на чешском языке «Революция»14 («Revoluce»), в котором напечатан фельетон Гашека «Клуб чешских пиквиков». Выступление с этим фельетоном в «Революции» имело для Гашека далеко идущие последствия, в частности послужило причиной временного прекращения его сотрудничества в «Чехословане». Газета «Революция» издавалась группой постоянно проживавших в России киевских интеллигентов-чехов, которые были оппозиционно настроены по отношению к петроградским деятелям из редакции «Чехословака» (Павлу, Чермак, Клецанда). Между тем «петроградцы» все более выдвигались на первый план в руководстве чешским движением, а вскоре стали и заправилами «Одбочки».
Передовая статья первого номера «Революции» выдвинула требование созыва съезда свободно избранных представителей чешского войска, русских чехов и чехов-военнопленных. Редакция высказывалась за будущее республиканское устройство Чехословакии. В другой своей статье «Революция» обвиняла «Чехословака» и требовала очищения чехословацкого движения от элементов, которые скомпрометировали себя связями с немецкими шпионами (имелись в виду участники группы «Чехословака», упоминались Павлу и Чермак).
В статье «С нашего съезда», напечатанной во втором номере «Революции», рассказывалось о происходившем в конце апреля съезде чехословаков, на котором было достигнуто единство разнородных по взглядам групп. В междоусобной борьбе этих групп, безусловно, имели значение и личные, карьеристские мотивы, стремление вожаков («петроградцы», киевские члены «Общества сотрудников Союза» и др.) занять руководящее место в движении. Но за этими частными мотивами довольно отчетливо проглядывал основной вопрос размежевания: с кем идти — с Россией (тем более, когда в ней идет бурное революционное движение) или с западными «демократиями», т. е. союзниками. В этой статье, как и в других, напечатанных в «Революции», проявляется неопределенность и бесформенность политических взглядов авторов и редактора. Такой же половинчатостью и неопределенностью отличается, в сущности, и фельетон Гашека «Клуб чешских пиквиков». Он направлен против «Клуба сотрудников Союза».
Из участников этой организации высмеивается ее председатель Халупа и члены: Патейдл, Кудела, Шеба, Папоушек, Фишер. Это была организация служащих «Союза», в которой преимущественным влиянием пользовались правые социал-демократы. Гашек обвиняет их в том, что они не столько занимаются служебной деятельностью, сколько критикой «Союза», в частности Дюриха, который немало навредил ему своей бестолковостью, о чем, разумеется, не мог не знать Гашек. Сатирик обрушивается на петроградского деятеля «Союза» — Богдана Павлу, входившего в его руководящую группу, называя его приятелем немецко- австрийского шпиона барона Шелькинга.
Однако если оставить в стороне шаткость позиций самого Гашека и рассмотреть характеристики, которые он дал правым социал-демократам Халупе, Куделе и др., то следует признать, что сатирик сумел подметить довольно типичные черты предателей революционного дела, агентов буржуазии в рабочем движении, кем слишком часто были и остаются правые социал-демократы.
Гашек отлично знал чешских социал-демократов по их трусливой оппортунистической и предательской политике в национальной и социальной борьбе и поэтому смог нарисовать серию выразительных сатирических портретов.
Он отмечает, что социал-демократы часто были выходцами из буржуазной и мелкобуржуазной среды: Халупа — «провинциальный буржуй», Патейдл — адвокат, Шеба — банковский чиновник. Все они мелкие узколобые обыватели, возомнившие себя крупными деятелями, дилетанты и авантюристы в политике, но с непомерным честолюбием. Им присущи фразерство и беспринципность.
Особенно сочно обрисован Халупа. Это подлинный чешский Пиквик или скорее даже чешский Тартарен. Болтливый завсегдатай сельских трактиров, пивной политик, шумливый глава охотничьего и кегельного кружка у себя на родине, он решил, что пришло время прославиться. Ему доставляют огромное удовольствие напечатанные в петроградском «Чехословаке» сообщения: «Вчера возвратился из Петрограда в Киев председатель общества сотрудников Союза», или «Вчера прибыл из Киева в Петроград председатель общества сотрудников Союза». «Так уж он проехал 7476 верст. Скоро будет на этой железной дороге так же популярен, как коммивояжер, развозящий резиновые каблуки». «А зачем вы это делаете?» — спросил его как-то один знакомый. Халупа величаво вытащил из кармана номер «Чехословака» и указал на такое сообщение: «Председатель клуба сотрудников Союза возвратился из Петрограда в Киев».
Патейдл, пишущий книгу «Логика болтовни с пятого на десятое», «убежден, что он содействовал петроградскому государственному перевороту и революции в России». «Он охотно сравнивает себя с великими деятелями России с той лишь разницей, что о них узнал весь народ, а о нем знал дома только узкий круг его клиентов по проигранным процессам».
Кудела мечтает о памятнике, Папоушек и Фишер разыгрывают из себя таинственных заговорщиков: первый ведет переписку только шифром, второй «представляет из себя персонаж детективного романа «Лжеграф»». «Баланс его (Куделы.— Н. Е.) общественной деятельности, две разбитые подметки, которые он прошлепал, агитируя против Союза по Киеву». «Политические выступления господина Шебы — всегда большие представления, достойные кабаре». Тому же Куделе его политическая деятельность не мешает быть мистиком и клерикалом: «Его политические доклады— визионерские15 разговоры души о мистерии вселенной», «он пропагандирует также православие и клерикализм, и его наиславнейшим литературным произведением являются адреса, которые сопровождали иконы, преподнесенные 3-му полку». Гашек отмечает моральную нечистоплотность недоучившегося студента Фишера, незаконно присвоившего себе звание доктора (за границей таким званием наделяются лица, имеющие законченное высшее образование).

Но после апрельского съезда высмеянные Гашеком социал-демократы вошли в руководство «Одбочки», активно поддерживая его буржуазную политику.
Действуя через командование корпуса, они решили расправиться со своим обидчиком.
На Гашека обрушилось его непосредственное военное начальство. В «Славянском вестнике» появляется его заявление, в котором он писал:
«Глубоко сожалею об оскорблении, которое я допустил по отношению к членам сотрудникам Союза в статье «Клуб пиквиков», в «Революции» от 23.IV.1917 г. № 1, особенно глубоко сожалею о безнравственных нападках на личность Б. Павлу, человека искреннего и честного, и прошу обиженных деятелей Халупу, д-ра Патейдла, д-ра Куделу, г. Шебу, кандидата философии Папоушка и д-ра Фишера меня извинить.
Как доказательство подлинного сожаления сообщаю, что я порываю всякие отношения с редактором Скоканом и группой «Революции» и отбываю на фронт.
Действующая армия.
15 мая 1917 г.
Ярослав Гашек».

Такая капитуляция не делает чести Гашеку. Ее трудно извинить, но можно понять причины, побудившие его так поступить. Напомним, что он выступал за единство в рядах участников антиавстрийского движения. В своем фельетоне о чешских пиквиках сатирик осуждает социал-демократов именно за их деятельность, направленную против единства движения.16 Теперь же, когда они сами вошли в состав руководства «Одбочки», Гашек счел излишним дальнейшую борьбу против них, хотя, судя по тем подробностям, с которыми даны портреты этих пиквиков, его общая оценка Халупы, Куделы и др. едва ли изменилась.
Заслуживают внимания два обстоятельства, связанные с приведенным заявлением Гашека.
Во-первых, примечательна заключительная фраза этого заявления совершенно в духе автора: «Как доказательство подлинного сожаления...» с заверением «...и отбываю на фронт». Нетрудно догадаться, что подлинный смысл этой фразы противоположен выраженному мнению. Зачем нужно убеждать в своей искренности, как не для того, чтобы как раз вызвать обоснованное сомнение в этом?17 И нужно ли было после этого «отбывать на фронт?» Очевидно, Гашек хотел дать понять тем, кто прочтет заявление, что сделано оно не по его доброй воле.
Различные источники приводят дополнительные данные относительно этого заявления. После того как в результате одержанной на съезде чехословаков в Киеве победы «петроградцев» высмеянные им «чешские пиквики» оказались во главе «Одбочки», они через военное командование немедленно отправили писателя на фронт. Здесь его в течение почти месяца переводили из одной части в другую, чтобы подчеркнуть наказание, и наконец зачислили в 1-й полк, известный как самый консервативный и реакционный. Здесь через быстро созданный военный суд Гашеку было предложено, если он хочет избежать тяжкого наказания, публично отречься от своих обвинений. Он набросал «отречение», но в такой форме, что оно вызвало оглушительный хохот судей, которые тотчас же приказали вывести его из комнаты суда и составили требуемый текст сами. Когда его вновь ввели, Гашек подписал этот текст, предварительно, однако, дополнив его таким замечанием: «...На фронт не ухожу, потому что к своей радости уже на фронте, и это для меня никак не может быть наказанием, так как я сам добровольно пошел на фронт уже при своем безоговорочном вступлении в чешскую армию». Это добавление судьями было тотчас же вычеркнуто.
Единственно, может быть, в чем он был искренен — это в заявлении о своем разрыве с группой Скокана. Вероятно, революционные настроения этой группы или по крайней мере ее лидера были не столь уж сильны.18
Во-вторых, заявление напечатано не в «Чехо словане», ставшем органом «Одбочки», а в газете группы «Чехословацкое единение» («Еднота»).
По сообщению Кржижека,19 заявление Гашека с извинениями и прочим было послано не только в «Славянский вестник», но также в «Чехослован» и «Чехословак», однако там его не поместили. О причинах этого можно высказать лишь предположение. Видимо, редакционные работники газет были более сообразительны, чем судьи; поняли, что заявление довольно ясно намекает на примененные к его автору репрессии, и решили, что при широкой популярности Гашека среди солдат и военнопленных чехов такое заявление произведет неблагоприятное для руководства «Одбочки» впечатление, тем более что она только начинала свою деятельность и должна была приобретать авторитет у руководимой ею массы чехов.
С другой стороны, для понимания мотивов, по которым, по нашему мнению, заявление Гашека напечатал «Славянский вестник», орган группы «Еднота», не лишне будет познакомиться с историей этой группы.
История «Едноты» довольно любопытна. Организованная в первые годы войны крупным киевским промышленником Дединой, чехом по национальности, она сначала имела обычную для групп, которые создавались хозяевами из своих рабочих, верноподданническую, монархическую окраску, но особого славянофильского тона с пресловутыми идеями белого царя и мессианской роли русского народа для всего славянства. С 1915—1916 гг. медленно, но последовательно характер этой организации стал изменяться. В это время в «Едноту» наряду с прежними членами, рабочими-чехами, жившими с давних пор в России, вступают и новые — перебежчики из австрийской армии, которые работали у Дедины и других киевских фабри- кантов-чехов. «Еднота» обвиняла руководство «Союза чехословацких обществ» и особенно его петроградскую группу в неискренности по отношению к царскому, а затем Временному правительству и русскому народу, от которого чехи ждали решающего содействия в деле национального освобождения, какое было оказано в в свое время сербам и болгарам. Эти обвинения имели определенные основания. Несмотря на свою фальшивую иронию, Масарик невольно признает: «Возникли недоразумения между Петроградом и Киевом, потом в самом Киеве; здесь было основано удивительное «Чехословацкое единение», которое нападало на Союз и доносило на всех, особенно же на меня и мое пресловутое западничество».20 И еще: «...Наши пленные и граждане из Чехии и Словакии, застигнутые войной и застрявшие в России, также возлагали свои надежды на официальную Россию. И только после познания России и после революции изменились их взгляды.21 Тем значительней становится заслуга петроградцев, которые... защищали более критическое отношение к России и крепко держались за программу единого освободительного движения. По этому поводу особенно вспоминаю три имени: Павлу, Чермак, Клецанда».22
Позднее, в 1917 г., «Еднота» к удивлению и негодованию ее организаторов типа Дедины радикально изменила свой характер. В ней получили преобладание левые социал-демократы. По их инициативе 26 марта 1917 г. было созвано собрание, о котором упоминалось выше. Они развернули революционную агитацию среди чехов, вступая тем самым в определенное столкновение с руководством «Одбочки». В редакции «Славянского вестника», органа «Едноты», тоже, как нам представляется, поняли, что «отречение» Еашека не прибавляет чести «Одбочке», и охотно напечатали этот двусмысленный документ.
Для выяснения обстоятельств «отречения» Еашека от газеты «Революцйя» не бесполезны и такие данные. На выход в свет «Революции» и помещенной в ней статьи «Чешские пиквики» петроградский «Чехословак», руководимый рьяными масариковцами (издатель — Богумил Чермак, главный редактор - Богдан Павлу, ответственный редактор — Иржи Клецанда), откликнулся яростной заметкой под заголовком «Новая газета». В этой заметке без всяких доказательств «Чехословак», судя по специальному упоминанию Гашека, назвал «Революцию» такой газетой, а его таким автором, которые отличаются «отсутствием смысла и человеческого достоинства». А вскоре «Чехословак», все также ругая «Революцию» за то, что она обвиняет руководителей «Одбочки» в чрезмерно частом употреблении слова «автономия», с радостью отметил, что Гашек отрекся от «Революции».
«Петроградцы» торжествовали победу над «Революцией» и Гашеком. Но это была пиррова победа, если учесть, что «отречение» было напечатано в органе «Едноты», неизменно нападавшей на петроградскую группу и особенно на Богдана Павлу. Оценка Павлу в заявлении Гашека как «человека искреннего и честного» на страницах «Славянского вестника» звучала совсем иронически. Этого не замечали или делали вид, что не заметили, «петроградцы». Зато «Революция» с едкой иронией подчеркивала, что «Чехословак» не перепечатал заявления Гашека и сделал хорошую мину при плохой игре. «Ясно, что самому господину Павлу, — писала «Революция»,— это «свидетельство услужливости» показалось слишком неожиданным и если он обошел его почти молча, то тем самым обнаружил приличную долю хорошего вкуса и журналистской ловкости».23

В заключение всей этой истории первого оппозиционного выступления сатирика против заправил «Одбочки» нужно отметить его замечательную прозорливость: все высмеянные им в фельетоне «Клуб чешских пиквиков» политиканы вскоре оказались главарями контрреволюционного мятежа. Павлу стал главным комиссаром «Одбочки», правой рукой Масарика, а после его отъезда в марте 1918 г. из России — политическим руководителем мятежников; Кудела — редактором их газеты «Чехословацкий ежедневник»; Шеба, Халупа, Патейдл вошли в руководящую верхушку мятежников; Папоушек стал личным секретарем Масарика. Масарик непомерно хвалит всех их в своей книге «Мировая революция». В Чехословацкой буржуазной республике (1918—1939 гг.) эти «деятели» занимали крупные государственные посты министров, послов и т. д.
Так, за «критическим отношением к России», по «деликатному» выражению иезуита новейших времен Масарика, Гашек увидел у «петроградцев» и их киевских единомышленников проглядывавшие черты заклятых врагов русского, а в конечном счете и чешского народа, врагов революции и социализма.

 

* * *

С мая по сентябрь 1917 г. Гашек находился на фронте.24 В это время политическая обстановка в России развивалась чрезвычайно стремительно.

В ходе острой классовой борьбы вокруг вопросов войны и мира, земли и рабочего контроля постепенно разоблачали себя и теряли влияние в массах мелкобуржуазные партии меньшевиков и эсеров. Партия большевиков, вооруженная гениальными ленинскими апрельскими тезисами, программой развертывания буржуазно-демократической революции в социалистическую, расширяла свое влияние, укрепляла свой авторитет, увеличивала свое представительство в Советах, солдатских и крестьянских комитетах, профсоюзах и других организациях. Особенно быстро этот процесс развивался в конце августа после разгрома корниловского мятежа.
В это же время в Киеве происходило дальнейшее размежевание чешского движения. В конце мая была образована центральная руководящая группа социал- демократов. Она завязывает тесные связи с киевскими организациями русских социал-демократов, видимо, как с большевиками, так и с меньшевиками.
Вопрос об идейных и организационных связях чешских социал-демократов с русскими летом и осенью 1917 г. в Киеве к настоящему времени выяснен недостаточно подробно. Есть сведения, что наименование «Комитет чешско-славянской рабочей партии при Российской соц.-демократической партии» включало также добавление «объединенных меньшевиков», что свидетельствует об их организационной связи с меньшевиками. В приводимой ниже листовке этого комитета такого добавления нет. Идейно чешские левые социал- демократы в этот период развивались в направлении сближения с большевистскими взглядами, хотя допускали и оппортунистические колебания. Такое направление идейного развития чешских левых социал-демократов, а также факт предоставления им киевскими большевиками типографии и бумаги для издания газеты «Свобода», первый номер которой вышел 19 октября (1 ноября по новому стилю)25 дают основание предполагать, что и в предшествующие выходу «Свободы» месяцы у чешских левых социал-демократов существовала какая-то связь с киевскими большевиками.
Сохранился экземпляр интересной листовки, отражающей взгляды чешских левых социал-демократов в июне 1917 г. (согласно дате листовки) и свидетельствующей об организационной связи, которая существовала в это время между чешскими и русскими социал- демократами.
Вот содержание этой листовки, озаглавленной «Письмо Комитета Чешско-славянской рабочей партии при Российской соц.-демократической рабочей партии»26 (не отмечено — большевиков или меньшевиков.— Н. Е.).

«К русской демократии
К анкете Отдела международных сношений Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов о лозунге «Самоопределение народов».
Предисловие Русским товарищам
Обращаемся к Вам в очень серьезное время по делу, касающемуся не отдельных личностей или какой-нибудь партии, а по делу и в интересах 10-миллионного чешского народа.
Вы, многоуважаемые товарищи, в скором времени будете решать вопрос о малых народах и, следовательно, вопрос чешский. Мы убеждены, что от Вашего решения зависит, получит ли чешский народ самостоятельность и будут ли его жизненные требования поставлены на очередь при мирной конференции.
Надеемся поэтому, что Вы, товарищи, простите нас, что мы, непрошенные, хотим осведомить Вас о нашем деле и движении; ведь чешский вопрос — это не вопрос второстепенный, наоборот, он является вопросом сложным и поэтому при его решении необходимо детальное с ним знакомство.
Просим Вас, товарищи, чтобы Вы подумали о каждой фразе, о каждом слове, написанном здесь. Мы не хотим повлиять на Ваши чувства, но требуем сознательного всесторонне обдуманного решения нашего вопроса и мы убеждены, что Ваш разум, Ваша совесть решат его в нашу пользу».
Далее в листовке излагаются важнейшие события истории Чехии: деятельность Гуса, таборитов, поражение на Белой горе в 1620 г., после которого Чехия утратила национальную независимость, «возрождение» чешского языка и чешской культуры в XVIII — первой половине XIX в., революционные события 1848 г. до современной Австро-Венгрии и деятельности в ней чешской социал-демократии. Вывод из анализа современного (т. е. к 1917 г.) положения: бедные немецкие земли Австрии (Штирия, Хорутания, Сальцбург) живут в значительной степени за счет богатых чешских земель путем перекачивания средств через государственный бюджет, поэтому они будут сопротивляться отделению Чехии.
В листовке читаем: «Чешский народ за границей и дома — насколько это возможно при страшном австрийском полицейском режиме, громко заявляет и энергично требует полного освобождения всех земель с чешским и словацким населением, требует проведения лозунга «Самоопределение народов» в полном объеме для себя. Как народ, показавший себя много раз на высоте положения, народ, который всегда бился за право и справедливость политическую, духовную и социальную — этот народ требует и права на свою свободу.
И этот угнетенный чешский народ обращается к вам, товарищи, и просит о поддержке, просит о признании справедливых своих требований; он просит тем более, что знает, что эта война решает его судьбу на столетия и что этот момент обозначает для чешского народа гамлетовское: быть или не быть. Чешский народ отдает судьбу свою в ваши руки и не сомневается, что вы всеми силами будете поддерживать его справедливые требования.
Товарищи, вы дали свободу русскому народу, дайте ее и малому, угнетаемому немецким империализмом братскому и демократическому чешскому народу. Скажите, что наши требования справедливы и что вы будете в конференции отстаивать наше право па самоопределение».
К тексту листовки приложено также обращение «Демократиям всего мира. Требование чехов». Подписано: «ЦК Чешско-Славянской рабочей партии при Российской соц.-демократической рабочей партии».
Главнейшие положения этого обращения: 1) «Вопрос чешский... тесно связан с интересами всех государств...», граничащих с Чехией. 2) Он должен быть разрешен, так как чешский народ имеет большие заслуги в развитии мировой культуры. 3) Автономия не может удовлетворить чехов, что поддерживается немецкой социал-демократией, которой свойственны шовинистические наклонности.
«Поэтому чешский народ требует окончательного переустройства габсбургской монархии и создания самостоятельной Чешско-Словацкой республики.
Киев, июнь 1917 г.»

Как видно из текста листовки, в ней говорится главным образом о национальном освобождении чехов и словаков. Позиция левых социал-демократов в то время уже существенно отличалась не только от позиции «ма- сариковцев», но и правых социал-демократов.
Различие этих взглядов проявилось в том, что левые социал-демократы решительно отвергли автономию чехов и словаков в рамках Австро-Венгрии как форму их будущего государственного устройства. А «масариковцы» вслед за своим вождем, хотя и сдержанно, призывали смириться с возможностью автономии.
Кроме того, в этой листовке нет никакого упоминания о западных союзниках, т.е. Англии, Франции и США, в то время как «масариковцы» на все лады старались прославить империалистов Запада, в частности Вильсона, как «великих демократов», несущих чехам и словакам «национальное освобождение». В этом вопросе заметен явный прогресс «левых» по сравнению с позицией, занятой чешскими социал-демократами три месяца назад на собрании в зале коммерческого училища (см. выше). Авторы приводимой нами листовки уже не проявляют такой наивности, чтобы с призывом к «Демократиям всего мира» обращаться через послов империалистических держав к рабочим этих стран, как раньше они это делали.
В отличие от «масариковцев», вопивших о развале России, где будто бы воцарились анархия и хаос, обливавших грязью революционных рабочих и крестьян, которые под руководством большевиков боролись против Временного правительства, авторы листовки, как это видно из ее текста, проникнуты безграничным доверием и уважением к русской революционной демократии, представленной Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов.
Правда, видя в Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов руководящий центр революционной демократии, они словно не учитывают господства в нем меньшевиков и эсеров, не учитывают отличия их политики, особенно в вопросах войны и мира, от политики большевиков. По всей видимости чехи не считали себя вправе в это время четко определить свою позицию, когда обращались к органам государственной власти, в которых участвовали различные политические партии.
Различие взглядов проявилось и в том, что левые социал-демократы не требовали «войны до победного конца», как этого добивались в унисон с Временным правительством и эсеровско-меньшевистской частью Петроградского Совета «масариковцы». Левые социал-демократы говорили уже о близкой мирной конференции как естественном и неизбежном событии, чем они недвусмысленно выражали свое согласие с большевистской антивоенной политикой.
Оторванный от Киева, Гашек в эти решающие месяцы идейного развития чешских левых социал-демократов еще более отстает от них в политическом отношении, чем это было на собрании 26 марта.
Если тогда это сказалось в отсутствии классового пролетарского подхода в оценке событий, то теперь этот идейный недостаток дал себя знать, когда нужно было определить свое отношение к самому важному явлению того времени — империалистической войне. Не понимая характера империализма и сущности империалистической войны, Гашек не сумел занять единственно правильной политической позиции осуждения империалистической войны, превращения ее в гражданскую и поплелся за руководством «Одбочки» со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В эти месяцы его пребывания на фронте (май — август) чехословацкие воинские части значительно усилились. 2 июля три чехословацких полка, в одном из которых был Гашек, участвовали в наступлении русской армии в районе Зборова. Действия их были весьма успешны. Они прорвали фронт на участке своего наступления, захватили 4200 человек пленных и 20 орудий, потеряв 190 человек убитыми и 700 ранеными.
Следует отметить, что этот успех был обеспечен не только решительными действиями личного состава чехословацких полков, но и тем, что им противостояли австрийские 35-й и 75-й полки, в своем большинстве состоявшие из чехов, что, очевидно, учитывалось командованием русской армии, определившим для наступления чехословацких частей именно этот участок фронта.
Известно, однако, что в целом июньское наступление провалилось. Предпринятое Керенским, по настоянию англо-французских империалистов, оно преследовало далеко идущие цели. «Чем дальше углублялась революция, тем больше буржуазия пыталась использовать единственное, по ее мнению, средство спасения — заставить армию наступать на фронте. Расчет буржуазии был прост. В случае успеха наступление укрепило бы власть правительства, позволило бы ему обрушиться на большевиков и разогнать Советы. В случае неудачи наступления можно было свалить вину на большевиков, обвинить их в разложении армии, запретить их деятельность, а затем разогнать и Советы».27
Наступление не могло иметь успеха. Усталость солдат, непонимание ими цели продолжения войны и, в частности, этого наступления, недоверие к чуждому для солдат командному составу, нехватка снарядов и артиллерии — все это определило провал наступательных операций на фронте. Разоблачение большевиками империалистических целей войны делало ее для солдат еще более ненавистной.

Большевики через Петербургский Совет рабочих и солдатских депутатов требовали прекратить подготовку Временным правительством наступления, которое должно было стоить многих тысяч жизней и еще больше принести ранений и увечий. Однако благодаря предательской политике меньшевиков и эсеров наступление все-таки было предпринято и имело самые катастрофические последствия. Для масс стал ясен антинародный характер политики Временного правительства и поддерживавших его эсеров и меньшевиков.
После неудачного июньского наступления усилился развал фронта. В этой обстановке в условиях всеобщей усталости от войны русские воинские части стали уходить с позиций.
В начале июля австро-германские войска под командованием Маккензена повели наступление в районе Галиции (теперешняя Западная Украина), быстро продвигаясь на Восток. Это наступление поставило в трудное положение разваливавшуюся русскую армию, а также и чешские полки.
После четырех месяцев пребывания на фронте, когда в памяти высмеянных Гашеком «масариковцев» обида несколько загладилась, сатирик снова выступил на страницах «Чехослована». В номере от 3 сентября напечатано его «Письмо с фронта», посланное им с передовой еще 15 августа.
Письмо во многом объясняет политическую позицию Гашека за последующие несколько месяцев, самых неприглядных в жизни сатирика. Нетрудно понять, зная предшествующую жизнь Гашека, его симпатии и антипатии, особенности характера, склонности и взгляды, что, находясь в России, он рано или поздно должен был прийти к большевикам. Совершенно очевидны кричащие различия между ним и политиканами из «Одбочки» и командования корпуса. Неудивительно, что, например, разошлись в противоположные стороны пути Гашека и дружившего с ним в те времена писателя Рудольфа Медека, который вскоре стал одним из старших офицеров контрреволюционного корпуса, а несколько позднее получил даже чин генерала. Гашек большую часть своей жизни провел среди обездоленных и угнетенных, в гуще народа. Руководство «Одбочки» и корпуса состояло из буржуазии и верхушки буржуазной интеллигенции.
В момент начала стремительного наступления армии Маккензена писатель находился на передовой линии фронта. В своем письме Гашек верно рисует картину разложения русской армии и указывает на непосредственные его причины, но не понимает неизбежности такого положения, не видит более глубоких подспудных причин этого. Правильно отмечается, что отказ солдат продолжать войну, уход из окопов был в значительной степени следствием антивоенной агитации большевиков. Но писатель при этом не понимает, что антивоенная позиция большевиков оправдана: война по своим целям совершенно чужда, больше того, враждебна интересам трудящихся, что такая позиция наиболее последовательно выражала настроения подавляющего большинства солдат, русского народа.
В письме очень выразительно, с искренним чувством горечи и острой боли, даже отчаяния, описываются тягостные последствия для чешских частей поспешного отступления русских полков со своих позиций: «До сих пор точно неизвестно, какой полк предал наш батальон, который так блестяще 18 и 19 июля разгромил укрепления австрийцев и немцев в Восточной Галиции, а несколькими днями позже овладел городами Галиции, ключами ко Львову. Сегодня на этих местах геройской борьбы людей, понимающих, что значит разбить милитаристскую Германию и Австрию, пруссак распевает «Wacht am Rhein», а австриец «Oesterreich, du edles Haus».28 И нет сомнения, что маленькое кладбище наших молодцов у Цецова, павших в славные дни победы у Зборова и на Красной Липе, осматривает сейчас австрийский фельдфебель с воинской комиссией и переписывает для рапорта начальству надписи на могилах наших героев. (Намек на то, что в Чехии будут применены санкции к семьям погибших.— Н. Е.) В этом нет ни капли сентиментальности, когда я об этом вспоминаю. Мною владеет злость, такая грозная, неистовая злость из-за того, что так много утрачено...
Случилось так, что 5 июля пришли австрийцы и немцы, чтобы осквернить могилы наших героев в Цецове».
Подробно рассказывая о тяжелых арьергардных боях, которые вели чехи, постоянно подвергавшиеся фланговым ударам противника из-за отхода соседних русских частей, писатель приходит к выводу, что чешские полки, задержав стремительное наступление Маккензена, предотвратили более серьезный разгром русской армии. В связи с этим он иронизирует над сообщениями немцев о 42 тыс. пленных, когда «в окопах на 1-й линии не оставалось ни одного «землячка»».29 Немцы шли по пустой земле и брать в плен им было некого.
В письме описываются личные впечатления автора, полученные им на том узком участке фронта, где он был непосредственным свидетелем развернувшихся событий.
Нет сомнения, что в общей, явно искаженной характеристике положения и преувеличенной роли чешских частей во время июльского отступления Гашек в письме отразил настроения того окружения, в котором он находился; как указывалось выше, 1-й полк был самым реакционным в чешском корпусе. Несомненно, тяжелые воспоминания об ужасных днях отступления, как и воздействие окружающей среды, обусловили то помрачение политического сознания писателя, которое проявилось у него и в последующие несколько месяцев (до конца февраля 1918 г.) и толкнуло его на досадные блуждания, замедлив выход на единственно верную дорогу.
Важно, однако, отметить, что в этой статье, дышащей негодованием и злостью на большевистски настроенных солдат, которые покидали фронт, писатель тотчас же после самых тяжелых клеветнических обвинений по их адресу предается мучительным размышлениям, стремясь выяснить для себя глубочайшие причины такого, как ему казалось, абсурдного поведения. «Сейчас, когда об этом раздумываю,— пишет он,— я не найду подходящего слова для обозначения такого явления, которое русская печать назвала отступлением. Было ли это отступление? Было ли это бегство? Ни то, ни другое. (Показательно, что, повторив клеветническое утверждение этой печати, он тут же от нее отмежевывается. — Н. Е.) Это было нечто подобное тому, как если бы кто-нибудь отошел от порученного его охране места и оставил гореть в соломе свечку, а сам спокойно отправился домой. Англичане это называют «moral insanity» (мораль безумия).
Найдется когда-нибудь психолог, который объяснит все, что произошло в душе солдат тех гвардейских полков, которые покинули окопы, бросили винтовки в жито и пошли растаскивать тыловые склады обмундирования, сахара, махорки, выбрасывали патроны из сумок, чтобы освободить место для консервов из разграбленных складов...»
Очевидно, сам писатель еще не уяснил себе, «что произошло в душе солдат». Впрочем, чтобы это понять, ему потребовалось не так уж много времени.
Интересна такая приведенная в статье трогательная сценка, свидетельствующая о теплом чувстве Гашека, которое он испытывал к русским. Это чувство никогда не оставляло его. «Разговорился я с одним из этой дезорганизованной массы (русских солдат,— И. Е.)\ Видишь, — сказал я ему,— мы шли биться за ваши «землю и волю» (написано Гашеком по-русски.— Н. Е.), а вы отошли и оставили нас в этом потоке немецко-австрийских войск, где на каждый наш полк обрушились по две дивизии».
У этого солдата были синие добродушные глаза (отличительный признак лукавства, по Гашеку, точно такие, как у Швейка), в которых показались слезы: «Мы не подумали,— сказал он и покраснел, как дитя, застигнутое за чем-то неприличным,— нам сказали, что, как только мы отойдем из Галиции, он уделает мир, и мы возвратимся к своим бабам». Судя по приведенному разговору, Гашеку в это время пришлось встречаться лишь с такими русскими солдатами, которые не отличались высоким уровнем политического сознания.

О деятельности Гашека в сентябре — октябре 1917 г. мы имеем сведения из «Чехослована» и некоторых других источников. В «Чехословане» от 22 октября 1917 г. опубликован отчет «Манифестация 1-го полка в память трехлетнего юбилея выступления чехословацкого революционного войска»,30 из которого узнаем, что на митинге 10 октября, состоявшемся в связи с празднованием, «выступил секретарь полкового комитета брат31 Ярослав Гашек», который посвятил свою речь памяти павших в борьбе с Австрией. Он призвал следовать их примеру, проявлять такой же героизм и самопожертвование, памятуя о достижении конечной цели — уничтожении угнетательской двуединой монархии.
Деятельность Гашека в полковом комитете привела к столкновению с его окружением по вопросу отношения к происходившему в России. Крайне реакционным элементам он внушал ненависть своими революционными взглядами. Сначала это проявлялось открыто, а потом, чтобы не навлекать на себя неприязнь солдат, которые уважали писателя, недоброжелатели стали выступать с выпадами против него в ротных и полковых юмористических газетах. Так в восьмом номере газеты 7 роты 1-го полка «Šlehu» («Порка») была помещена статейка «Ораторские успехи автора «Бравого солдата Швейка»», которая наглядно характеризует позицию врагов Гашека, а через нее дает возможность узнать и о деятельности писателя, его взглядах и настроениях.
В статье как раз описывается упомянутый выше митинг, посвященный трехлетию выступления на фронт чешской дружины. Автор статейки с большим уважением отзывается о вновь назначенном командире корпуса русском генерале Шокорове и весьма иронически рассказывает, что после его отъезда при первом посещении корпуса раздалось: «На митинг!» Кстати, этот призыв приведен по-русски, очевидно, чтобы подчеркнуть, что это от русских и чехи, к сожалению автора, научились митинговать...
«Прослушали таким образом уж три речи, когда выступил известный, всюду приветствуемый, всюду необходимый и всюду ораторствующий председатель полкового комитета юморист Гашек. Говорил о революции.
Нет такого места, откуда бы он не говорил на эту тему. Говорил с межи, со стола, с трибуны, с экипажа, и хорошо помню, что один раз он даже говорил с постели и именно как раз на тему «Революция»...
Таким образом, 10 октября наш известный, всюду приветствуемый, всюду необходимый и всюду ораторствующий юморист Гашек влез на экипаж, принял свое усталое выражение лица и сказал: «Дорогие братья!— начал и продолжал на свою постоянную тему, закончив пламенным обращением.— Не забывайте, что вы подняли знамя революции! Вы должны быть полны революцией! Вашей единой мыслью должна быть революция! Вставая, бодрствуя и ложась, вы должны думать о революции, только и только о революции!» Тотчас после этого прибавил: «Прошу братьев из полкового комитета, чтобы собрались в обычном месте»».
Желая высмеять Гашека, его противник наглядно свидетельствует о горячей преданности писателя делу революции. Многозначительна и приведенная последняя фраза Гашека. Автора заметки бесит, что ненавидимый им писатель руководит полковым комитетом. По ошибке он даже называет его не секретарем, кем в действительности был Гашек, а председателем комитета.
Зная, какую роль в 1917 г. играли полковые комитеты, которые избирались против воли масариковского руководства и в чешских частях, можно легко понять, насколько писателя поглощали полковые дела в течение сентября — октября 1917 г.
Но ко второй половине октября Гашек, очевидно, ушел из полка.32 И вот мы находим снова его выступления, часто по два и по три, в каждом номере «Чехослована». Конец 1917 г. был временем самого интенсивного его сотрудничества в этом еженедельнике. Кроме того, он печатался и в журнале «Чехословацкий солдат», органе «Одбочки». Думается, что такая интенсивность его творчества стимулировалась непрерывными мучительными раздумьями над развивающимися событиями, неослабевающим стремлением осмыслить происходящее вокруг.
А ход событий не давал долго размышлять, требовал немедленного ответа на важнейший вопрос современности: с кем ты в этой величайшей битве истории.
Произошла Великая Октябрьская социалистическая революция. Пушки «Авроры» возвестили миру о возникновении нового, социалистического государства рабочих и крестьян. Под руководством большевиков, великого стратега революции В. И. Ленина рабочие и крестьяне России свергли власть буржуазии и установили диктатуру пролетариата. Советское правительство во главе с В. И. Лениным обратилось ко всем воюющим государствам с призывом прекратить войну и начать мирные переговоры. В этих условиях открывались новые перспективы решения вопроса о достижении чехами и словаками независимости по принципам большевистского лозунга о демократическом мире без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов.
Рушился порядок, господствовавший в мире в течение веков. И как бы этот порядок ни подвергался разнообразной критике, такие его основы, как частная собственность, социальное неравенство и т. д., представлялись еще незыблемыми даже для многих из тех, кто не прочь был раньше потолковать о самых радикальных преобразованиях. Не мог сразу понять исторической закономерности совершающегося и Гашек. В то время было немало людей и более крупного масштаба, которые ранее призывали очистительную бурю, а теперь, когда она грянула, растерялись. «Чехослован», например, в номере от 19 ноября, захлебываясь от восторга, с одобрительными комментариями перепечатал из «Новой жизни» перевод глубоко ошибочной статьи М. Горького «К демократии».
Начинался новый период истории. Однако на Украине, где был сосредоточен чехословацкий корпус и развивалась деятельность Гашека, Советская власть окончательно еще не утвердилась. 29 октября (11 ноября) 1917 г. в Киеве началось восстание за власть Советов солдат и рабочих под руководством большевиков. В течение трех дней восставшие разгромили войска, которые поддерживали Временное правительство. Но Центральная рада, в распоряжении которой была значительная вооруженная сила обманутых националистическими лозунгами солдат-украинцев, использовала сложившееся положение и захватила власть. Режим контрреволюционной диктатуры Центральной рады распространился и на значительную территорию Украины.

Из России, где в это время шла бурная перестройка всей жизни сверху донизу на новых социалистических началах, сюда, на Украину, приходили вести, которые после обработки их правительственной цензурой попадали на страницы газет в искаженном до неузнаваемости виде.
Но Рада была не в состоянии остановить непреодолимого развития революции: активно действовало большевистское тюдполье, готовившее новое восстание, «Правда» и другие большевистские газеты достигали и киевских читателей.
Под влиянием всех этих событий обострялись разногласия в самом чехословацком антиавстрийском движении. Еще до Октябрьской революции левые социал-демократы, пользуясь материальной помощью киевских большевиков, 19 октября (1 ноября по новому стилю) приступили к выпуску печатного органа центрального комитета чехословацкой социал-демократической рабочей партии — газеты «Свобода».
Много еще незрелого было во взглядах руководителей левых социал-демократов, которые возглавляли и редакцию «Свободы». В частности, они, как и все, кто участвовал в движении, благоговели перед Масариком, считая его социалистическим вождем. Однако со страниц «Свободы» все острее звучала критика руководства «Одбочки». Благодаря вмешательству членов Центрального Комитета Чехословацкой социал- демократической партии в Киеве было пресечено использование чехословацкого полка в уличных боях на стороне Центральной рады.
Статьи Гашека и тем более юморески, которые напечатаны в ноябре, совершенно не касались происходивших событий или затрагивали их косвенно. В своих статьях и особенно в юморесках он больше всего обращается к своей основной теме — обличению Австрии, ее правителей, государственных порядков, отдельных сторон ее быта и нравов. В статье «Процесс 39 чешских металлистов» автор приводит возмутительные факты чудовищной эксплуатации чешских тружеников «австрийскими крупными капиталистами (появление такого выражения в языке Гашека очень характерно, в этом сказалось явное влияние лексики большевистских газет и «Свободы».— Н. Е.), широко использующими свою власть над рабочими, которые выполняют, как говорилось в официальных документах, свои «военные обязанности».
Что понимали тогда австрийские крупные капиталисты под словами «военные обязанности», лучше всего видно из обвинительного заключения по делу 24-летнего металлиста Яна Кофроня, который был привлечен к судебной ответственности за преступление— «восстание», выразившееся в том, что он отказался красить железную изгородь у виллы барона Рингофера (владельца металлургического завода.— Н. Е.). Это не юмореска, а правдивая история, рассказанная Гашеком33 так, как она была изложена в обвинении.34
К судьбе осужденных чешских металлистов писатель возвращается в статье «Черно-желтые35 святки чешского рабочего». Рассказав о присуждении к 15— 18 месяцам тюрьмы каждого из 32 металлистов за участие в забастовке, писатель высказывает весьма здравые суждения о развитии политического сознания чешских рабочих под влиянием войны: «Чем острее средства, используемые Австрией по отношению к чешским рабочим, тем больше это выявляет ее слабость. Войну господствующие классы используют для того, чтобы всю ее тяжесть взвалить на чешский пролетариат, чтобы усилить испытываемый им гнет.
Неудивительно, что сегодня чешский рабочий — это революционер. Он прошел суровую школу рабочего движения; и война, которая была направлена против него, закалила его. Это было неумолимое жизненное испытание, когда чех, несмотря на угрозы ему австрийской виселицей, сохранил свой крепкий неодолимый характер и не склонился перед Австрией».
Показательна сама постановка вопроса о положении рабочих и о рабочем движении в публицистике Гашека. Даже в довоенном творчестве он чрезвычайно редко обращался к изображению рабочих, а о рабочем движении, не считая насмешек над оппортунизмом и соглашательством социал-демократов, вообще почти не говорил. За время же пребывания в России он впервые заговорил о рабочих и рабочем движении. Такие слова и сочетания, как «капиталисты», «крупные капиталисты», «господствующие классы», «пролетариат», «суровая школа рабочего движения», совершенно необычны в лексике Гашека.
В его обращении к такой тематике и в языке чувствуется влияние большевистской печати. И, конечно, медленно, но крепко ее правда властно воздействовала не только на направление интересов и язык Гашека-публициста, а также незаметно для него самого и на его сознание. Поэтому поражаешься, как рядом с таким ясным изложением политических связей и опосредствований писатель в фельетоне, напечатанном на следующей странице газеты, проявил непонимание политики Советской власти и большевиков. Процесс политического развития Гашека проходил очень быстро, но далеко не в последовательно прогрессивном направлении.
В ноябре — декабре 1917 г. руководством «Одбочки» и командованием корпуса развернулась кампания против Советской власти, большевиков, а также левых чешских социал-демократов, объединившихся вокруг «Свободы». Эта кампания активно велась и на страницах «Чехослована». Необходимо подчеркнуть, что, не считая письма с фронта от 15 августа, о котором мы уже говорили, Гашек не допускал в своих публикациях на страницах «Чехослована» никаких выпадов, направленных против большевиков.
В той глухой внутренней борьбе по переосмыслению всего того, что происходило вокруг, у Гашека возобладало пока чувство негодования на большевиков за их отказ от империалистической войны, в продолжении которой вплоть до разгрома австро-германского блока писатель видит единственное средство национального освобождения родной Чехии. Это чувство брало верх, но оно непрерывно ослабевало под воздействием происходивших событий, а также идейной борьбы, которую вела большевистская печать.
В обострившейся в середине декабря 1917 г. борьбе между реакционными руководителями «Одбочки» и немногочисленными, но активными революционными чехами писатель принял сторону первых. Сначала Гашек косвенно делает лишь невинные иронические выпады по адресу большевиков. Так, в юмореске «Трагедия фельдфебеля Адальберта Раубе», описывая переход через фронт австрофильски настроенного фельдфебеля, сатирик в качестве эпизодической комической фигуры рисует образ «землячка» — русского солдата, который один наблюдал за позицией шириной в добрую полуверсту (столько осталось на фронте солдат!). Он охотно пропускает через фронт к немцам Раубе, удовлетворившись его подпиской, что он, Раубе, во-первых, больше не будет воевать, во-вторых, не возьмет в руки оружие и, в-третьих, свергнет австрийского императора (!). Здесь высмеивается большевистски настроенный против войны и монархии солдат, который якобы настолько наивен и легковерен, что его можно провести ни к чему не обязывающими обещаниями.
В следующих номерах «Чехослована» писатель выступает с прямыми нападками на большевиков, левых чешских социал-демократов, «Свободу», делая это по различным поводам, а чаще и без всякого повода.
Нетрудно догадаться, почему такой поворот во взглядах Гашека совершился в середине декабря. Незадолго до этого в одной из юморесок, высмеивая некоего пана Теплицкого.36 Гашек очень сдержанно высказался о «Свободе», выразив надежду на сотрудничество ее редактора с руководством «Одбочки». Теперь, как видно, картина изменилась. Что же с тех пор произошло?
В противоположность ожиданиям Гашека между левыми социал-демократами и «Свободой», с одной стороны, и руководством «Одбочки» — с другой, разногласия не ослабевают, а обостряются. В Киеве 8— 9 декабря проходила конференция левых чешских социал-демократов, которая в принятых ею резолюциях отмежевалась от империалистов Антанты, заявив, что только помощь социалистической России может принести Чехословакии национальное освобождение. Резолюции конференции довольно недвусмысленно намекали на финансирование «Одбочки» империалистами Антанты. Решения конференции вызвали ярость в стане «масариковцев», о чем свидетельствует ряд статей «Чехослована». Не избежал участия в этой бесславной кампании и Гашек. В условиях обострившейся борьбы между левыми социал-демократами и «масариковцами» Гашек, не разобравшись пока, на чьей стороне правда, принял сторону последних. Это была тягчайшая ошибка писателя. Нет необходимости разбирать выпады писателя против большевиков, левых социал-демократов и «Свободы». Они не так уж многочисленны и довольно однообразны, выдержаны в тоне русской буржуазной печати того времени, хотя и значительно более сдержанны.
Намеки писателя трафаретны, неостроумны, иногда просто абсурдны, вроде обвинения в том, что «большевистская власть народных комиссаров в Петрограде упразднила рождественские святки». Левых социал-демократов и «Свободу» он, как и все «масариковцы», неизменно обвиняет в расколе чешского антиавстрийского движения в России.
Но стоит только ему отвлечься от такого неблагодарного занятия, как антибольшевистская полемика, как он снова становится самим собой, т.е. талантливым, остроумным рассказчиком.
В его юморесках этой поры сохраняется идейная направленность, присущая всей деятельности сатирика в чешском антиавстрийском движении,— дискредитация Австрийской империи, призывы к ее ликвидации, к борьбе за национальное освобождение родины.
Может показаться странным, что в момент, когда русская революция поворачивала историю на новую, доселе неизведанную дорогу, когда поставлен был вопрос о судьбе мира (не забудем, что в то время ожидалась поддержка русской революции социальным взрывом и в других странах, что отчасти и произошло), Гашек по-прежнему занимался войной с Австрией, Габсбургами, австрийской полицией, цензурой и т. д. Казалось бы, разве не важнее было выступать за последовательную революционную политику национального и социального освобождения, проводившуюся левыми социал-демократами, которые, сотрудничая с большевиками уже в конце 1917 г., организовали чехословацкие отряды Красной гвардии. Или выступать против них, за явно контрреволюционное руководство «Одбочки» и корпуса, за Масарика, проводившего такую хитрую, искусную политику, что даже левые социал-демократы, учитывая его авторитет, не отваживались не только открыто выступить против него, но даже и отмежеваться. Масарик почти вплоть до мятежа неизменно фигурировал в их программных документах как вождь чешского народа.
Как мы уже знаем, сатирик отчасти и выступал на стороне «масариковцев». Но ни по объему, ни, что самое главное, по остроте и мастерству его выступления в печати по вопросу, так сказать, внутреннему не идут ни в какое сравнение с разработкой антиавстрийской темы.
Понять причину такого кажущегося противоречия нетрудно. Не забудем, что в этот период развития мировых событий Гашека, как чеха, интересовал прежде всего вопрос о дальнейшей судьбе его родины. И даже события в России, как они ни были важны, он расценивал с точки зрения их отношений к этому вопросу. А ведь Австрийская империя еще существовала, ею правил Карл Габсбург, а в Бресте в качестве одного из главных участников мирных переговоров заседал австро-венгерский министр иностранных дел граф Чернин. Мало того, известно, что державы Антанты давали довольно двусмысленные обещания относительно предоставления независимости Чехословакии, так как по ряду соображений, главным образом антирусского характера, они стремились сохранить Австро-Венгрию. Как упоминалось выше, Масарик примирился с возможностью достижения лишь автономии Чехии и даже осторожно намекал на это в своих статьях конца 1917 г. Так что задача антиавстрийской борьбы, задача возбуждения ярости чехов против ненавистного им государственного режима продолжала оставаться актуальной.
Настойчивое сатирическое обличение Австрии Гашеком объясняют и такие чисто статистические данные. Известно, что в 1917—1918 гг. в России находилось около 300 тыс. военнопленных чехословаков. Из них в контрреволюционном корпусе впоследствии находилось приблизительно 50 тыс. (причем активных контрреволюционеров насчитывалось, вероятно, менее одной пятой части). В Красной Армии сражалось около 10 тыс. человек.37 Иначе говоря, в активной политической борьбе в России приняло участие не более 20 процентов всего состава военнопленных чехословаков.
А какова же была судьба остальных 240 тыс. чехословаков в России? Они дождались обмена военнопленными между Россией, с одной стороны, и Австро-Венгрией — с другой, и благополучно возвратились на родину. На эту инертную в политическом отношении массу и были рассчитаны антиавстрийские фельетоны и юморески Гашека. Он стремился в любой форме вовлечь ее в борьбу за ликвидацию Австро-Венгерской монархии, за основание независимого чехословацкого государства. Это была нелегкая задача.
В юмореске «Трусость» сатирик изображает господина Теплицкого, который под разными предлогами уклонялся от вступления в армию: то он не может расстаться со своими костюмами; то обижен, что его не пригласили раньше; то утверждает, что революция должна быть главным образом в мыслях; то заявляет, что он не хочет, чтобы с ним погибло его изобретение. А все дело в его трусости. Так и заявляет ему об этом один из его собеседников.
Любопытно отношение писателя в этой юмореске к «Свободе» и ее редакции, состоявшей из руководителей чехословацких левых социал-демократов. «Теперь он (господин Теплицкий. — Н. Е.), — говорится в ней,— последние надежды возлагает на «Свободу». Однако думаю, что «Свобода» еще не сказала своего последнего слова, так как сегодня необходимо вселять в товарищей мужество, укреплять в них силу воли. Это новый элемент для нашей будущей жизни.
И поэтому крепко надеемся, что в «Свободе» будет написано: «Каждый организованный товарищ должен вступить в войско».
Тогда господин Теплицкий скажет: «Вы ошибаетесь, что я организованный товарищ, что я говорил, что я организованный,… я вообще не человек, я трус»».
В то время когда Гашек писал эту юмореску, он еще не понимал, что правда на стороне большевиков и чешских левых социал-демократов, что только их борьба несет национальное и социальное освобождение Чехословакии и что этой цели не служит контрреволюционное руководство «Одбочки» и корпуса. Недаром «Свобода» перестала поддерживать кампанию за вступление в чехословацкое войско.
Но знаменательна его надежда на то, что «Свобода» изменит свою позицию. И эта надежда сбилась. Через четыре месяца, в феврале 1918 г., когда немецкие войска, нарушив заключенное с Советской Россией соглашение о перемирии, вторглись на территорию Украины, «Свобода» и левые социал-демократы не только призвали вступать чехословаков в организуемые ими отряды Красной гвардии для отпора немцам вместе с советскими войсками, но и в корпус, который, как они надеялись, также примкнет к советским войскам для совместной борьбы с австро-германскими захватчиками. И вот тогда-то писатель увидел, кто истинные борцы за свободу его народа, и кто буржуазные прихвостни, увидел и нашел дорогу к большевикам.
Показательно и другое. В рассматриваемой юмореске он не пытается даже полемизировать со «Свободой» относительно ее сдержанного отношения к чехословацкому войску (в то время оно еще было именно таким, месяцем позже стало явно враждебным). Писатель лишь разоблачает тех, кто свою политическую индифферентность и шкурничество старается прикрыть ссылкой на позицию «Свободы».
Для понимания настроений некоторой части чехословацких военнопленных показательна юмореска «Трагедия фельдфебеля Альберта Раубе». В ней рассказывается, как фельдфебель Раубе при помощи фирмы Помордякова, она же Левенштейн, перебирается через фронт к австрийцам в надежде на то, что, выдав себя за бежавшего из плена, он получит отпуск, жалование за время пребывания в плену, повышение в чине, а может быть, и награду, приобретет популярность через печать, выступления и т. д.
В действительности же Раубе, оказавшись сначала в венгерской части, получает зуботычины, попадает под строгий арест (стоять с утяжеленной выкладкой), а потом оттуда его отправляют в свой прежний полк, который находился на итальянском фронте, где он, разорванный надвое неприятельской гранатой, погибает.
Нетрудно догадаться о причинах, вызвавших появление этой юморески. В те дни, когда она сочинялась и печаталась, был уже широко известен ленинский Декрет о мире и военнопленные вели оживленные разговоры о близком возвращении на родину. Активно действовала в их среде и австро-германская агентура, которая довольно свободно проникала в это время на русскую территорию через развалившийся фронт. В этом смысл намека на еврейское происхождение фирмы, которая помогла Раубе перейти фронт.38
Часть военнопленных пыталась поскорее попасть домой путем бегства через фронт в Австро-Венгрию. Среди них особенно выделялись австрофилы и равнодушные, подобно Дудере, Галлеру, Гурту, Потужнику и другим персонажам того же рода, высмеянным Га- шеком в его юморесках второй половины 1916 — начала 1917 г. Своей юмореской о судьбе Раубе сатирик напоминал, что ждет в Австро-Венгрии тех, кто рвется туда.
Сходное предупреждение своим соотечественникам сделает образованный в конце февраля 1918 г. в Киеве Чехословацкий революционный Совет рабочих и солдат. В своем обращении «Ко всем чехам и словакам» от 24 февраля он призывал: «Не дайте обмануть себя обещаниями Подозрительных лиц! Не ждите добра от австрийских и германских войск. Не дайте погнать себя на итальянский фронт! Прислушайтесь к голосу своего разума и чувства!»
Как видим, в эти самые критические месяцы своей жизни (ноябрь 1917 — январь 1918 г.) Гашек по-прежнему подламывал своей сатирой изъеденную историческими бурями твердыню Австро-Венгрии. Показательно, что, несмотря на свое отрицательное отношение к большевикам, он не написал ни одного сатирического антибольшевистского рассказа, отделываясь самое большее легкими шутками в своих фельетонах на другие темы. Можно утверждать, что и в это время у него не было ненависти к большевикам, а лишь недоверие. Причем и это недоверие все более и более слабело, сменяясь усиленным стремлением разобраться в деятельности большевиков. Продолжая еще на страницах «Чехослована» отпускать насмешки по адресу большевиков, он в разговорах с сотрудниками этой газеты высказывает уже и сочувствие им. Очень интересное свидетельство таких противоречий Гашека в начале января 1918 г. приводит в своих воспоминаниях Швиговский, издатель «Чехослована».
В те дни всех чехов в Киеве волновало и вызывало горячие споры решение «Одбочки» перевезти корпус через Сибирь на французский фронт. По крайней мере так сообщалось в официальных документах. В действительности было уже решено использовать корпус для борьбы с Советами. Гашек категорически осуждал намечаемую перевозку корпуса во Францию и в связи с этим считал необходимым вместе с большевиками дать отпор наступавшим австро-германским войскам. На публичных сходках в типографии «Чехослована», как. вспоминает Швиговский, Гашек доказывал, что «наша история давно уже решила за нас и определила наш путь. Мы — потомки гуситов, а большевики — прямые продолжатели гусизма. Советская власть осуществляет гуситский коммунизм, а поэтому мы все без долгих размышлений должны идти за большевиками и помогать им».39
Приведенное воспоминание заслуживает внимания и доверия потому, что уже в ближайшие месяцы в публицистике Гашека мы не раз встретим его утверждения: гуситы и табориты — прямые предшественники большевизма, большевизм родствен чешским национально-революционным традициям.
Гашек был совсем близок к правильному решению острого вопроса, поставленного историей: с кем идти в развернувшейся смертельной борьбе между старым буржуазным миром и зародившимся молодым социалистическим государством? Ему потребовалось не так уж много времени, чтобы убедиться в своих заблуждениях и найти свое место там, где с наибольшей полнотой и последовательностью воплощались его давнишние смутные, недостаточно определенные революционные чаяния.

 

* * *

«Чехослован» — газета-журнал, орган антиавстрийского движения чехов в России

«Чехослован» — газета-журнал, орган антиавстрийского движения чехов в России

 

В течение января — февраля 1918 г. политическая обстановка в Киеве была крайне напряженной и быстро изменялась. До 26—27 января (8—9 февраля), т. е. до освобождения города восставшими киевлянами при поддержке советских войск, здесь правила реакционная буржуазно-националистическая Центральная рада. Но еще накануне, 15 (28) января, киевский пролетариат поднял восстание против кровавой диктатуры Рады. Бои длились 6 дней, войскам Рады временно удалось подавить восстание, хотя в отдельных районах Киева бои продолжались вплоть до вступления в него советских войск.
На короткий срок в Киеве утвердилась Советская власть. Но даже за эти считанные дни всякий наблюдатель, сознание которого не было до конца помрачено контрреволюционной пропагандой, мог убедиться, насколько Советская власть искаженно изображалась буржуазной печатью.
Между тем изгнанная Рада вступила в предательский союз с австро-германским империализмом. 18 февраля австро-германские войска начали наступление на Киев. Части чехословацкого корпуса еще за несколько дней до начала немецкого наступления стали стягиваться на левый берег Днепра. Уже после Октябрьской революции, когда Декретом о мире Советское правительство объявило о своей готовности немедленно начать переговоры о прекращении войны, Масарик и «Одбочка» лицемерно заявили, что, «поскольку Советская Россия не намерена продолжать войну с австро-германцами, чехословацкие части переходят в состав французской армии, чтобы продолжать войну с немцами».40 В действительности же империалисты Антанты, как это вскоре обнаружилось, стремились использовать корпус для содействия русской контрреволюции.
Приказ готовиться к отправке во Францию вызвал сильное брожение в чехословацких частях. Уже начиная с конца 1917 г. отношения между солдатами и офицерами обострились. Теперь, когда остатки распавшейся старой русской армии и вновь созданные еще малочисленные революционные отряды поспешно отступали по территории Украины под натиском австро-германских войск, приказ об отходе на восток без боя, естественно, вызвал у солдат недоверие к командованию корпуса. Как же так? — недоумевали они. Ведь чехословацкое войско создано для борьбы с немецкими империалистами, поработившими одни народы и стремящимися поработить другие,— и вот, когда силы корпуса вместе с русскими и украинскими отрядами особенно необходимо было использовать для отпора немецким империалистам, командование вместо этого уводит его для подготовки к далекому переезду во Францию.
Многие солдаты начинали понимать контрреволюционные цели «масариковцев» и поэтому покидали свои части и вступали в формируемые левыми социал-демократами отряды Красной гвардии. Такое брожение в рядовом составе частей корпуса было учтено руководством левых социал-демократов, хотя и явно переоценено. Была сделана попытка вырвать власть над корпусом из рук контрреволюционеров и привлечь его на сторону Советской власти, что обеспечило бы превращение его в подлинную силу национально-освободительной борьбы.
«24 февраля 1918 г. по соглашению, заключенному между социал-демократическими членами русского отделения Чешского национального совета и Исполнительным Комитетом чешских коммунистов, несколько сот пленных и солдат Красной гвардии образовали на открытом собрании «революционный совет чешских солдат и рабочих». Создание этого революционного совета являлось кульминационным пунктом в борьбе левых социал-демократов за то, чтобы поставить армию на службу национально-освободительному движению».41
Но правые социал-демократы по приказу Масарика предательски нарушили ими же принятое 24 февраля решение и вышли из революционного совета. Привлечь на сторону Советской власти корпус в целом не удалось. Он поспешно стал уходить на восток. Революционно настроенные солдаты покидали его ряды и вступали в красногвардейские отряды. А 1 марта в Киев вступили немцы. Под натиском превосходящих сил противника советские войска отступили к Харькову. В числе красногвардейских отрядов отходили, упорно обороняясь, и отряды красногвардейцев-чехословаков. Продвижение противника серьезно задерживал бронепоезд с экипажем из чехословацких красногвардейцев.
В январе и феврале, в месяцы, насыщенныё столь бурными событиями, происходит решительный поворот в политических взглядах Гашека. Не утративший прочно укрепившихся в нем с давних пор чувств уважения и симпатии к русскому народу, тесно связанный с массой одетых в шинели чехословацких трудящихся, он вместе с ними недоумевал и негодовал, узнав о приказе командования, не вступая в бой с наступающими австро-германцами, отходить на восток.
Этот шаг расценивался им в согласии с левыми чехословацкими социал-демократами как прямое предательство России, «где мы все нашли защиту и возможность проводить чешскую революцию»42 как отказ от борьбы с австро-германским империализмом, в чем заключался единственный смысл существования корпуса.
Мучительная «переоценка ценностей», происходившая в сознании писателя в течение года, вступила теперь в решающую стадию. Явная растерянность, идейный тупик еще чувствуется в его фельетонах, напечатанных в январе 1918 г. Правда, это малозначащие произведения. Писатель нисходит до малоостроумной болтовни о бракоразводном законе, разговоре Градчан (Пражского кремля) со сторожевой башней о затишье в Праге и пр.
Решающее влияние на политическое развитие Гашека оказало его непосредственное знакомство с Советской властью. Следует подчеркнуть, что на формирование его взглядов, идей, политической позиции, наконец, и на творчество всегда оказывало большее воздействие не столько усвоение каких-либо теоретических концепций или агитационно-пропагандистских лозунгов, сколько осмысление накопленных наблюдений, живого опыта.
Так было и в данном случае. Достаточно было писателю понаблюдать Советскую власть в действии, чтобы в несколько дней развеялись те ложные представления о ней, которые складывались в результате ложной информации. Только теперь, спустя три месяца после победы Октябрьской революции, Гашек узнал по-настоящему, что она дала народу.
Гашек видел, как рабочие брали руководство фабриками и заводами в свои руки посредством контроля за деятельностью администрации. Денежное наличие в банках и сберкассах было конфисковано, их ценности, за исключением мелких вкладов трудящихся, стали государственной собственностью. У буржуазии и помещиков, проживавших в городе, изымалось имущество (товары, продукты, мебель) и распределялось среди нуждающихся. Из подвалов и трущоб окраин рабочие переселялись в особняки городских богачей. Были устранены всякие унизительные формы отношений между так называемыми господами и трудовым людом. На каждом шагу можно было наблюдать невиданную никогда до того активность трудового народа в самых разнообразных проявлениях хозяйственной, политической и культурной жизни.
И если «причиной его временно неправильной позиции в отношении к большевикам была их антивоенная политика, которую он ошибочно рассматривал как удар по национально-освободительным чаяниям своих соотечественников, то теперь и в этом вопросе все прояснилось и стало на свое место. Большевики отнюдь не немецкие агенты, как чудовищно клеветали на них враги, а организаторы всемерного отпора захватническим устремлениям немецкого империализма, последовательные сторонники свободы и независимости всех угнетенных народов.
Стремительное изменение взглядов Гашека находит отражение в его немногочисленных печатных выступлениях этого краткого, но важного периода деятельности.

В фельетоне, напечатанном 24 февраля, Гашек рассуждает о социализме и идейном мещанстве. Этот фельетон — уже серьезное свидетельство пересмотра писателем своих политических взглядов и оценок. Но особенно важно напечатанное в «Известиях Чехословацкого революционного совета рабочих и солдат» обращение Гашека «Всем солдатам», в котором он призывал дать отпор наступающим австро-германцам как «авангарду капиталистов и империалистов, которые его выслали против политической и социальной революции, против русского и чешского пролетариата». Эта короткая цитата не нуждается в пространных комментариях. Одна терминология говорит о многом: австро-германские войска — «авангард капиталистов и империалистов», в том числе и Антанты. Это была правильная оценка роли германского милитаризма в будущих планах мировой реакции, что стало вскоре предметом переговоров в Париже между Вильсоном, Ллойд-Джорджем и Клемансо. Писатель предвидит неизбежность сговора «капиталистов и империалистов» «против политической и социальной революции», говорит о единстве целей «русского и чешского пролетариата». Это был решительный шаг к большевикам, и он стал бесповоротным.

Гашек переходит на сторону киевских левых социал-демократов. Но наладить сотрудничество с ними ему все-таки было нелегко: ведь еще не так давно он довольно резко выступал против них в «Чехословаке». И писатель решает окончательно порвать со всем, что его связывало с недавним прошлым. В конце февраля он уезжает в Москву, чтобы здесь, в столице Советской России, окончательно самоопределиться.43 Начинается самый славный, самый героический период жизни Гашека.
Не прошел даром этот год (март 1917 — март 1918 г.) великих свершений, пламенных восторгов перед раскрывающимися горизонтами, решительных и опрометчивых выступлений, тяжких огорчений и мучительных раздумий.
За этот год писателю удалось освободиться от некоторых псевдодемократических иллюзий, тормозивших его идейное развитие, понять многое из великой большевистской правды, разглядеть подлинных и мнимых борцов за национальное и социальное освобождение его народа, прийти к сознательному пониманию благородных принципов пролетарского интернационализма, которым он инстинктивно следовал с давних пор.
Преодолению идейно-политических колебаний Гашека решающим образом способствовал его давнишний глубокий демократизм, близость к самым разнообразным группам угнетенных и эксплуатируемых, к чешским солдатам. Это позволило ему воспринимать суждения, взгляды, настроения не только окружавшей его буржуазно-интеллигентной среды журналистов и политиканов, но и знать, что думают о происходящем, как оценивают его, чему симпатизируют и чем возмущаются рабочие и крестьяне, ремесленники и честные интеллигенты, добровольно вступившие в чехословацкий корпус.
Благоприятным условием для идейного прозрения сатирика были его прочные симпатии к русскому народу. Это помогло ему оценить величие дела Октябрьской социалистической революции, совершенной русским народом, разглядеть ее историческое значение за частными, временными, переходными крайностями и диссонансами, которые сопровождали ликвидацию отжившего реакционного общественного порядка и возникновение нового, прогрессивного строя.
Эти два фактора — демократизм и уважение к русскому народу •— обусловили последовательное восприятие большевистских идей, незаметно, но постепенно все более и более проникавших в его сознание, что наглядно видно из рассмотренной ранее публицистики сатирика. Даже лексика Гашека, как это показано выше, постепенно насыщается терминологией большевистской прессы.

Идейное развитие сатирика, естественно, сказалось в его художественном творчестве: в повести «Швейк в плену» появляется такая широта охвата действительности (сатирическое обозрение разнообразных сторон общественно-политической жизни Австрии в их взаимных связях и опосредствованиях), какой не было достигнуто Гашеком ранее, хотя им до того написана не одна сотня юморесок, вместивших множество персонажей и ситуаций. В этой повести сатирик сделал глубокие обобщения и выводы о кровавом безумии правителей абсолютистских государств, ввергающих подвластные им народы в пучину опустошительных войн, которые уносят миллионы человеческих жизней. Писатель предвидит близкое и неизбежное падение этих преступных маньяков.

Возвратившись к образу Швейка, который он начал создавать еще до войны, сатирик обогащает его новыми чертами, типизируя в нем своеобразным способом «от обратного» настроения широких масс чешского народа.
Напряженное и подчас мучительное осмысление происходивших грандиозных событий русской революции способствовало глубокой эмоциональной насыщенности произведений рассматриваемого периода. Большую заостренность и силу воздействия приобретают использованные им и ранее художественные приемы: лаконизм и емкость сатирических характеристик изображаемых персонажей; острота диалога; особая форма искусственной наивности, доведенная до полного правдоподобия, в соединении с гротеском; тонкая ирония и убийственный сарказм.
В художественном развитии сатирика этот год был важным этапом, в значительной степени подготовившим его будущее крупнейшее творческое достижение — создание «Швейка», который приобрел мировую известность.

 

Примечания 


1. «Петроградские» и «киевские» лидеры чешских организации в России.
2. Посылая Дюриха в Россию в середине 1916 г., Масарик преследовал далеко идущую цель — сблизиться с царским правительством и облегчить захват руководства антиавстрийским движением чехов в России. Дюрих в противоположность Масарику был известен как русофил и поэтому был приемлем для царского правительства.
3. «Cechoslovan», 1917, 19 марта, s. 9 («Чехослован» временно стал выходить вместо одного два раза в неделю).
4. Сведения об этой группе приводятся ниже.
5. «Čechoslovan», 1917, 29 марта, s. 9.
6. «История Коммунистической партии Советского Союза», М., 1959, стр. 198, 200—201.
7. «Průkopník» («Прукопник»; позже выходил под названием «PrůkopníkSvobody»).Орган чешских коммунистов, издававшийся в Москве с 27 марта по 24 мая 1918 г.
8. «Прукопник», 27 марта 1918 г.
9. Даты даются по старому стилю.
10. «Cechoslovan», 1917, 29 марта, s. 2.
11. «Cechoslovan», 1917, 15 апреля, s. 2.
12. «Cechoslovan», 1917, 10 апреля, s. 4.
13. Здесь и далее даты по новому стилю.
14. «Независимый политический еженедельник. Редактор и издатель Влад. Т. Скокан» — как значилось в заголовке.
15. Визионерские речи — по религиозным понятиям речи, произносимые в состоянии «наития», одухотворения сверхъестественной силой.
16. По этой же причине Гашек обрушивается на Б. Павлу, представителя «петроградской» группы, также враждовавшей с Вондраком и другими киевскими лидерами «Союза».
17. Гашек был мастер давать такие опровержения, которые косвенно подтверждали опровергаемое.
18. Сведения о Скокане и его группе очень скудны.
19. Jar. Křížek, Jaroslav Hašek"v revolučním Rusku, s. 100.
20. Т. Масарик, Мировая революция, т. I, Прага, 1926, стр. 169.
21. Масарик хочет сказать, что чехи якобы разочаровались в России и русских.
22. Т. Масарик, указ, соч., стр. 170.
23. «Революция», 15 июня 1917 г.
24. В июле 1917 г. в Киеве вышла в свет написанная Гашеком в течение предыдущих 10 месяцев книжка «Бравый солдат Швейк в плену». Она свидетельствует об оформлении у писателя глубоких антиимпериалистических взглядов, которые помогли ему в дальнейшем быстро преодолеть досадное непонимание им сущности большевистской антивоенной политики.
25. Индржих Веселы, Основание Коммунистической партии Чехословакии, М., 1956, стр. 68; в книге ошибочно приведена дата выхода «Свободы» —19 ноября. В ряде своих книг и статей И. Веселы говорит, хотя и недостаточно четко, о существовавших в рассматриваемый период связях между чешскими левыми социал-демократами и киевскими большевиками.
26. Текст написан на русском языке чехами и напечатан по старой русской орфографии.— И. Е.
27. «История Коммунистической партии Советского Союза», стр. 215—216.
28. Распространенные шовинистические песни немцев и австрийцев.
29. Так Гашек называет солдат русской армии по обычной форме обращения их друг к другу.
30. Имеется в виду выступление на фронт чешской дружины осенью 1914 г.
31. Участники антиавстрийского движения называли друг друга «братьями» по примеру таборитов.
32. В анкете, относящейся к концу 1920 г., на вопрос: «Служил ли в чехословацком корпусе.., когда ушел?» — Гашек отвечает: «В 1917 г., в сентябре». Ряд других данных, в том числе приведенное выше выступление писателя 10 октября как секретаря полкового комитета, дает основание отнести его уход из корпуса на месяц позднее.
33. Статья подписана псевдонимом «Д-р Владимир Станко».
34. «Cechoslovan», 1917, 26 ноября, s. 4.
35. Цвета австрийского государственного флага.
36. Некоторые детали дают основание полагать, что здесь, как и во многих гашековских юморесках, имеется в виду подлинное лицо, возможно, с той же фамилией.
37. В. Краль, указ, соч., стр. 67, 74 и др.
38. В те времена было широко распространено мнение, что некоторые еврейские фирмы на Украине шпионили в пользу Германии.
39. Свидетельство Швиговского из его воспоминаний приведено 3. Анчиком в статье «Ярослав Гашек в Красной Армии» («Svět Sovětů», 1955, č 49).
40. Есть сведения, что еще Временное правительство намеревалось отправить чехословацкий корпус во Францию (М. Д. Бонч-Бруевич. За власть Советам, «Звезда», 1957 г., № 3, стр. 137).
41. В. Краль, указ, соч., стр. 74—75.
42. Так скажет он об этом три месяца спустя в напечатанной в Самаре листовке, обращенной с призывом к чехословакам вступать в Красную Армию.
43. По свидетельству Йозефа Поспишила, который вместе с Гашеком был в полковом комитете (до отъезда писателя в Киев), а впоследствии в апреле — мае с ним же формировал чехословацкий отряд Красной Армии в Самаре (об этом дальше), уезжая в Москву, Гашек сказал (Поспишилу), что едет для того, чтобы просить Советское правительство сформировать вместо контрреволюционного корпуса чехословацкие части Красной Армии («Волжская Коммуна», 27 сентября 1959 г.).