«…Schlechte Leute haben keine Lieder»1, – написал немецкий поэт, завершая одно из своих двустиший.2 В этот вечер я до поздней ночи распевал татарские песни, так что никто из окружающих не мог ни уснуть, ни даже просто спокойно лежать. Из этого я заключаю, что немецкий поэт явно солгал.
Наверно, я все таки заснул раньше всех в комендатуре. В конце концов меня самого утомили эти монотонные мелодии с неизменными повторами «Эль, эль, бар, але, еле, бар, бар, бар».
Разбудил меня один из моих чувашей, доложивший, что приехали на санях какие то три человека, которые показывают постовому внизу свои бумаги.
Точная передача его сообщения звучала бы так: «Три сани, три люди, внизу полно бумаг. Одна, две, три бумаги».
– С тобой говорить, – продолжал он. – Злые, ругаются…
– Проводи их наверх.
Распахнулись двери, и гости вторглись в мою канцелярию спальню.
Первым был блондин с окладистой бородкой, вторым – женщина в овчинном полушубке, третьим – мужчина с черными усами и необычайно пронзительным взглядом.
По очереди представились: «Сорокин, Калибанова, Агапов».3 Последний при этом твердо и неумолимо добавил:
– Мы – коллегия Революционного трибунала Восточного фронта.
Я предложил им закурить, причем Агапов заметил:
– Как видно, товарищ Гашек, вам здесь неплохо живется. Такой табачок не могут позволить себе курить люди, которые честно служат революции.
Когда принесли самовар, мы начали беседовать о самых различных вещах. Сорокин говорил о литературе и рассказал, что, еще будучи левым эсером, он издал в Петрограде книжечку своих стихов под названием «Восстание», которая была конфискована Комиссариатом печати; но он теперь об этом не жалеет, потому что это была страшная глупость. Изучал филологию, а сейчас – председатель Революционного трибунала Восточного фронта.
Это был действительно очень милый, приятный человек с мягкой русой бородкой, за которую я его во время чаепития осторожно потрогал.
Товарищ Калибанова была студенткой медичкой, в недавнем прошлом тоже левая эсерка; очень живая, симпатичная особа, которая наизусть знала всего Маркса.
Агапов – третий член Революционного трибунала – был самым радикальным из них. Служил раньше секретарем у одного московского адвоката, у которого когда то скрывался генерал Каледин. По словам Агапова, адвокат был величайшим подлецом на свете, поскольку платил ему всего 15 рублей в месяц, а сам в три раза больше дал как то на чай официанту в Эрмитаже, который позволил ему плюнуть себе в лицо.
По виду Агапова можно было судить, что все предшествовавшее падению царизма сделало из него человека сурового, неумолимого, жестокого и страшного, который давно уже сводит счеты с теми, кто платил ему те несчастные 15 рублей. И он борется с этими тенями прошлого везде, где бы ни появлялся, и переносит свои подозрения на окружающих, видя в каждом возможного предателя.
Говорил он короткими, отрывистыми фразами, полными иронии. Когда за чаем я предложил ему кусок сахару, он сказал:
– Жизнь сладка лишь для некоторых, товарищ Гашек, но и для них она может стать горькой.
В ходе разговора речь зашла о том, что я по национальности чех, тогда Агапов заметил:
– Как волка ни корми, он все в лес смотрит.
Товарищ Сорокин ответил на это:
– Все выяснится при расследовании.
Товарищ Калибанова, улыбнувшись, предложила:
– Вероятно, все таки нужно показать товарищу Гашеку наши полномочия.
Я сказал, что мне будет приятно узнать, с кем имею честь познакомиться, поскольку без важной причины я не позволил бы никому будить себя среди ночи.
Агапов раскрыл портфель и показал мне мандат:

«Революционный Военный Совет штаба Восточного фронта № 728 в г. Симбирск
Удостоверение
Дано сие Революционным Военным Советом Восточного фронта товарищам Сорокину, Калибановой и Агапову в том, что они являются коллегией Революционного трибунала Восточного фронта и, на основе своих полномочий, имеют право производить расследования в любом месте и по отношению к любому человеку. Для выполнения вынесенных ими приговоров все воинские части обязаны предоставлять в их распоряжение необходимую военную силу .
(подписи)».

– Думаю, что этого вполне достаточно, товарищ Гашек, – сказала Калибанова.
– Разумеется, – согласился я. – Но разденьтесь все таки, здесь у нас тепло, и, кроме того, скоро принесут самовар.
При этом Агапов не преминул вставить:
– А вам тоже тепло? Думается, что вам даже жарко.
– У меня есть градусник, – отозвался я. – Если хотите – взгляните, вон там, у окна. По моему, здесь как раз вполне нормальная температура.
Сорокин, самый серьезный из них, положил свой полушубок на мою постель и сказал, что сразу после чая приступим к делу.
Вспоминая сейчас товарища Агапова, я чувствую, что и теперь еще люблю его за прямоту и откровенность. Именно он первый попросил, чтобы я распорядился убрать самовар, так как пора начинать допрос и разбирательство дела. Приглашать свидетелей нет необходимости. Вполне достаточно того обвинительного заключения, которое было составлено в Симбирске на основании телеграммы товарища Ерохимова о том, что я отпустил на свободу полковника Макарова и подарил ему свою лошадь, чтобы он мог добраться к белым.
Агапов предложил судебное разбирательство на этом закончить и потребовал приговорить меня к расстрелу. Приговор должен быть приведен в исполнение в течение 12 ти часов.
Я спросил у товарища Сорокина, кто, собственно, является председателем, ведущим судебное разбирательство. Он ответил, что все в полном порядке, поскольку Агапов – представитель обвинения.
Тогда я попросил позвать товарища Ерохимова, потому что в конце концов каждый может в порыве гнева послать телеграмму. Нужно выслушать его как свидетеля лично.
Агапов согласился со мной, заметив, что раз Ерохимов посылал телеграмму, у него можно узнать и нечто большее.
Мы договорились, что Ерохимов будет сейчас же позван для свидетельских показаний. Я послал за ним.
Ерохимов пришел заспанный и угрюмый. Когда Агапов сообщил ему, что он видит перед собой Революционный трибунал Восточного фронта, который прибыл, чтобы на месте провести расследование по делу товарища Гашека и вынести приговор, лицо Ерохимова приняло выражение безграничной тупости. Он взглянул на меня… По сей день остается психологической загадкой, что происходило тогда в его душе.
Его взгляд перебегал с одного члена Революционного трибунала на другого, потом – снова на меня.
Я дал ему сигарету и сказал:
– Закурите, товарищ Ерохимов, это тот самый табак, который мы тогда вместе с вами курили.
Ерохимов еще раз окинул взглядом всех собравшихся и произнес:
– Я эту телеграмму, голубчики, послал спьяну.
Тут поднялся товарищ Сорокин и прочитал целую лекцию о вреде «зеленого змия». В том же смысле высказалась и Калибанова. Затем встал Агапов и, весь кипя от возмущения, потребовал сурово наказать Ерохимова за пьянство, поскольку он совершил этот поступок, будучи командиром Тверского революционного полка. Прекрасный в своем негодовании, Агапов предложил приговорить Ерохимова к расстрелу.
Я тоже поднялся и сказал, что здесь не найдется ни одной живой души, которая согласилась бы стрелять в Ерохимова. Это привело бы к восстанию в полку.
Тогда Калибанова предложила приговорить его к двадцати годам принудительных работ.
Сорокин высказался за разжалование.
До самого утра обсуждались все «за» и «против» по поводу каждого предложения. В конце концов сошлись на том, что Ерохимову будет вынесен строгий выговор с предупреждением, а если нечто подобное повторится, к нему будет применено самое суровое наказание.
В течение всего разбирательства Ерохимов спал.
Утром Революционный трибунал Восточного фронта выехал из Бугульмы. На прощание Агапов еще раз повторил мне с иронией:
– Как волка ни корми, он все в лес смотрит. Гляди, брат, а то голова прочь!
Мы пожали друг другу руки.

 

Примечания

1. «…дурные люди песен не имеют» (нем .).
2. …написал немецкий поэт. – Речь идет об одной из так называемых «Ксений» – сатирических двустиший, совместного творчества Гете и Шиллера. Текст упоминаемого двустишия: «Wo man singt, da leg dich sicher wieder, // bose Leute haben keine Lieder…», то есть: «Где поют, там можешь быть спокоен, дурные люди песен не имеют».
3. Сорокин, Калибанова, Агапов. – Сорокин Василий Васильевич (1895–1963) – один из старейших рабочих корреспондентов «Правды», член коммунистической партии с 1917 г., первый редактор газеты «Наш путь», затем председатель Ревтрибунала Восточного фронта. Написал о Гашеке воспоминания. Калибанова – вариация фамилии Аси Клебановой, которая действительно была членом Ревтрибунала Восточного фронта. Агапов – образ собирательный.

Заметки к публикации: 

Первая публикация: «Трибуна», 13.3.1921.