Разговор с маленьким Милой

Вот уже четыре месяца, как я сижу в предварительном заключении, а до сих пор не признался в том, что сделал со своим маленьким племянником, четырехлетним Милой Клогнером.
Боюсь сказать, где я оставил его: как бы его не нашли, — тогда уж от него не избавишься. Знаю, что первыми словами его были бы: «Почему ты здесь сидишь?» Ах, это несносное «почему»!
Четыре с лишним месяца тому назад родители сказали Миле, что его дядечка, то есть я, пойдет с ним гулять. Поневоле пришлось идти, пообещав несчастным родителям привести умного мальчика домой в полном порядке.
Как только мы с ним вышли из дому, я сказал ему:
— Держи меня за руку, чтобы с тобой чего не случилось.
— А почему со мной ничего не должно случиться? — таким вопросом сразу озадачило меня это умное дитя.
— Понимаешь, Милушек, тебя могут задавить.
— Почему непременно меня? Почему не тебя?
— Ты еще маленький.
— А почему я маленький?
— Потому что тебе только четыре года.
— А почему мне только четыре года?
— Потому что не пять.
— А что, если бы мне было пять?
— Тогда ты был бы на год старше.
— Что такое — старше?
— Ну, видишь вон ту барышню: она старше.
— Почему ты сказал: «вон ту», дядечка?
— Потому что она не вот эта, которая идет нам навстречу-
— Что это значит «вот эта»?
— Знаешь, лучше помолчи, Милушек!
— Почему мне лучше помолчать?
Я дал ему подзатыльник.
Мальчик заплакал. Я сказал:
— Не реви.
Он вытер глаза рукавом и с невинным видом спросил меня:
— Почему мне не реветь?
— Потому что ты мужчина.
-— А почему я мужчина?
— Потому что не девочка.
— А почему не девочка?
— Потому что ты носишь штанишки, а в общем — узнаешь, когда будешь старше.
— Ты тоже носишь штанишки, дядечка?
— Ты же видишь, Милушек.
— А почему ты тоже не мальчик, как я?
— Потому что я вырос.
— Ия тоже так вырасту?
— Тоже вырастешь, а пока перестань болтать.
— Почему мне не болтать?
— Потому что я брошу тебя в реку.
— Вот и хорошо, дядечка!
Тут роль вопрошающего перешла ко мне.
— Почему хорошо, Милушек?
— Потому что я бы сделался пароходиком.
— Как же ты сделался бы пароходиком?
— Я пыхтел бы, дядечка, а по мне бы лазили люди и звонили бы. Я бы стал пароходиком «Хухле» и плевался бы огнем.
Вдруг внимание его привлек человек, поливавший улицу.
— Почему этот дядя поливает улицу?
— Чтобы смыть пыль.
— А почему он нас не обливает?
— Потому что не имеет права.
— Почему не имеет права?
— Потому что тогда он испортит нам одежду.
— Почему испортит одежду?
— Потому что это вода, голубчик.
— Почему вода?
— Потому что он поливает водой, а не пивом.
— А почему не пивом?
— Потому что он от этого стал бы пьяный.
— Почему стал бы пьяный? Ты тоже бываешь пьяный, дядечка, — так мамочка говорит. Почему ты свинья, дядечка?
— Ты этого не понимаешь, Милушек. Замолчи, а то я тебе задам.
— Почему задашь?
— Потому что ты меня ругаешь.
— Почему мне нельзя тебя ругать? Дома ведь тебя тоже ругают.
— Это нехорошо с их стороны.
— Ас твоей стороны — тоже нехорошо, дядечка.
Я опять дал ему подзатыльник. Но он, даже не моргнув, сказал:
— Я знаю, плакать не надо. Ты тоже не плачь, когда тебя тетя колотит. А почему она тебя колотит?
Я шлепнул его по спине. Он помолчал, а потом опять как ни в чем не бывало начал:
— Почему у этих домов дверь не сзади, а с этой стороны?
— Потому что тогда в них нельзя было бы войти.
— А зачем туда входить?
— Потому что в домах живут люди.
— Почему они живут в домах?
— Так надо.
— Почему так надо?
— Потому что они не хотят спать на улице.
— А почему не хотят спать на улице?
— Потому что они люди порядочные.
Помолчав, он заключил:
— Значит, ты, дядечка, живешь не в доме?
Далее последовал целый ряд вопросов: почему дерево зовут деревом; почему вот у этого дерева сучья торчат кверху; нельзя ли делать из дерева мыльные пузыри; почему пузырь лопается; почему я похож на пузырь и когда лопну (этот вопрос сопровождался просьбой ко мне лопнуть, когда мы зайдем за угол).
Увидев собаку, он спросил, почему она не кошка (новый подзатыльник). Последовала продолжительная пауза, во время которой у него в головке зародились новые вопросы: «Дядечка, почему из ангела-хранителя не делают сладких булочек?», «Почему я вспотел?», «Дядечка, почему, когда тебе жарко, ты не высовываешь язык, как собака?», «Почему ты не собака, а слон?», «Почему, дядечка, у тебя свиное рыло?»
Мы проходили мимо вокзала. Доведенный до отчаяния, я спросил его:
— Хочешь в Венгрию?
— Почему в Венгрию, дядечка?
— Потому что я куплю тебе билет, и мы хорошо с тобой прокатимся. На поезде — понимаешь?
Он захлопал в ладоши и воскликнул:
— Я буду пыхтеть!
— Пыхти себе на здоровье, голубчик.
— И пускать пар.
— Делай что хочешь, Милушек.
Я взял два билета на Мадяр Пушту — до Фюзеш-Дярмат, последней станции посреди необозримой венгерской степи. Отмечу, что умный ребенок все время спрашивал:
— Когда мы доедем? Когда ты меня бросишь?
Наконец он этого дождался. Полтора суток мы шли от станции в глубь степи, и там, в самом ее центре, я велел Миле подождать меня.
— Почему подождать, дядечка?
— Потому что ты умничек...
И я поспешно удалился. За спиной я еще слышал его невинный голосок:
— Почему ты убегаешь, дядечка?
А еще через мгновение:
— Почему, дядечка, меня кусают муравьи?..
Вот моя исповедь.