Пан Маржинек боится мобилизации

Торговцу Маржинеку кто-то сказал, что он пополнел, прекрасно выглядит и, если при нынешней международной ситуации¹ что-нибудь произойдет, то, хотя он никогда не бывал на военной службе, его непременно заберут и отправят на передовую, где им будут затыкать разрушенные окопы. А один добрый друг предсказал пану Маржинеку, что его отошлют на границу в качестве пушечного мяса.
Раньше Маржинек не был охотник до газет. Он утверждал, что вся пресса — сплошное вранье. Но с тех пор, как он услышал про себя такое, вряд ли кто покупал ежедневно столько газет, как пан Маржинек. Он залезал с газетами в постель и со страхом просматривал одну за другой, не объявлена ли война.
А так как в газетах ничего похожего не было, он с подозрением говорил:
— Ну ясно, они не смеют об этом писать.
Стоило Маржинеку поглядеться в зеркало, как он начинал жалобно сморкаться. Конечно, таким толстяком удобно затыкать разрушенные окопы. Опуская глаза на свой живот, он говорил хозяйке:
— Пани Катя, сколько пуль может в меня войти! Я-то думал на старости лет спокойно сидеть дома, а меня собираются превратить в решето.
Он твердил, что его используют в качестве затычки, и пани Катя ходила по соседкам и жаловалась, что пан Маржинек сходит с ума. То же самое думали о нем н приказчики его магазина.
Маржинек являлся в магазин бледный и, расхаживая между прилавками, без конца твердил:
— Да, любезные, скоро вы лишитесь своего кормильца. Отправят меня на границу. Я было собрался в этом году на маскарад перчаточников, а придется, видно, лечь в мать-сыру землю.
И он обратился к старшему приказчику со словами:
— Пан Фердинанд, как вы думаете, забреют меня или нет?
Фердинанд молчал, не зная, что ответить на такой странный вопрос. Старику-то уже пятьдесят пять лет!
— Вы меня не проведете, негодяи! — кричал паи Маржинек. — Вы от меня скрываете! Ничего, у вас еще поубавится спеси, когда мной начнут затыкать разрушенные окопы. Они мной законопатят дыру, и я, прохвосты вы этакие, не выживу, и останетесь вы без куска хлеба!
Маржинек, между прочим, торгует и ватой, которой конопатят окна на зиму. И вот подходит он к ящикам, выбрасывает из самого большого пачки ваты, садится в него сам и кричит:
— Вот где мое место! Я теперь затычка, голь вы перекатная! Но кило такой затычки стоит немало, я хорошо откормлен, я отлично питаюсь!
Приказчики рассказали об этом пани Кате. Выслушав их, она отпрарилась к доктору, жившему по соседству.
— Со временем это пройдет, — сказал доктор. — Положите ему лед на голову. Подобных случаев теперь немало.
И однажды, когда пан Маржинек жалобно сморкался и ныл перед своей хозяйкой: «Уважаемая, посмотрите на меня! Разве я могу карабкаться по скалам? Я свалюсь, непременно свалюсь прямо на вражеские штыки! А ведь штык, как в масло, войдет в меня!» — та предложила:
— Не сбегать ля за льдом, сударь?
Маржинек недоуменно посмотрел на свою хозяйку, постучал ей по лбу и заметил:
— Вы, видно, тоже спятили из-за этой мобилизации!
В один прекрасный день, взглянув на себя в зеркало, он воскликнул:
— Так просто я им не дамся! — и тут же поспешно вышел из дома. В лавке старьевщика пан Маржинек купил старое игольчатое ружье со штыком и вернулся домой.
Дома он истыкал штыком все двери. Хозяйка заперлась в кухне и без передышки читала молитвы «Отче наш» и «Богородице дево, радуйся».
Теперь каждый день приносил пану Маржинеку что-нибудь интересное.
Прежде он был почти абсолютный трезвенник, а сейчас медленно, но верно становился алкоголиком. Он ходил в трактир, прислушивался к разговорам и сам вступал в беседу, правда, не всегда удачно. Собеседники принимали его за шпика и думали, что он хочет разнюхать их мысли. А однажды его самого забрал шпик, усмотрев в нем неблагонадежную личность.
На допросе в полиции выяснилось, что пан Маржинек просто несусветный болван, и его отпустили.
— В следующий раз держите язык за зубами, — предупредил комиссар и выставил его за дверь.
С тех пор Маржинек твердо уверовал в то, что в полиции обо всем хорошо осведомлены и только боятся, как бы страшное известие не стало достоянием гласности раньше времени.
На следующий день, проходя мимо полицейского управления, Маржинек увидел в одном окне свет.
«Это окно, — подумал он, — до сих пор не было освещено, значит, дело решено, уже пишут».
И он отправился в ближайший трактир.
— Ну, все ясно, — еще с порога объявил он. — Завтра получим повестки!
Он осушал кружку за кружкой, слушая, как люди на все лады обсуждают принесенную им новость.
— Теперь начнут драть деньги, — заметил один из завсегдатаев трактира, на что его собеседник ответил:
— Все будут драть! Шкуру сдерут!
Маржинек к этому времени так нализался, что уразумел только одно: «Шкуру сдерут». Зато запомнил это крепко и извозчику, отвозившему его домой, сказал:
— Шкуру сдерут, дружище!
Добравшись до своей квартиры, пан Маржинек с криком: «Шкуру сдерут!» — содрал с хозяйки одеяло, а затем ободрал огромного черного ангорского кота.
Утром его увезли.

Примечания

1. Имеется в виду международный политический кризис, вызванный первой Балканской войной (1912—1913).