Пан Флорентин был учителем, а Хохолка — первоклассником. Пан Флорентин был учителем латинского языка и классным наставником Хохолки, а Хохолка вел отчаянную борьбу с латинским языком, который казался ему ужасней испанских башмаков, употреблявшихся для вящей славы божьей во времена инквизиции. Пан Флорентин смотрел презрительно на испуганное лицо первоклассника Хохолки, который дрожал весь урок латыни так, что буквально продрожал первое и второе склонение, а к третьему склонению дрожь его превратилась в настоящую лихорадку. Когда Флорентин смотрел на него, Хохолка поднимал свои удивленные глаза к потолку и просился выйти из класса. Так он делал всегда, когда до него доходила очередь отвечать урок. Хохолка начинал трястись от страха при одной только мысли о предстоящих письменных работах и о том, как он переживет их.
И вот наступила первая письменная работа по латыни. Когда после молитвы раздали тетрадки с предупреждением, что списывать нельзя, что за одинаковые ошибки виновные получат неудовлетворительную отметку, Хохолка трясущейся рукой стал списывать с доски предложения, которые требовалось перевести на латинский язык. Он думал только о том, чтобы его ошибки отличались от ошибок соседа, ибо иначе грозила двойка. Написав в черновике первое слово, он украдкой заглянул в тетрадь к своему соседу Батеку, который также был известен тем, что звезд с неба не хватал. Увиденное убедило Хохолку, что оба они погибли: Батек написал то же, что и он. Хохолка испугался и перевел свой взгляд, затуманенный слезами, с печальной картины, на которой были изображены развалины Трои, на спасительный ключ от уборной, висевший на стене. И точно так же, как в эллинскую эпоху преследуемые преступники искали убежища в храмах, Хохолка ринулся с ключом в руке в уборную, пренебрегая классической образованностью.
На школьной доске красовались мудрые фразы: «Стол не широкий и не высокий», «Пятка есть часть тела», «Пехотинец есть воин», «Мать — это не сестра», «В Риме было много домов», «В саду есть деревья» и тому подобные истины. Все это Хохолка покинул, и его единственной мыслью было засесть в уборной, в этом убежище всех преследуемых первоклассников, и пробыть там до конца урока: пусть его тетрадь останется белой и чистой, без единой ошибки против правил грамматики и духа латинского языка. А когда забывчивый учитель спросит, почему он ничего не перевел, то Хохолка уверенным голосом ответит:
— Я целый час сидел в уборной.
Если же учитель ему не поверит, Хохолка приведет его в уборную и покажет на стене надпись «Вацлав Хохолка, I «А», 16/XI». Он написал эти слова крупными буквами и расположился в своем небольшом, но запертом убежище, если и не совсем спокойно, то не без упорства отчаявшегося. Вдруг кто-то пробежал по коридору, стукнул к нему в двери и закричал:
— Хохолка, велят идти на занятия!
— Не могу, — прозвучал ответ на приказание учителя.
Возвращался уже четырнадцатый посол, а Хохолка продолжал сидеть с важным сознанием того, что этим словом «не могу» он восстал против авторитета классного наставника. Война была объявлена. Через пять минут пятнадцатый посол шел к последнему убежищу первоклассника Хохолки и, стуча в двери, кричал:
— Тебе велено идти на урок!
— Не могу, — снова ответил Хохолка, на этот раз так гордо, как отвечал Леонид в Фермопилах персидским послам1,

Снова наступила тишина, в сумрачном коридоре гимназии каждый шаг отдавался громким эхом. Хохолка считал секунды и насчитал их после последнего приказания учителя около шестисот, что составляло приблизительно десять минут.
Затем раздались тяжелые шаги и громкие удары в дверь.
Хохолка испугался.
— Хохолка, вылезайте оттуда, ведь вы не сделаете письменной работы!
Это был голос самого учителя Флорентина — голос строгий и угрожающий, голос жестокого человека, жаждущего невинной детской крови первоклассника.
— Я не могу, господин учитель, — зазвенел дрожащий и тихий голосок Хохолки.
— Я приказываю вам выйти!
Жестокая борьба началась в душе Хохолки, но дух сопротивления победил.
— Я никак не могу!— сказал он твердым голосом.
— Так вы не хотите выходить?
— Я не могу.
Пан Флорентин побежал в кабинет директора.
— Господин директор, один ученик, по имени Хохолка, от первой письменной работы убежал в уборную, сидит там целый час и не хочет выходить.
Директор встал, глаза его загорелись гневом при мысли о такой распущенности, и оба они важно зашагали к убежищу Хохолки.
Сперва постучал пан Флорентин.
— Хохолка, обратите внимание, тут директор. Выйдите из уборной!
— Послушайте, выходите, — сказал директор, — не сопротивляйтесь, вы пожалеете об этом. Где вы живете?
— Воинская улица, 5, господин директор.
— Мать у него прислуга, — заметил учитель.
— Послушайте, Хохолка, — начал уговаривать директор. — Ваша мать — прислуга, и вы, вместо того, чтобы обрадовать вашу бедную мать хорошей отметкой по латинскому сочинению, сидите в уборной. Разве вам не жалко вашей матери? Но довольно разговоров, я приказываю вам выйти и приступить к своим обязанностям.
— Я не могу. Я еще не могу.
— Не валяйте дурака, а то вас запишут в классный журнал.
— Не могу.
— Вам будет сбавлена отметка по поведению.
— Я не могу.
-— Вы будете исключены из гимназии.
— Я не могу.
Трудно постичь психологию толпы! У учителя вспыхнули глаза, а директор взревел, как разъяренный олень. Оба объединенными усилиями навалились на дверь уборной. Это была грозная атака, и Хохолка изо всех сил уперся в дверь, чтобы помешать им. Но все усилия его были напрасны. Флорентин с директором мощными телами налегли на дверь крепости. Дверь поддалась, и они вломились внутрь.
Однако крепость оказалась пустой. Чтобы не попасть живым к ним в руки и не писать сочинения, Хохолка, услышав треск дверей, стремглав бросился в дыру уборной.
— Это для него наилучший выход, — сказал учитель Флорентин, — иначе он наделал бы массу грубых ошибок в сочинении.
А директор крикнул в яму, которая поглотила храбреца:
— Хохолка, шесть часов карцера!

 

 

Примечания

 

1. Речь идет об одном из эпизодов греко-персидских войн 500— 449 годов до н. э., когда греческая армия под начальством спартанского царя Леонида героически обороняла Фермопильский горный проход от наступающих войск персидского царя Ксеркса (480 до н. э.). Несмотря на превосходящие силы противника, Леонид не сдался на милость победителя и погиб вместе со своим отрядом.

 

Заметки к публикации: 

Журнал «Весела Прага» № 3, 1.III. 1912 г.