В родных местах

Норберт Попелец, государственный прокурор, ехал в родные места, в которых не был столько лет. Выражение его лица приобрело сентиментальный оттенок, и на железнодорожных станциях он грустно потягивал пиво, которое подавали в вагон. Ехал он до Противина, где решил выйти, чтобы оттуда уже отправиться в родные места, так много значившие для него в дни юности, в Скочице, Рожице, Водняны, в Тын-на-Влтаве и т. д.
Он пытался представить себе тех милых людей, которых он знал в молодости, вообразить, как будет разговаривать с ними. Когда поезд подъезжал к Писеку, он уже узнавал окрестности. Гержмань все так же скрывалась в зелени, туда он когда-то мальчишкой ходил к дяде за орехами и возвращался обратно через Рожице, где у него жил еще один дядюшка, большой картежник. Сразу вспомнились и другие подробности. В Рожицах был пруд, и там однажды браконьеры убили лесничего Мркву.
Его воспоминания прервал господин, сидящий напротив.
— А пруды уничтожили, — произнес он вдруг.
Государственный прокурор выглянул в окно и увидел, что рожицкого пруда нет и в помине. И он принялся громко сморкаться, пытаясь скрыть волнение.
И уже до самого Противина он не прятал носового платка, потому что от нахлынувших впечатлений у него щекотало в носу. Он вдруг ясно представил себе тетушку Гобзикову, представил, как,она держит его на коленях и от нее чудесно пахнет навозом. Потом ему вспомнился мясник Пиштолка, который, снимая шкуру с теленка, напевал: «О, приди, Святый дух!» В Противине он сошел с поезда, уселся в вокзальном ресторане и принялся размышлять, кого он посетит первым. Наконец он решил, что заглянет к дядюшке Кодейшу, жившему у речки Бла- нице. В местечке ему сказали, что у Кодейшовых небольшая лавчонка и что старая Кодейшова ослепла. Показали, где они теперь живут, и вскоре он уже беседовал с дядюшкой Кодейшем.
— Помните меня?
— Нет, не припоминаю.
— Да я же Норберт Попелец, государственный прокурор из Праги.
— Извините, не знаю такого.
— Я Попелец, сын Попелца, у которого за речкой был трактир, а вы мой родной дядюшка.
— Попелец... трактир... знаю, знаю, а что ты тут поделываешь?
— Да вот приехал взглянуть на старых знакомых, может, уже напоследок.
— Да, вид-то у тебя неважнецкий, — заметил старый дядюшка. — Твой папаша был парнем хоть куда, да треснули его кувшином по башке — и крышка. Нам тебя деть некуда. У нас две комнаты, и в одной мы сами спим. Так когда ты едешь?
Государственный прокурор кусал губы и ничего не отвечал.
— К тетке можешь и не заглядывать, напрасное дело. Старуха слепа и тебя не увидит, а может, еще и отругает.
— Ну, так будь здоров, — сказал со злостью государственный прокурор.
— С богом, руку тебе подать не могу, она в повидле. Вымазал, когда упали с прилавка деньги, — сказал дядюшка.
Когда государственный прокурор уходил, у него было такое чувство, словно в этой грязной лавчонке ему надавали пощечин. Он повернул обратно, раздумывая, куда бы направиться теперь. И вспомнил о своей сестре Овсаржке, которая вышла замуж за трактирщика, хозяйничавшего теперь в заведении его покойного папаши.

Он прошел Бланице и, свернув влево от дороги, вошел в простенький домик с вывеской «Противинское пиво». Едва переступив порог, он тут же узнал в статной, рослой женщине свою двоюродную сестру; заказав кружку пива, он сел, раздумывая, как бы сказать ей, что он ее брат.
— Вы меня не узнаете? — спросил прокурор наконец после долгого размышления.
— Я никогда господина не видела, может, как-нибудь в Будейовицах на рынке. Что-то припоминаю. Вы покупали там воздушный шарик.
— Да нет, вы ведь Овсаржова, урожденная Попелцова?
— Я-то это я, а вы не писарь Розводовиц? Он тоже смотрит как-то странно.
— Нет, я государственный прокурор Норберт Попе- лец, сын Йозефа Попелца, бывшего хозяина этого трактира, ваш двоюродный брат.
— Беда только, старика нету дома. Поехал корову купить, и сегодня мы не готовим. Поесть можно в верхнем трактире.
Она ушла, оставив государственного прокурора в одиночестве. Ему было ясно, почему она так говорит: боится, что придется угощать.
Наконец она вернулась, сообщив, что пива нет и новую бочку начнут, когда приедет муж. И тут же снова скрылась. Вскоре она вновь появилась — с ведром воды и, засучив рукава у кофты, молча принялась мыть пол.
Государственный прокурор заплатил, на прощание сестра ему повторила:
— В верхнем трактире обед наверняка получите.
И вот он снова на улице родного местечка. Вокруг все было таким чужим, неприятным и оскорбительным, что государственный прокурор с досадой стукнул палкой по земле. Потом совершенно механически, словно по принуждению, отправился к «верхнему» трактиру.
Над дверью он прочел: «Ян Волешник, трактирщик».
«Волешник, Волешник, — повторял про себя государственный прокурор, — Волешник уже тогда был стариком и звали его «прилизанный», потому что у него был пробор в волосах. Неужели это он?»
В углу трактира сидел старый дед; это и был «прилизанный», все тот же пробор в седых волосах. «Ему по крайней мере должно быть лет девяносто», — подумал государственный прокурор.
— Дедушка, помните вы старого Попелца, сын которого учился в Праге?
— Ну как не помнить этого проходимца, — сказал дед, — а сын его, говорят, что-то там делает в судах. Хорош был цветочек! С Марженой Гроссовой, еврейкой из Гержмани, имел сына. Теперь этот парень приказчиком у дядюшки Леви в Писеке.
— Но позвольте, кто это вам все сказал, дедушка? — растерянно спросил государственный прокурор.
— Да несколько лет назад все о том твердили. Чене- ка Мазовиц я тоже знал; тот завел шашни с одной мамзель из замка. Мне-то все известно. Да, да, Мазо- вицы были кумовья с Попелцами. Ну и семейки были. Одна хлестче другой. У старого Попелца был на меня зуб, я, видите ли, продавал пива на три гекталитра больше, вот он и выдал меня, сказал, что прячу вора. И чего только этот стервец на меня не наплел. А этот парень, его заморыш, что в Праге учился, тоже хорош мерзавец. Наш мясник видел его как-то в Праге, когда имел одно дельце в суде. Два стражника по бокам, а между ними молодой Попелец. Господь бог ничего не оставляет без наказания. Господь бог всемогущ и всевидящ.
Государственного прокурора бросало то в жар, то в холод. Он выпил немного пива и почувствовал огромное желание что-нибудь разбить.
А деда нельзя было остановить:
— И вся семейка Попелцов такова. У одного из Попелцов, племянника того, что жил в Праге, был домишко за лесом. Как раз позавчера его увели стражники: лес воровал. А Кодейш, старый гуляка, дядюшка Попелца, этот краденый лес скупает.
В трактире набирался народ, главным образом старики, смотревшие на государственного прокурора, как ему показалось, довольно подозрительно.
— А скажите, — сказал наконец один из них, — вы не тот пражский Попелец?

Да что вы? — врал уже напропалую господин Норберт Попелец, — я торговец Гекса из Будейовиц.
И, уплатив деньги, он поспешил скрыться.
— Тоже хорош гусь, — сказал один из посетителей после его ухода. — Это он лет пять назад подделал деньги и заработал пять лет.
А государственный прокурор, который уже не мог вспомнить, под каким именем он выступает в суде, полный ярости, шел по грязным улочкам родного местечка прямо на вокзал. И когда он ехал обратно к Писеку и дальше — к Праге, с его лица уже исчезло сентиментальное выражение, и первую кружку пива, поданную в вагон, он выплеснул в окно в направлении родных мест.