Прогулка через границу (Справедливость в России)

I. Счастливое утро

От Кракова до русской границы у Босотова, если идти на Красный Камень, всего два часа ходу. Однако у меня этот путь туда и обратно — до границы и от границы до Кракова — занял целых полтора месяца. А произошла эта удивительная история таким образом.
Шесть лет назад я познакомился в Закопане с молодым польским историком-энтузиастом Шчешинским. Этот молодой человек был скорее даже не историком, а «предысториком» — археологом; он разыскивал курганы и какие-то необычайные могилы неизвестного народа; а так как я — чех, он видел во мне представителя страны, которая славится множеством захоронений скорченных скелетов.
Шчешинский испытывал ко мне даже своеобразную привязанность, как к какой-нибудь пещере в Магуре, поскольку, кроме курганов, искал еще следы пещерного медведя, и некоторое время его преследовала навязчивая идея, что в долине Дунайца, кроме завалявшегося допотопного человеческого черепа, должны быть найдены также остатки пещерной гиены. Наконец, эта блажь у него прошла, и однажды он мне объявил, что мы поедем в Краков и в его окрестностях, среди Мазуров, будем искать курганы.
Итак, мы поехали и в Кракове под Вавелем сняли комнатку у вдовы инженера Дембинского. Это была весьма образованная дама, которая истребляла богатырскими дозами рябиновку, умела петь все мазурские песни, декламировала сладкую Конопницкую, готовила нам жаркое из рубленого мяса с поджаренным ячменем и кофе из поджаренных желудей.
Она великолепно знала всю окружность и отправляла нас на экскурсии то в Затомы, то в Скавину…
Однажды наша хозяйка принесла известие, что на русских границах у Босотова за Красным Камнем в березовой роще есть могила, в которую якобы татары когда-то закопали монашенку.
Археолог Шчешинский в знак благодарности поцеловал ей руку, потом мы сказали, что бог ей за это заплатит, положили в карман одолженные у нее же пять крон на расходы и в прекрасное августовское утро двинулись по пыльной дороге к Красному Камню, к русской границе через Вислу.
Дорогой археолог сообщил мне, что последний в здешних местах татарин был в 1321 году посажен на кол священником Марциусом из Затоми у Каконии. А монашенки появились в Кракове лишь в 1438 году. Следовательно, легенда о том, что татары закопали в землю монашенку, — явная бессмыслица, историческая ошибка. Однако если могила будет иметь конусообразную форму, это будет лучшим доказательством того, что неизвестный народ, который таким способом погребал своих мертвецов, добрался даже сюда, до этих краев, хотя предполагалось, что самые восточные его следы следует искать у Станиславова. О том же, кто был этот неизвестный народ, мы можем лишь догадываться. Или это были пермские вогулы, а может быть варяги, или какое-нибудь племя первобытных мордвинов, или узбеков, или люди пра-финской группы, но возможно также — каспийские пермяки.
— Я уж как-нибудь себе выберу, — сказал я.
Это рассердило пана Шчешинского.
— Полагаю, вы не будете утверждать, что это были скифы, которые, согласно новейшим исследованиям, кочевали около Черного моря и до этих краев не доходили. Они погребали своих мертвецов в самых обычных могилах, в совершенно примитивных курганах, похожих на брошенный на землю кусок глины. Их курганы не имеют никакой системы, и в них не найдете даже булыжника, только земля: как будто крот нагромоздил кучки на лугу!
Дальше мы шли молча. Археолог был взволнован, и, кроме того, у него в кармане было пять крон; сердить его в такую жару было явно небезопасно, тем более что у меня не было даже геллера.
Я не говорил ни слова. И так, в молчании, мы перешли последнее, скрытое под землей и насыпанными валами с растущими на них акациями, охраняемое от любопытных австрийское укрепление и поднялись на пригорок.
Там мы сели у придорожной канавы, и пан Шчешинский заговорил очень серьезно:
— Вы, по-видимому, сомневаетесь в правильности моих утверждений? Сомневаетесь в предках варягов, мордвинов, пермских вогулов, узбеков, не верите, очевидно, в существование пра-финской группы? Сомневаетесь в конусообразных могилах? А я должен вам сообщить, что мною открыты следы самоедской культуры на равнине у Подволочиски и что у Самбора я нашел в кургане следы культуры мечеряков — часть расщепленной кости с типичной насечкой. Если вы в этом сомневаетесь — скажите прямо, и я вам все докажу.
— Я никоим образом не сомневаюсь.
Мое заявление его успокоило, и мы двинулись дальше, от пригорка к пригорку, и подошли, наконец, к последней корчме на австрийской территории.
Напротив разместилась австрийская таможня, а наверху, на дороге — зеленые столбы и положенное поперек пути бревно, запирающее вход в Российскую империю. Там виднелось здание русской заставы и верховые казаки пограничной службы.
Около австрийской таможни располагается также императорская королевская четницкая караульня, из которой весьма симпатичный вид на корчму. Этот вид, очевидно, очень соблазнителен, поэтому неудивительно, что, войдя в корчму, мы увидели сидящих там таможенников и четников из здания напротив. Они в это время спорили между собой, как перевести на немецкий язык польское слово «настой».
Спор разрешил, наконец, коренастый четницкий вахмистр, который заорал «die Tinkture!»¹. Упоенный своей победой, он залпом опрокинул в себя пол- литра отвратительного освенцимского пива. Мы предпочли можжевеловку с содовой водой и вступили в разговор со стражами австрийской безопасности и имперских финансов.
Об искомой могиле мог нам дать сведения четницкий вахмистр. Он тоже не верил, что там татары закопали монашенку, считая, что ее до татар успели бы арестовать четники. Он полагал, что это скорее всего могила контрабандиста, которого подстрелили таможенники.
Отозвался также и корчмарь — еврей из Польского королевства, высказавшийся в том духе, что, если бы милостивые пани позволили и не изволили бы гневаться, он бы поведал, что крестьяне толкуют, будто в этой могиле в березовой роще похоронен король Собесский.
Археолог вскочил и, размахивая перед носом корчмаря руками, мигом изложил ему всю историю Польши, назвав и место, где покоится король Собесский.
Затем любезный корчмарь объяснил нам, что указанная могила находится на самой русской границе, а идти туда нужно через березовую рощицу. Кусты с левой стороны принадлежат России, с правой — Австрии.
Мы со всеми распрощались и пообещали через два часа вернуться обратно.
К сожалению, вернулся я только через полтора месяца. К этому времени четницкий вахмистр уже скончался. Упился, бедняга, с тоски, на которую обречена эта грязная четницкая караулка в галицийской деревне.
С тех пор прошло уже шесть лет, а археолог Шчешинский, по-видимому, до сих пор еще не вернулся из России. Последнее известие о нем было, что австрийское посольство в Петрограде пытается вызволить его из медных рудников в Иркутске.

II. Несчастное пополудни — начало печальных дней

Итак, слева русские кусты, справа — австрийские! Тропинка, по которой мы шли, принадлежала Австрии. Мы двигались тихо, прислушиваясь к пению птичек в березовой роще... Вдруг, откуда ни возьмись, из русских кустов вынырнули две пары рук в зеленых рукавах мундира.
Мускулистые руки втянули нас через русские кусты в Русское государство, и одновременно у нас в ушах зазвенели два выкрика: «Рубль есть?!»
Это были казачки с печальными глазами, подобными их печальным степям, которые они покинули, чтобы перетаскивать прохожих с австрийской территории на русскую.
— Нет рубля! — ответили мы в один голос.
— Чего же вы тогда без рублей лезете в Россию?! Предъяви пачпорт! — потребовал у меня мой казачок.
— У меня нет паспорта, и я не собирался переходить русскую границу!
— Да вы же теперь в Келецкой губернии, голубчики, — вступил в разговор второй. — Келецкая губерния — большая и славная! Властвует над ней царь православный, а князь Данилов — губернатором. В губернском городе Кельце кабаки с царской водкой первейшие из всех южных губерний. Вот в этой-то славной губернии вы теперь и стоите, голубчики. Дадите нам рубли на водочку — и бог смилуется над вашей семьей. Бог милостив. А не дадите рубля — поведем вас, нарушителей, в таможню.
— А в таможне строгие царские чиновники, — дополнил первый. — Отправят вас в кутузку в Мехове, а оттуда — в большую тюрьму в Кельце. А там, глядишь, и до Киева довезут в финансовое управление. Аиз Киева... Ну, уж там, как им совесть подскажет.
Кто проникнет в Россию без пачпорта, его допросят, не собирался ли он протащить через границу недозволенные книги, или книжки против бога православного, или кофий какой не проносил ли без пошлины. А может, какие речи держал среди крестьянства местного, или воровал, или милостыню просил...
Давайте, голубчики, каждый по рублю, а если нет, то по пятьдесят копеек! Выпьем за ваше здоровье водочки, а дома расскажем отцу с матерью, что и на границе бывают богатыри.
В это время на тропинке за кустами раздался конский топот, и показался вахмистр русской конной пограничной стражи. Он направлялся прямо к нам. Увидев его, казаки отдали ему честь и совершенно невинно отрапортовали:
— Пачпортов не имеют, да еще хотели дать нам по рублю.
— Пошел! В караульню! — прорычал вахмистр.
Казаки поставили нас посредине и, карауля справа и слева, повели, громко ворча, чтобы слышал вахмистр:
— Никому не дозволено подкупать царского казака.
Вахмистр ехал за нами, и его лошадь время от времени хватала нас зубами за плечи. Так мы подошли к деревянной военной караулке в лесу.
А вверху, на холмике высилась, вырисовываясь на голубом небе, проклятая могила.
— Форма конусообразная! — радостно воскликнул археолог и погрузился в философское молчание.
Перед караулкой вахмистр соскочил с лошади, велел нам войти, выгнал обоих казаков и, пока его кобыла паслась на лужайке, начал вышагивать по избе, постукивая себя кнутиком по сапогам.
Неожиданно он остановился перед нами.
— Не знаю, — сказал он, глядя нам в глаза, — не знаю, что с вами и делать. Решительно не знаю. Кажется, вы — люди приличные, но подкупать царских солдат...
Мы попытались объяснить, как было дело.
— А вы помолчите, голубчики, — произнес он строго. — Я в нерешительности... Вот вы клевещете на царскую армию. Это тяжелый поступок. Без паспортов... подкупаете... клевещете... Плохо ваше дело! Очень плохо! В тюрьме вам придется не сладко...
Он снова начал возбужденно обмеривать шагами комнату, потом опять остановился перед нами и, глядя на нас, мягко произнес трогательную фразу:
— Дайте, ваши благородия, десять рублей на бедных.
Шчешинский молча протянул ему свои деньги — восемьдесят три геллера, которые остались у нас от пяти крон.
— Ах. так! — воскликнул тот, неприятно пораженный. — Больше у тебя ничего нет?
— Ничего! — ответил археолог.
В душе вахмистра Осипа Ивановича разгорелась жестокая борьба: стоит или не стоит за восемьдесят три геллера предавать Россию. Но это был сильный характер! Он вывернул у нас все карманы и, убедившись, что, кроме этих злосчастных восьмидесяти трех геллеров, ничего нет, заткнул их назад в сюртук археолога Шчешинского, затем с проклятием выставил нас за дверь и приказал дожидавшимся казачкам:
— Пошел на заставу!
Казаки повели нас на заставу — в главную военную караульню и одновременно таможню.
Площадь перед зданием была занята военными пограничными патрулями, а вдали, вниз по дороге, видна была милая Австрия, последняя корчма, которую мы покинули два часа назад и которую мне суждено было увидеть вновь лишь через полтора месяца.

III. Странная справедливость 

Начальником заставы был Яхимович Самобраный. Этот муж все расценивал строго по закону. Над археологом он посмеялся.
— Могилы-то и привели вас к несчастью, — сказал он. — Ваше преступление велико! Без паспортов перейти границу, подкупать патруль, пытаться подкупить вахмистра, клеветать на царскую армию, перейти границу с недостаточными денежными средствами!..
Нет, господа, этого простить нельзя! На это нельзя смотреть сквозь пальцы! Здесь нужно действовать согласно царским законам и дать царским властям полное удовлетворение.
Вы арестованы и завтра будете отправлены в Мехово Келецкой губернии.
Есть у вас какие-нибудь документы?
Разумеется, у нас ничего не было, как у беспечных людей, которые вышли на прогулку за город.
— У вас нет документов? Без документов в Российскую империю! Неслыханно! Позвать писаря!
Появился облеченный в старый мундир писарь.
— Пиши, Василий, что буду тебе диктовать.
«Славному окружному суду в Мехове.
Доставленных двух нарушителей хорошенько запереть. Подкупают пограничную охрану, а у самих нет денег...»
Нет, это вычеркни. Это нелогично. Пиши: «Последними копейками пытались подкупить пограничный патруль. Застигнутые на месте преступления начальником патруля, поносили царских солдат». Напиши, что называли их «свиньями»! Хотя это и неправда, но в официальном протоколе, господа, это должно присутствовать... Затем предложили взятку и вахмистру, который отводил их на заставу. Напиши, что его назвали «свиньей» и что на заставе тебе, Василий, тоже «свинью» наделили.
Дальше пиши, что документов не имеют, что без паспортов перешли границу Российской империи, что не имеют средств к существованию и могли бы быть в тягость для общественной благотворительности.
А теперь напиши, что на вопросы отвечают смело, что производят подозрительное впечатление и что толкуют о каких-то могилах.
Ну вот. Подпиши за меня, поставь печать и позови казака Бодрика: пусть даст им чаю и запрёт в конюшне.
Все было сделано, как он приказал.
На следующее утро нас отвели в Мехово. В Мехове, согласно полученному предписанию, нас посадили в кутузку. Потом целую неделю о нас никто не вспоминал, только какой-то человек с палкой в руках совал нам ежедневно каравайчик хлеба и немного воды.
В этой смердящей дыре не было даже нар, мы спали прямо на полу и все время удивлялись, что еще не набрались вшей.
Затем к нам посадили какого-то польского крестьянина, который случайно плюнул в корчме на икону. Он все твердил, что вовсе не сердится на бога. Невзирая на это, несчастного на другой же день отвезли в Киев.
Нас же переводили из одной тюрьмы в другую, и за все время никто не допрашивал. Потом нас разделили. Археолога отправили также в Киев, а меня — в Кельце.
В Кельце, после целого месяца мучений, я был, наконец, доставлен в канцелярию, где мне сообщили, что утратились бумаги о том, что я натворил. Однако, поскольку неизвестно, что собственно произошло, на всякий случай меня присудили к недельному домашнему аресту.
Стражник снял мне комнату (кто за это заплатил — не знаю) и целую неделю меня сторожил.
Но так как я, не имея ни копейки, умер бы за это время с голоду, стражник регулярно носил мне обеды и ужины из ресторана напротив. И еще бутылку водки, которую выпивал сам. (Опять-таки не знаю, кто за все это платил.)
Через неделю тот же стражник отвел меня в губернскую управу, где, в шестом отделе, мне было сообщено, что я, как обременительный иностранец, решением губернских органов, по представлению городского куратора и судебной канцелярии, навсегда изгоняюсь из России.
После этого меня посадили в бричку, один солдат уселся рядом, и спустя двенадцать часов я снова очутился на несчастной границе.
Затем при всеобщем ликовании чиновников таможни и военных стражей границы подняли шлагбаум, закрывающий русскую территорию, и вышвырнули меня навсегда из России.
Через два часа я был в Кракове, возвратившись из двухчасовой прогулки к границе через полтора месяца.
А бедный археолог уже шесть лет ждет возвращения на родину.

Примечания

1. Правильно: die Tinktur — тинктура, настойка из лекарственного вещества на воде, спирте или эфире.