Недавно я стал редактором местной газеты в небольшом провинциальном городке. Не успел я еще освоиться как следует с новой должностью, как меня почтил своим посещением член городского совета, финансирующего наше издание, пан Струшка, владелец слесарной мастерской и торговец.
— Я несу, пан редактор, — начал он вкрадчиво, небольшую полемическую заметочку. Она направлена против этого бандита кузнеца Кезла. Негодяй пишет в «Наших откликах», будто я не умею чинить сельскохозяйственные машины, что я — пьяница, подкупаю его учеников, чтобы меня чему-то научили, и что он очень хорошо знает, к кому это я хожу в пригороде Жабак.
Пожалуй, я написал чересчур деликатно. Такой газете, как «Наши отклики», надо бы ответить покрепче. К тому же она — наш конкурент. И редактором там известный трактирный забияка Вакерт. Его однажды уже привлекали к ответственности за убийство, только, к сожалению, доказать ничего не смогли: никто не отважился свидетельствовать против бандита-редактора, опасаясь за свою жизнь.
— Да, моя заметочка слишком мирная, — продолжал после небольшого раздумья пан Струшка. — Хотелось бы, пан редактор, чтобы вы как-то ее подкрепили. Я писал ее вечером, когда мы собрались в винном погребке. Там был наш мастер-кожевник пан Семанский. Он тоже имеет зуб против мерзавца Кезла. Был также пан Юрникл — строитель-каменщик.
И у него есть какие-то счеты с этим злодеем. В общем, мы эту заметочку сочинили совместно. Один знает о нем одно, другой — другое. А я все это записал. Заметочка получилась небольшая и вполне приличная.
И он начал читать:
— Я вообще не хотел отвечать на все ваши грубости, поскольку придерживаюсь принципа держаться как можно дальше от индивидуумов, подобных вам. Но одну вещь я вам, пан Кезл, все-таки скажу. Вы утверждаете, что я не умею чинить сельскохозяйственные машины. Эту подлую ложь мог произнести только такой тип, у которого уже на лбу написано, что он прожженный лжец. Я не из тех, кто расстраивается из-за каждой услышанной ругани, но и не хочу упустить возможность сказать вам, проходимец вы этакий, что я не хлещу по тридцать кружек в день, как вы, не просиживаю часами в кабаке у Попров со стаканом водки в руках, и мне вовсе не требуется приманивать к себе ваших учеников, поскольку они знают ровно столько, сколько вы, то есть — ничего. И, наконец, возьмем ваше утверждение, зарвавшийся врун, будто вы знаете, куда я направляюсь, когда хожу в пригород Жабак... Я-то там лишь прогуливаюсь вокруг определенного дома, а вы в этот дом входите, да еще задолжали там немалую сумму. И оттуда вас, в стельку пьяного, не раз вышвыривали. Вообще о вашей нравственности, пан Кезл, даже говорить неудобно!
В наш город вы явились в протертых штанах. Люди говорили, что вас, блюстителя нравственности, привели по этапу. И вскоре к городским властям пришел запрос, известно ли нам, что вы представляете опасность для общественной нравственности.
Пока я на этом кончаю. А вам советую на гонорары, полученные в «Наших откликах» за свою похабную ложь, купить себе мыло и впервые за двадцать лет как следует вымыться, чтобы люди могли хотя бы издали с вами разговаривать.
— Видите ли, — добавил пан Струшка доверительно, — я понимаю, что у меня все сказано слишком уж вежливо, но я не признаю неуважительных грубых выражений. Поэтому и прошу вас это усилить. И пусть напечатают как можно более крупным шрифтом, чтобы было заметнее. Кроме того, к вам сюда скоро подойдет пан Семанский. Он кое-что еще дополнит.
Пан Струшка ушел. И я остался один на один с его «деликатным» посланием. Впрочем, это продолжалось недолго. Не прошло и десяти минут, как в редакцию вступил пан Семанский. Он поздоровался, вытащил из кармана лист бумаги и произнес:
— Итак, здесь уже был мой друг Струшка?
— Да.
— Я только дополню, что он написал. У меня с Кезлом свои счеты. Однажды мы поругались за картами. Он жульничал во время игры. Я все подробно описал, и это вполне может войти в нашу общую статью. Правда должна выйти наружу, как масло на поверхность моря. Вот послушайте, что я еще знаю об этом субъекте.
И он прочел целую страницу. Чего там только не было о злосчастном Кезле!.. Однажды он, направляясь к причастию, уплел добрый кусок поросятинки с хреном… Убил в подвале своего ученика, но как-то отвертелся: признали, что парня вроде бы свалила оспа… Обобрал слепого шарманщика, выбрав из его шапки все мелкие монеты... Ходит к мяснику, когда там набирается много народа, выбирает себе кусок мяса получше и требует: «Так я жду сдачу со своего гульдена!». А сам пришел без крейцера в кармане.
— Можно еще добавить, что он не уважает пана декана из нашего храма. Вот, пожалуй, и все, что я знаю о нем от людей. Всем этим и дополните нашу заметочку. Мы решили, что она должна быть серьезной и приличной. К вам еще подойдет пан Юрникл. Он отправился по городу подсобрать, что еще знают люди об этом типе.
— Ну и набегался я по городу, по знакомым, собирая сведения против этого бандита! Несу вам гору материала! — заявил, входя, пан Юрникл.
И действительно: материала было великое множество. Оказывается, у «этого типа» четыре незаконных ребенка в Подивине, восемь — в Кржинце-Телине и пять — в Баворжицах... В молодости дезертировал из армии… Умучил до смерти жену… Отравил тестя похлебкой из мухоморов… Когда несколько лет назад бесследно исчезла из пригорода Жабак жена столяра Маличкого, он не был целый день дома, а когда вернулся, был, говорят, очень взволнован... Напал в лесу на бабку, собиравшую хворост... Вся его семья питается собачьим мясом…
И наконец, самое гнусное: не здоровается с паном старостой…
При отходе пан Юрникл добавил:
— Этот тип должен понять, что о нем все известно! Мой хороший приятель трактирщик Ржезничек скоро к вам придет. Он наверняка что-то еще сообщит.
Он ушел, оставив меня в полном смятении. Через несколько минут появился пан Ржезничек, улыбающийся еще издали.
— Вот смеху-то, пан редактор! Весь город на ногах! Так ему и надо, этому мерзавцу Кезлу! У меня тоже зуб против него. Уверял, будто я не доливаю кружки и что людям теперь нужно ходить к этим Графнетровым, что напротив меня! Представляете? У них ведь патока вместо пива! Тут все о нем написано.
А написано было порядочно. Были весьма серьезные обвинения: он и клятвопреступник, и три ученика у него сбежали, и детей-то он мучает, и жена у него сожгла все руки на плите, и уездного начальника не уважает…
На прощание пан Ржезничек сообщил:
— Мой сосед — пенсионер Тальма — тоже кое-что о нем знает. Сейчас он пошел поспрашать на Водную улицу, где раньше жил этот негодяй. Он вот-вот будет здесь.

Совершенно обескураженный, я некоторое время стоял без дела, бездумно глядя в окно на площадь перед домом. А там, возле полицейского участка, вдруг началось какое-то бурное движение, скопилась масса народа. Из участка вышли четверо стражников и торжественно, как на параде, сопровождаемые толпой зевак, двинулись к соседней улице…
Неожиданно в комнату ворвался торговец с нижнего этажа.
— Так вы, оказывается, еще живы!!! — закричал он еще в дверях. — Слава Богу! Значит, это неправда, о чем толкуют в городе: будто вы собирались поместить в газете какую-то полемическую заметочку о кузнеце Кезле! А тот, узнав об этом, ворвался к вам в дом и заколол вас, распоров ножом живот!..
Шум перед домом заглушил его слова.
В окно было видно, как с одной стороны несколько служителей магистрата тащат предназначенный для меня гроб, а с другой — четверо полицейских стражников волокут в участок «убийцу» Кезла…

 

Заметки к публикации: 

Первая публикация: Гумористицке листы, №52, 1909.

Публикуется по изданию: Ярослав Гашек. Почему это невозможно. Рассказы. Миниатюры. М.: Олма-Пресс, 2001.

Примечание к книжному изданию: Эта юмореска была обнаружена исследователями Гашека в еженедельнике «Гумористицке листы» (1909 г.) уже после выхода в свет как чешского собрания сочинений Гашека, так и русского. На русский язык переведена впервые в 1993 г. (газета «Деловой мир»). В книжном издании публикуется впервые.